Толкунову нечего было возразить, и он промолчал. Но вмещался Бобренок.

— Завтра мы возьмем шпиона, — пообещал он. — Должны взять, — поправился майор.

Полковник с любопытством посмотрел на него.

— Обоснуйте свою уверенность, — попросил он.

— Считаю, завтра тот тип пойдет к тайнику в Залещицком лесу.

— В этом есть логика, — поддержал Карий.

— Вчера они не выходили в эфир, — продолжал Бобренок. — Значит, должны были передать сообщение сегодня. Рация в квартире Грыжовской, и связной приносил ей шифровку. Каким-то образом сообразил, что входить нельзя — там у них условленный сигнал, что ли, — и убежал. Вторая их рация хранится в лесном тайнике под Залещиками. Завтра пойдут к ней.

— А если у них есть еще третья?

— Наверно, уже воспользовались бы ею. Только вряд ли. Лишняя аппаратура — лишние хлопоты, а Грыжовскую они вон как законспирировали! Могли вполне положиться на нее. Потому вторую рацию и не держали под рукой.

Толкунов зашевелился на стуле и сказал обнадеживающе:

— Мы контролируем все подходы к тайнику, и завтра я возьму того субчика живым и здоровым.

— Этого не следует делать, — покачал головой Карий, и Бобренок переглянулся с Толкуновым: выходит, полковник согласился с их предложением и Виктор, возможно, получит отсрочку. — Пусть шпион забирает рацию и возвращается в город, а мы пойдем за ним.

— Опытный и хитрый, — усомнился Толкунов. — Если уж вчера разгадал меня...

Полковник возразил жестко:

— Не переоценивайте себя, капитан. Вы — отличный розыскник, и лучше вас никто не возьмет самого ловкого диверсанта. Особенно в лесу или в чистом поле. Но в большом городе ведь иные условия, и следить за врагом — великое искусство. Ювелирная работа, если хотите...

Толкунов насупился.

— Конечно, до ювелира мне еще далеко, — заметил он с обидой.

— Никто не преуменьшает ваших заслуг, но учтите и такое: мы все допускаем, что шпион мог видеть вас сегодня и, несомненно, запомнил. Стоит ему заметить вас завтра где-то на станции или на подступах к лесу...

— Сразу заподозрит неладное, — согласился Толкунов.

Полковник немного подумал и сказал:

— Возможен и такой вариант: шпион достанет из тайника рацию и попытается там же, в Залещицком лесу, выйти в эфир. По всей вероятности, они располагают ценной информацией, и мы не должны позволить, чтобы она попала к врагу. В таком случае будете брать шпиона немедленно. Как вы сказали, капитан, живым и здоровым? Именно таким я и хотел бы увидеть его тут.

— Сделаем, товарищ полковник, — широко улыбнулся Толкунов, сообразив, что основные неприятности позади. — Это я вам обещаю, никуда он не денется. Буду ждать возле тайника и выдам себя лишь в крайнем случае.

— Согласен, — махнул рукой Карий. — И имейте в виду, шпиону не обязательно ждать рассвета, ближайший поезд до Стрыя через полтора часа, и он может поехать туда. Отправляйтесь немедленно, надеюсь, у вашего Виктора с машиной теперь все в порядке?

— А как же, — облегченно вздохнул Толкунов, — теперь он эти контакты каждый день чистить будет.

Будильник зазвонил тонко и пронзительно. Федор сразу поднялся, сел на кровати, опустив босые ноги на пол. Потер лоб, отгоняя сон, и вздохнул с сожалением: темно и спать хочется, постель мягкая и теплая, еще бы часок понежиться...

Гаркуша зашевелился в своем углу.

— Чай в термосе, — напомнил он, — позавтракай, а то, кто знает, когда вернешься...

Даже забота Гаркуши была неприятна Федору. Подумал: пусть бы сам сунулся холодным утром в лес. Ничего не ответив, присел несколько раз, глубоко дыша, — сон окончательно оставил его, и Федор выбежал во двор умыться. Кран с раковиной был, правда, и в кухне, но Федор любил мыться, брызгаясь и обливаясь, а их хозяин ворчал, когда наливали на пол.

Все же Гаркуша оказался лучше, чем Федор думал о нем. Пока растирался жестким льняным полотенцем, шеф приготовил ему яичницу, прежде он никогда не делал этого, и Федор понял, что провал Грыжовской выбил-таки Гаркушу из колеи: теперь все надежды возлагал на его, Федора, ловкость и находчивость.

Федор воспринял предупредительность шефа как должное, позавтракал с аппетитом, выпил горячего чая и совсем не удивился, когда Гаркуша. подал ему полный термос.

— Возьми в дорогу, — сказал шеф, и какие-то чуть ли не заискивающие нотки прозвучали в его словах. — И будь осторожен.

— Буду, — коротко ответил Федор, подумав, что Гаркуша мог бы и не напутствовать его: кто же сам себе враг?

Гаркуша проводил его до калитки, постоял немного, потом запер ее и пошел досматривать сны. А Федор направился к трамвайной остановке. По его подсчетам, первый трамвай должен прийти на конечное кольцо минут через десять, а добраться туда можно было за пять-шесть минут быстрой ходьбы. Слава богу, погода хорошая и небо на востоке начало уже светлеть.

Трамвай задерживался, и Федор начал нервничать, ведь в половине седьмого уходил пригородный поезд, а ехать товарняком или каким-то другим поездом не хотелось — мог «засветиться». И все же фортуна оказалась на его стороне — трамвай пришел с не очень большим опозданием, и Федор вместе с другими утренними пассажирами занял место в последнем старом и расшатанном вагончике. К нему сразу возвратилось хорошее настроение, и он, покупая билет, подморгнул молоденькой курносой кондукторше с веснушками на лице, не совсем красивой, однако живой и симпатичной. Даже обычный ватник, из-под которого выглядывала розовая тенниска, не портил ее фигуры. Глаза смотрели задорно, и Федор решил, что ему не помешает завести новое знакомство. Он устроился рядом с кондукторшей. Девушка сразу заметила этот маневр и, видно, не имела ничего против таких намерений: скользнула взглядом по лейтенантским погонам Федора и поправила прядь волос, выбившуюся из-под платка.

— Опоздали вы сегодня, — сказал Федор с укоризной и взглянул на часы. — Успеть бы на поезд...

— Уезжаете? — Кондукторша сразу потеряла интерес к Федору: сколько их таких, разъезжающих лейтенантов. Заскочил в город на какое-то время — и будь здоров...

Федор угадал ее мысли и сказал обнадеживающе:

— Спешу на пригородный. Мотаемся туда-сюда... Днем вернусь. У вас когда смена?

Судя по всему, кондукторша сразу сообразила, куда гнет лейтенант, потому что еще раз поправила прическу и посмотрела на него с любопытством. Но ответила уклончиво:

— Вечером.

— В восемь я могу освободиться.

— А ты быстрый... — сказала девушка, и нельзя было понять, понравилась ей эта черта лейтенанта или, наоборот, она осуждает его. Однако то, что девушка сразу перешла на «ты», Федор не пропустил мимо ушей и сказал убежденно:

— Попробуй не быть быстрым... Война темпов требует, все в движении, не так ли?

— Наверно, так, — согласилась она, но не очень охотно.

— Так как, в восемь?

— Надо подумать... — Крепость явно сдавалась, и лейтенант, почувствовав это, ускорил ее капитуляцию:

— Может, поужинали бы вместе?

— Где?

— У меня есть талоны в офицерскую столовую.

— Но ведь...

— Без всяких «но». В восемь возле памятника Мицкевичу. Хорошо?

— Приду.

— Потом в кино можно.

— Достанешь билеты?

— Как-нибудь устроимся.

— С билетами трудно, — вздохнула она.

— Для нас нет ничего трудного, — хвастливо заявил Федор, явно переоценивая свои возможности, но кондукторша, поверив ему, сказала восхищенно:

— Сейчас напротив «Жоржа» американское кино крутят. Цветная картина, зашатаешься.

Федор будто случайно коснулся ее колена в грубом чулке. Девушка сбросила его руку, но не обиделась, и Федор решил не терять даром времени. Спросил:

— Тебя как звать?

— Таней.

— А где живешь?

— В общежитии.

— В гости пригласишь?

— Спешишь?

— Я же говорил: военные темпы!

— Хватаешь, что можешь?

— Ты мне, Таня, и в самом деле нравишься.

— Так все вы говорите.