Я привык к «трескотне» фотоаппарата, вспышкам и часто нацеленному на меня объективу. Я не мог

отказать Филиппу в его слабости. Мне даже было приятно и лестно, что он считал меня достойным

своих творений.

У нас не было причин для ссор, потому что мы оба понимали, что наши отношения иные, нежели

они понимаются в общепринятых нормах общества. Отчасти и поэтому я чувствовал себя не вполне

нормальным, что уж говорить о Филиппе, к которому слово «нормальность» вообще нельзя было

отнести ни под каким видом...

Нам могут встречаться разные люди, порой порицаемые обществом, а порой, наоборот, восхваляемые им, но лишь мы сами можем решить с точки зрения собственной, а не навязанной

морали, кто они для нас и какие они. Нельзя судить о человеке по чьим-то словам и домыслам. Если

ты не можешь самостоятельно разобраться в том, кто для тебя какой-то человек и каков он в твоём

представлении, тогда ты ничтожество, жалкая тварь и отродье , ошибочно считающее себя

личностью. Никто, кроме тебя самого, не разберётся в твоей душе — посторонний непременно

заплутает в этих закоулках.

А общество? Общество не всегда диктует истину. Общество, пользуясь своим большинством, навязывает удобное и угодное ему.

Ты сам себе истина, и лишь ты можешь договориться со своей моралью и совестью. Если в тебе

заложена гниль, вряд ли общество очистит тебя от неё, и убить добродетель в тебе общество может

только в том случае, если ты слаб и не способен бороться за самого себя, предпочитая сдаться и

плыть по течению вместе со всеми.

Мы с Филиппом не хотели быть заключёнными в установленных рамках общества, мы обходили

стороной эти рамки, если они противоречили нашим нормам. Нет, мы не устраивали никаких бунтов

и революций, потому что они тоже своего рода рамки, мы просто жили. Жили так, как хотели этого

мы. Мы были массой и одновременно не были. Мы просто оставались собой, что в наше время почти

редкость.

Если бы я мог изменить прошлое, я прожил бы его точно так же и во второй раз, потому что мне не

о чем жалеть. Было и плохое, и хорошее, но оно было, и это нельзя перечеркнуть и забыть, ведь тогда

я не стал бы тем, кто я есть.

Странно, но я даже не сразу заметил, что не видел Филиппа уже долгое время. Наверное, в этом и

была прелесть наших отношений — никто никому и ничего.

Я пришёл на вечер «неземных» только потому, что это стало привычкой, может, вредной, но

привычкой.

Ничего не изменилось: те же сонные лица, затуманенные глаза, тихая музыка, клубы дыма, очередной оратор, вещающий с импровизированной сцены — никаких перемен.

Я стоял в своём обычном уголке и внутренне расслаблялся, когда ко мне подплыло неопределённого

пола существо и спросило:

— Вы ведь Совершенство?

— Да, — я сразу понял, о чём идёт речь. Наверное, я просто отвык удивляться.

— Вам Филипп просил передать, — оно протянуло мне белый конверт и с любопытством стало

разглядывать меня.

Аккуратно распечатав конверт, я достал чёрно-белую фотографию, скользнул по ней взглядом, перевернул и прочёл про себя:

«Я нашел своё совершенство и не жалею, что им оказался не ты, потому что когда-нибудь тебя

найдёт тот, кто достоин этого больше, чем я.

Филипп».

Прочитав, я снова перевернул фотографию и уже с интересом посмотрел на неё.

— Он перерезал себе вены, — прошептало существо, пытаясь что-то увидеть в моих глазах и в

выражении лица.

— Я знаю, — ответил я с улыбкой и, спрятав фотографию обратно в конверт, пошёл к выходу.

Сердце не сбилось с ритма, печаль не заполнила душу — я знал, что всё так и закончится, потому

что с Филиппом не могло быть по-другому.

Значит, это и было смыслом его жизни? Я ожидал большего...

Один-единственный кадр, который он наконец нашёл. Почему-то так просто, что даже немного

смешно.

Радуга. Чёрно-белая радуга.