Ожогин надел пальто и вышел из комнаты.
Открыв наружную дверь дома, Ожогин увидел на ступеньках крыльца невзрачного по виду, плохо одетого пожилого человека.
– Вы Ожогин? – спросил он. – Вот это вам. – Человек вытащил из рукава пальто сложенный вдвое конверт и подал Никите Родионовичу.
– От кого это?
– Там все сказано… Добавить я ничего не могу… До свиданья.
Незнакомец, спустившись со ступенек, неловко поклонился и быстро засеменил по тротуару.
– Андрей! – громко позвал его Никита Родионович.
– Что? – ответил тот, не меняя позы.
– Встань! Новости есть. Письмо получил.
Грязнов быстро поднялся. Ожогин сел рядом с ним на диван, вскрыл конверт и начал читать вслух:
– «Я уверен, что обращаюсь к товарищам, преданным власти большевиков, и меня не смущает то, что вы состоите на службе разведоргана «Абвер». Это даже лучше для дела. Я возглавляю нелегальную борьбу коммунистической ячейки города и хочу вступить с вами в переговоры, от которых будет зависеть ваша карьера. Прошу одного из вас прийти в четверг к зданию бывшей городской библиотеки в восемь вечера. Пришедшего я признаю в лицо».
Друзья рассмеялись.
– Значит, Юргенс выполняет совет Марквардта, – заметил Грязнов. – Хорошо, что я во время их беседы находился в пекарне.
– Да, но придумали они не особенно умно. Стиль письма явно негодный. Наши никогда не напишут: «власти большевиков», «ячейка», «ваша карьера»…
Андрей взял письмо из рук Никиты Родионовича и прочел его про себя.
– А может быть, сходить в четверг на свиданье? – предложил он. – Посмотреть, что это за руководитель ячейки…
– Ну уж нет! – возразил Ожогин. – Тут не до любопытства. Юргенс, возможно, по секундомеру подсчитывает длительность наших раздумий и колебаний… Сделаем так: я пойду к Денису Макаровичу, а ты – к Юргенсу. Постарайся попасть к нему, покажи письмо и попроси совета, как поступить. Понаблюдай за его физиономией. Это интересно. Понял?
– Понял. Сейчас пойду! – с готовностью ответил Андрей.
– Вот тебе и поручение…
– Молодец, что пришел! Молодец! – радостно встретил Ожогина Изволин и потянул его во вторую комнату.
Денис Макарович был возбужден. Не требовалось никаких объяснений, чтобы понять его настроение. По глазам старика Ожогин научился почти безошибочно определять, что творится в его душе. Посмеиваясь в усы, Изволин усадил Никиту Родионовича и подал ему листок бумаги, исписанный мелким, убористым почерком.
«Грозному, – прочел Ожогин. – Ваши действия и планы на будущее считаем правильными. Постарайтесь связаться по радио с Иннокентием. Разведданые передавайте ежедневно. Юру и всех лиц, с ним связанных, держите постоянно в поле зрения. Немедленно сообщите, кто персонально участвовал в затемнении города. Вольный».
– Так вы, значит, «Грозный»?
Изволин отрицательно покачал головой и улыбнулся.
– А кто же это, если не секрет? – осторожно спросил Никита Родионович.
– Секрет, дорогой, и большой секрет! Тебе я могу сказать одно: «Грозный» – член бюро обкома партии, и в городе с ним связаны только четыре человека, руководители самостоятельных групп. Бережем мы «Грозного» как зеницу ока: ведь он возглавляет подпольный райком и всю борьбу.
– Меня и Андрея он знает?
– А как же! Всех он знает.
– Хорошо, – ответил Никита Родионович, – но, может быть, и мне тогда не следовало говорить о нем?
– Что так? – удивился Денис Макарович.
– Если установлен строжайший порядок конспирации, то зачем его нарушать…
– Значит, можно, коль нарушаю, – произнес Изволин и, вынув из-под кровати поношенные ночные туфли, упрятал радиограмму под стельку одной из них.
Позвав жену, Денис Макарович завернул туфли в газету и попросил отнести их… Куда? Она, видимо, знала сама.
– Принял радиограмму Леонид? – спросил Никита Родионович, когда остался наедине с Изволиным.
– Да. А что?
– Меня интересует, как часто он работает на передаче.
– Леонид проявляет большую осторожность.
– Поймите, Денис Макарович, рано или поздно гитлеровцы запеленгуют работу рации и нагрянут. Нужно перенести рацию в другое место, может быть даже за город, и на некоторое время прекратить передачу и ограничиться только приемом.
Денис Макарович слушал Ожогина и хмурился. Упрятать рацию в другое место – дело несложное, но ведь надо найти укрытие и для Леонида. Это уже труднее. И в то же время нельзя прерывать связь с Большой землей. Правда, имеется вторая, запасная радиостанция, но о ней и о втором радисте не знает никто, кроме «Грозного» и Дениса Макаровича. Сейчас эта рация находится на вынужденной консервации и бездействует из-за отсутствия питания. Питанием, и то с большим трудом, удалось обеспечить одну рацию, на которой работает Леонид.
Прекращать работу по передаче нельзя. Единственный выход – подыскать место и вынести рацию за город.
Пожалуй, лучше всего вынести за город рацию второго радиста, который зарекомендовал себя как сторонник оккупантов и жил легально. Впрочем, все следовало в ближайшие дни тщательно обдумать.
Не высказывая своих соображений Ожогину, Денис Макарович решил перевести разговор на другую тему.
– Как обстоят дела с Родэ? – поинтересовался он.
– Ничего реального, – ответил Ожогин. – Сейчас я еще не представляю себе, в какой мере дочь Тряскина может помочь уничтожению Родэ. Говорить с ней начистоту опасно. Верить тому, что Варвара Карповна ненавидит гестаповца Родэ и боится кары за свою связь с оккупантами, рискованно. Кто может дать гарантию, что Тряскина не ведет провокационную линию по заданию гестапо?
– Эту женщину я вижу насквозь, – сказал Денис Макарович, – и верю, что она раскаивается в своих связях с гестапо. Она не раз говорила об этом и мне, и Пелагее Стратоновне. Правда, Варвара запугана Родэ. По характеру она труслива, как заяц, а Родэ способен на всякую подлость.
– Но почему она ко мне обратилась за советом? – недоумевал Ожогин.
Изволин объяснил:
– Она боится обратиться к первому встречному – раз. Знает со слов горбуна, что Ожогин, как и она, связан с гитлеровцами и, возможно, также в этом раскаивается, – два. Наконец, она видит, что Ожогин дружен с Изволиным, а ему она уже поведала о своем настроении – три. Нельзя также не учитывать, что женщина питает личные симпатии к Ожогину.
В рассуждениях Дениса Макаровича Никита Родионович чувствовал известную логику.
– А Родэ надо убрать, и как можно скорее, – продолжал Денис Макарович. – Он много принес горя нашим людям и продолжает творить гнусные злодеяния. Знаете, что я думаю? – Изволин поставил стул рядом со стулом Ожогина и обнял его за плечи. – Поговорите с Варварой Карповной начистоту. Разговор будет без свидетелей. Допустим, что она имеет задание вас проверить… Ведь вы тоже можете в случае нужды оправдаться тем, что хотели проверить ее. А?
Изволин был прав. Никита Родионович согласился с его доводами. Имея на счету «разоблачение» горбуна, Ожогин, в случае провала, мог объяснить Юргенсу, чем были вызваны его действия.
Он пообещал Денису Макаровичу переговорить с Тряскиной по душам, рассказал о полученном только что письме и распрощался.
Удобный случай поговорить с Тряскиной представился Ожогину значительно раньше, чем он мог предполагать. Выйдя из дому, он столкнулся лицом к лицу с Варварой Карповной, которая сидела на крыльце.
– Здравствуйте, Никита Родионович, – подавая руку, произнесла Тряскина.
Ожогин пожал ей руку.
– А я вас поджидала. Видела в окно, когда вы прошли к Изволину.
Помолчали. Потом Варвара Карповна спросила:
– Вы обещали дать мне совет… помните?
– Помню. Но мне еще не ясно, что вас тревожит.
Тряскина заговорила взволнованно, путано, перескакивая с одной мысли на другую. Из всего сказанного ею Ожогин уловил, что она действительно боится заслуженного возмездия и стремится искупить свою вину, но искупить так, чтобы избежать расправы со стороны гитлеровцев. Кроме того, она считала, что и Ожогину надо подумать о своей судьбе: ему тоже не сладко будет, когда уйдут оккупанты. Короче говоря, Варвара Карповна искала прочного союзника.