Им помогали. И самым активным и доброжелательным помощником был ответственный секретарь экспедиции Михаил Иванович Ануфриков. Он-то и привел Тамма, Овчинникова и Абалакова к своему давнему знакомому поэту Николаю Тихонову. Тихонов был к тому же председателем Советского комитета защиты мира. Альпинисты попросили помочь делу. Дело было воспринято Тихоновым с пониманием… Он обещал помочь.

В чем могла состоять помощь Тихонова? Идеи, планы и возможности экспедиции были понятны ее участникам и членам Гималайского комитета. Они были ясны и логичны. Экспедиция на Эверест, особенно первая советская, привлекла бы внимание всего мира и, кроме чисто спортивных задач, служила бы и благородным целям популяризации нашей страны. Те, кто решал, быть или не быть экспедиции, находились слишком далеко от непосредственных организаторов ее. Информация, доходившая до решающих инстанций, невольно искажалась, обрастала сомнениями срединного звена и переставала быть убедительной, то есть переставала быть информацией. Вполне понятно, что дать «добро» на такое гигантское и рискованное дело можно было взвесив все аргументы «за» и «против». Эти аргументы были, у Тамма, и он хотел их привести…

Тихонов сдержал слово, и скоро Евгений Игоревич получил возможность выложить свои доказательства в беседе в одной из решающих инстанций.

Беседа была энергичной. Особенно первая часть, в которой хозяин кабинета задавал короткие, точные вопросы, требующие точных и емких ответов. С, этой частью беседы Тамм справился.

Что вы хотите своим восхождением доказать?

Престижность советского альпинизма.

Престижность? Пожалуй.

Потом собеседник спросил, в каком спортивном событии больше этой самой престижности — Олимпийских играх или восхождении на Эверест. Тамм не заблуждался на этот счет. Два таких гигантских действия в один год проводить нецелесообразно. Если Тамм пришел уговаривать сохранить сроки гималайской экспедиции, то он уйдет ни с чем.

— Перенесите экспедицию на другой год.

Это сложно, потому что очередь расписана на добрые пять лет. У каждой страны свои планы, и никто не захочет уступать свой Эверест. Гималайскому Оргкомитету было рекомендовано связаться с Министерством иностранных дел и попросить помочь решить этот вопрос с непальскими властями. В любой другой, кроме восьмидесятого, год можно проводить экспедицию.

Надо было договариваться с другими странами об обмене сроками.

В 1981 году весной Эверест был отдан японцам.

В 1982-м — испанцам.

Одновременно с письмами в Японию и Испанию с предложением поменять весну на весну ушло письмо в Непал.

Японцы меняться отказались. Они написали, что, к сожалению, не могут уступить, потому что в 1981 году на вершину пойдет университетская команда с целью посвятить восхождение столетию университета. Юбилей есть юбилей. Это мы понять можем.

Испанцы ответили согласием, Непал не возражал. Таким образом, срок экспедиции определился — весна 1982 года.

Скоро был создан новый Гималайский оргкомитет. Туда вошли представители различных достойных организаций, достойнее и нужные делу люди. Основная задача комитета — проведение организационных мероприятий, утверждений и тому подобное. Гималайский комитет сделал очень много полезного. Возглавил его заместитель председателя Спорткомитета Анатолий Иванович Колесов, положивший немало труда на организацию столь сложного дела и имя которого альпинисты вспоминают с благодарностью. Душой и сердцем комитета был Михаил Иванович Ануфриков, человек необыкновенной преданности идее и исполненный в, благородства.

Экспедиционные дела были бы затруднены, если бы не помощь многочисленных болельщиков. Необычность дела, убежденность Ануфрикова, Тамма, Овчинникова в том, что экспедиция должна состояться, очень заражала. Для альпинистов выполняли заказы многие и очень хорошо. Кислородная аппаратура была уникальных достоинств (ни одного отказа при столь широком пользовании-явление необычайное). Очень удобны и надежны были маски, великолепны палатки.

Особое внимание все экспедиции уделяли проблеме питания. Это действительно один из важнейших вопросов жизнеобеспечения на больших высотах. И здесь у альпинистов оказался замечательный помощник с несколько длинноватым названием- Всесоюзный научно-исследовательский институт консервной промышленности и специальной пищевой технологии. Владимир Воскобойников — заместитель генерального директора этой фирмы-вскоре стал консультантом экспедиции по питанию. Шеф-поваром.

История его появления в команде довольно занимательна. Вместе с представителями других фирм и организаций, разрабатывавших снаряжение для экспедиции, Воскобойников приехал на гималайские сборы на Памир посмотреть, сколь полезны предложенные рационы. Человек общительный, компанейский и при этом необыкновенно чуткий и деловой, он сразу приглянулся альпинистам, а потом, когда в отсутствие повара взялся за приготовление пищи, ребята, сравнив его работу с тем, чем кормил их специалист из алмаатинского ресторана, которого предполагалось взять, стали просить Тамма подумать о Воскобойникове как о шефе питания экспедиции. Владимир Александрович согласился, и после переговоров с Министерством пищевой промышленности СССР Воскобойников, покинув на время пост заместителя генерального директора, стал к плите, получив в свое распоряжение шерпов-поваров.

Ни во время экспедиции, ни после никто не пожалел о том, что отказались от повара из ресторана. Воскобойникову удалось разнообразить меню так, что ни разу за всю экспедицию оно не повторилось. И в трудностях он показал себя человеком покладистым и нетребовательным, глубоко интеллигентным. Но самое главное — это профессионал высокого порядка. Это чувствовали и шерпы. Неведомо, каким образом, но он объяснялся с ними без переводчика, по-русски, и они его прекрасно понимали. Дисциплина на кухне часто бывала в других гималайских экспедициях слабым местом. У Володи она была железной. Воскобойников без преувеличения оказался находкой.

Экспедиции повезло с людьми, хотя не всех удалось сохранить до Непала. Не поехал радист Александр Черевко, и пришлось обходиться самим. Правда, переводчик Юрий Кононов готовился быть дублером радиста, и Валерий Хомутов был по работе связан с радиоделом, но в полной мере заменить профессионального радиста они не могли. Не поехал в Непал и В. С. Дорфман, человек, который долгое время занимался всем хозяйством экспедиции и вклад которого в экспедиционные дела очень значителен. В'последний момент пришлось предложить место хозяйственника Леониду Трощиненко.

Но поехал доктор! Свет Петрович Орловский — свет и душа экспедиции. Тамм рассказывает мне о нем. Я не вижу в темноте луклского аэродрома лица Евгения Игоревича, но чувствую, что он улыбается.

Доктор-фигура совершенно необычная. Его уникальность, в частности, заключается в своеобразном отношении к медицине, которую он представляет. Будучи специалистом высокой квалификации, он в тех случаях, когда помочь невозможно, перестает вести себя как традиционный доктор, или он видит, что хвори пустяковые или, будучи — высокоэрудированным медиком, знает, что лекарства облегчения не принесут, — он не старается успокоить и обнадежить, а с присущим ему юмором говорит об этом больному. Поначалу это вызывало у страждущих чувство настороженности, а иногда и раздражения, даже конфликты были. Например, с заболеваниями горла в Гималаях просто беда. Необычайная сухость воздуха, низкие температуры, отсутствие кислорода — идеальные условия для потери голоса, воспалений дыхательных путей. С этим сталкиваются все восходители на восьмитысячники. Часто ртом вдыхать холодный разреженный воздух и не страдать от этого почти никому не удавалось. Альпинист, жалуясь на дикий кашель, ждет помощи от врача. Чем-нибудь помазать, что-нибудь проглотить. Но Орловский знает, что все бесполезно, и — шутит.

Но альпинисты, которые удостаивались внимания доктора, попавшись ему в руки, чувствовали его профессиональную хватку и мастерство. Среди его присказок наибольшим успехом пользовалась фраза: «Тяжело в лечении, легко в гробу», но это была фраза. Лечиться у Орловского было легко.