Отряд Леотихида начал движение на соединение с Амомфаретом. Однако аргосцы, наседая с трёх сторон, то и дело принуждали лакедемонян останавливаться и отражать нападения. Не легче приходилось и воинам Амомфарета, которые оказались в полном окружении, но продолжали пробиваться к отряду Леотихида. Периэки, отряд за отрядом, стали спускаться с холмов, спеша на помощь спартанцам. Но аргосцы имевшие численный перевес, сумели не только оттеснить периэков, но и взять их в плотное кольцо.

Амомфарет видел, как вяло отбиваются от врагов периэки, измотанные долгим маршем и преследованием по жаре гимнетов. Да и спартанцы от усталости с трудом удерживали оружие в руках, ещё немного, и сил у воинов совсем не останется. Аргосцы это понимали, поэтому не особенно наседали на лакедемонян, выжидая, когда сделают своё дело зной и жажда.

Пробиться к Леотихиду Амомфарету так и не удалось. Он замер на месте будто раненый кабан, окружённый сворой охотничьих собак.

Но когда военачальники аргосцев уже торжествовали победу, внезапно из недр земли раздался угрожающий гул, словно какое-то чудовище стремилось вырваться из преисподней на солнечный свет. Почва под ногами воинов заходила ходуном. По склонам холмов покатились камни. Деревья зашатались из стороны в сторону, будто чья-то могучая невидимая рука пыталась вырвать их из земли. Постепенно гул нарастал, и вместе с этим усиливалась дрожь земельных недр, где-то возникали глубокие расселины, где-то, наоборот, вспучивались гигантские бугры, окутанные густыми клубами песка и пыли.

Объятые ужасом аргосцы, бросая оружие, стали разбегаться кто куда. Копья и знамёна летели под ноги обезумевших от страха воинов. Никто из военачальников не пытался остановить это повальное бегство. Для всякого эллина землетрясение было проявлением гнева бога Посейдона, который в своей мстительности доходил до того, что сравнивал с землёй целые города либо заливал огромными морскими волнами прибрежные равнины.

Испуганы были и лакедемоняне. Однако привыкшие к железной дисциплине спартанцы не бросали оружие и не покидали строй. Глядя на творившийся вокруг хаос, они лишь теснее прижимались друг к другу, закрываясь щитами от летящего песка. Даже когда огромная трещина в земле с ужасающим гулом разошлась прямо под ногами, разделив отряд Амомфарета надвое, ни один спартанец не обратился в бегство. Воины помогали своим соратникам, провалившимся в расселину, выбраться наверх. Одни оберегали знамя, другие проявляли заботу о раненых.

Амомфарет, выбежав из тесного круга своих воинов, хохотал как безумный и размахивал руками.

   — Это Посейдон помогает нам! — кричал он. — Я принёс ему жертву в Прасиях. Брат Зевса услышал мою просьбу о помощи! Глядите, как разгневан Посейдон на аргосцев!

Веселье Амомфарета тем не менее не передавалось никому из лакедемонян, которые чувствовали себя букашками под ногами у разъярённого великана и мысленно прощались с жизнью.

Чтобы хоть как-то подбодрить своих людей, Амомфарет велел трубачам непрерывно подавать сигнал победы.

   — Посейдон помог нам победить дерзких аргосцев! Слава Посейдону! Мы победили!

Победный глас боевых спартанских труб вклинился в шум и грохот, издаваемый разбушевавшейся стихией. Местность менялась на глазах. Это было жуткое зрелище. В воздухе висела густая завеса пыли. Из-за неё не было видно, что с отрядом Леотихида, уцелел ли кто-нибудь.

Но вот в отдалении пропела боевая труба.

   — Ага! Слышали? — радостно закричал Амомфарет, тряся за плечи тех, кто был рядом с ним. — Это Леотихид! Он жив! Ха-ха.

Гул утих так же внезапно, как и пробудился за несколько минут до этого. Колебания почвы прекратились. Улёгся ветер.

Мелкая пыль, постепенно оседая, открыла взорам испещрённую узкими разломами равнину, покрытую тысячами брошенных щитов, шлемов, мечей и копий. Среди разбросанного оружия лежали тела погибших воинов, аргосцев и лакедемонян. Особенно много неподвижных тел было там, где в самом начале сражения спартанцы потеснили фланговые отряды неприятеля.

Воины Леотихида и Амомфарета с радостными криками устремились навстречу друг другу, объятые ни с чем не сравнимым чувством избавления от смертельной опасности. Леотихид не смог удержаться от слёз, обнимая Амомфарета.

   — Я верил, что боги не оставят нас в беде, — со смехом твердил тот.

   — А я не верил, — признался Леотихид, — но рад, что ошибся.

Так закончилась эта битва, случившаяся в месяце артемисии[166] по спартанскому календарю, в третий год семьдесят четвёртой Олимпиады по древнему летоисчислению. А по-современному исчислению в 482 году до нашей эры.

— Что с тобой, Леонид? — спросил Мегистий. — Последнее время ты всех избегаешь. Объясни, что случилось?

Леонид сидел возле очага, угрюмо уставившись на раскалённые угли. Тень от взъерошенных волос падала ему на лоб, придавая взгляду некую таинственность.

Мегистий уселся рядом, всем своим видом показывая, что не намерен уходить, не добившись ответа.

Молчание длилось долго. Было слышно, как по черепичной крыше хлещут струи дождя. Из женских покоев доносилось грустное пение кормилицы, укладывающей спать маленького Плистарха.

   — Мне жаль, Мегистий, что твоё предсказание не сбылось, — наконец промолвил Леонид. — Помнишь, ты как-то предсказывал мне, что я стану спасителем Лакедемона. Вышла ошибка, друг мой. Спарту спасли от разорения Амомфарет и Леотихид. — Он невесело усмехнулся. — Смешно сказать, Леотихид впервые возглавил войско и сразу же так прославился. Вот что значит любимец богов!

   — Если говорить откровенно, то Спарту спас Посейдон, — заметил Мегистий. — Аргосцы оставили поле битвы, испугавшись землетрясения, которое, кстати, не пощадило и спартанцев.

   — Я же говорю, что Леотихид — любимец богов, — повторил Леонид.

   — Нашествие аргосцев, без сомнения, стало тяжёлым испытанием для Лакедемона, — сказал Мегистий. — Но, мне думается, что самая страшная угроза ещё впереди.

Леонид дружески положил свою руку на плечо Мегистию.

   — Не думай, что я ради собственной славы жду не дождусь смертельной опасности для своего отечества. Просто мне обидно, что я опоздал к сражению.

   — Ты разбил аргосцев под Микенами, Леонид. Поэтому ты — победитель, как и Леотихид с Амомфаретом.

   — Да. Конечно, — согласился Леонид, чуть кивая. — Только я-то знаю, Мегистий, что моя победа у реки Астерион не идёт ни в какое сравнение с победой при Гиппокефалах. Леотихид и Амомфарет оказались в гораздо более трудном положении, и они победили. Теперь Симонид Кеосский напишет эпиграмму в их честь.

Опять повисло молчание.

Два дня назад Леотихид отправился в Коринф, где начались общеэллинские Истмийские игры. На этих играх помимо состязаний атлетов и ристаний колесниц проводились также музыкальные и поэтические агоны.

Зная, что среди поэтов непременно будет Симонид Кеосский, Леотихид вознамерился встретиться с ним, чтобы предложить восславить в стихах победу спартанцев при Гиппокефалах.

Мегистий не сомневался, что тщеславный Леотихид постарается внушить всем, что спартанцы победили благодаря исключительно его полководческому таланту, оставив Амомфарета в тени. Тем более что Амомфарет заболел и на Истмийские игры поехать не смог.

   — А почему ты не поехал на Истмийские игры? — спросил Мегистий.

   — Потому и не поехал, что Леотихид ныне славнее меня, — с глубоким печальным вздохом ответил Леонид.

«Его уязвляет, что Леотихид при всей своей никчёмности в военном деле волею случая оказался на гребне славы, — думал Мегистий, сочувствуя Леониду. — Ему стыдно перед согражданами и перед самим собой. Вот почему он не поехал в Коринф вместе с Леотихидом. Симонид, приезжая в Спарту, выказывал Леониду неизменное уважение, пренебрегая знакомством с Леотихидом. Ныне у Леотихида появилась прекрасная возможность покрасоваться перед поэтом в лучах славы, ведь в Коринфе и Афинах уже известно о разгроме аргосцев при Гиппокефалах».