Наш Дом Пятиэтажный Играет на трубе Отважные Сосульки Повисли На губе. С утра До поздней Ночи Потоками Воды Гремит он Что есть мочи, Трубит На все Лады! Стоит берёзка, зелена, Как вешний день, шумит она. А вот сосна. Её кора Красна, как летняя пора. А это ива, ива, ива, Как ночь осенняя, плаксива. А вот ядрёный, свежий пень Короткий, словно Зимний День. Памяти моей матери Арины Трифоновны Стала уже солнечная рама, Лавки выше, а углы острей. Без тебя, заботливая мама, Сразу стало близко до дверей… Самолёт сверкал под облаками, Жаворонок падал с высоты, И твоими смуглыми руками Пахли придорожные цветы. Шёл к реке я в тёмную низину На чужие, дымные костры. Ветер дул мне то в лицо, то в спину, Гнал меня из детства до поры. Загонял в незапертые сени, В погреба — за кринкой молока, В пароходных трюмах на колени Становил под тяжестью мешка. Ветер, ветер!.. Выбитые рамы, Потолки в махорочном дыму… Оказаться на земле без мамы Я не пожелаю Никому. — Во что упираются зимние ветры, Толкая прохожих, качая сады? — Во что упираются зимние ветры? Конечно, в полярные льды! — А летние, двигая парусник белый, В снастях рыболовных гудя? Во что упираются летние ветры? — И в солнце, и в стены дождя! — А ветры осенние? — В скирды соломы, В сырые плетни, в косяки журавлей! — А вешние? — В плуги и в зелень полей! — Ну, прощай! — скажу я важно другу, Заходя в прицепленный вагон. И, моргая словно с перепугу, Из окна уставлюсь на перрон. Буду я смотреть на саквояжи, На затылки потные — в упор. — Ну, прощай! — мне друг с перрона скажет Вон уже зелёный светофор. — Где зелёный? Вовсе не зелёный! Ты, — скажу, — получше погляди! Но сердито дёрнутся вагоны, Защемит, заёкает в груди… Поплывут расплывчатые лица, Чемоданы, белые лотки. Западёт надолго под ресницы Дальний взмах Приподнятой Руки… В сыновьей квартире, Одна и грустна, Седая старушка Сидит у окна. Сходила б она За пшеницей в овин, Да рядом От булок Трещит магазин. Напряла бы пряжи Из белого льна, Да только кому она Нынче нужна? А было‑то!.. Лампу в избе Запалишь И пальцами фить! Веретёнце Вертишь… А нынче И в руки‑то Нечего взять. На что они Кукиши Людям казать? Ни печи топить, Ни воды принести… — Ах господи, шепчет старушка, Прости!.. Убегу из дома наудачу К рыбакам, к охотникам в тайгу! Убегу и даже не заплачу… А заплачу — тоже убегу! Убегу от маминого крика, От её усталого лица, От сестры, с её причёской дикой, Убегу от пьяного отца. Убегу от ласковых соседей, От старух слезливых — навсегда Убегу в тайгу стрелять медведей, На озёрах ставить невода! Буду жить в палатке на приволье, Зимней ночью мёрзнуть у костра, Буду сыт я чёрствым хлебом с солью, Воду пить из чёрного ведра. А потом, огромный, бородатый, Я ружьё поставлю у крыльца, И отец с улыбкой виноватой Расцелует Сына — беглеца. Шёл Ермак с боевой дружиной, Вороша вековую тишь. И дружину его в пружину Сжал широкий седой Иртыш. Отразились в воде кольчуги, Копья, шлемы, скуластость лиц, И поплыли на Север струги, Словно стая тяжёлых птиц. Русь окраинная! Край угрюмый! Плеск волны Да полёт крыла… О тебе Ермаковы думы, Для тебя каждый взмах весла. У гребцов тяжелеют руки, Вздыбил конницу Красный Яр Смерть калёную мечут луки Не разбитых ещё татар. Русь окраинная! Край угрюмый! Тяжесть кованая кольчуг… Зашатался шатёр Кучума От берёзовых Крыльев струг! …Спит Ермак, Не забытый новью, Русский сказочный богатырь. И лежит в его изголовье Отвоёванная Сибирь. |
