Отбросив, как наваждение, несправедливые упреки колючего критика, писатель Н. снова попытался настроить себя на продуктивный лад.

Поворочавшись, минут тридцать с бока на бок на жестком диване, писатель Н. вдруг соскочил с него, пронзенный стрелой озарения. Наверное, точно так же, античный Архимед, осененный внезапной идеей, выскочил из своей ванны, и побежал  голый по улицам города с криком:

«Эврика! - Нашел!», - пугая при этом прохожих.

Вот, что он сделает. Он напишет о сотрудниках органов внутренних дел, а в качестве главного героя выведет скромного, морально устойчивого милиционера, истинного защитника закона и народных интересов, который, благодаря своим человеческим качествам и верности присяге, дослужился с самых низов до крупной должности в своем министерстве. И все благодаря честности, бескомпромиссности, личной смелости и отваге!

А то взяли моду лить на милицию сплошную грязь! То они в мирных граждан пуляют из пистолетов, то с бандитами работают на пару, то взятки берут за прекращение уголовных дел. На этом фоне, нетипичном и омерзительном, совсем затерялись настоящие служители закона, которых, он в этом уверен, подавляющее большинство!

Не теряя времени даром, Н. нажал на мобильнике номер телефона старого приятеля детства, а ныне одного из руководителей министерства внутренних дел. Услышав знакомый голос, писатель для начала расспросил о здоровье и о семье и, выяснив, что с этим все в порядке, перешел к делу:

«Слушай! Только ты можешь мне помочь! Я собираюсь писать роман о современной милиции, и мне нужен прототип главного героя, честного…., настоящего служителя…, образец для подражания. Есть у тебя такой на примете?».

 «Конечно, есть», - не раздумывая, ответила трубка.

«И кто же?».

«Ты с ним как раз разговариваешь».

«А, что, других нету?», - почти без всякой надежды спросил литератор.

Ответ прозвучал кратко и категорично, как приказ:

«К сожалению, других нету!».

Выражение лица писателя Н. сделалось таким, будто он по ошибке выпил разведенный уксус. Уж друга своего детства он знал, как облупленного. Но делать было нечего! А не любивший проволочек высокий чин (ВЧ), он же старый друг, лаконично рубил фразу за фразой:

«Отлично, друган! Завтра мой помощник привезет тебе мою официальную биографию, характеристику и сведения о наградах и поощрениях. А в субботу заходи ко мне домой, да бутылку не забудь прихватить. У меня есть папка с вырезками из разных газет. Пользуйся. Только не утеряй папку-то. Я, как выйду на пенсию, может, мемуары сяду писать».

Литератор хотел сказать, что денег на бутылку у него нет, но постеснялся, да и вставить слово не было никакой возможности.

«ВЧ» продолжал излагать:

«Ты хорошее дело затеял, полезное! Надо поднимать авторитет милиции и  отдельных ее сотрудников. А то опарафинили окончательно внутренние органы! Но, когда напишешь, дашь ознакомиться. Я вашу шатию знаю: что-нибудь упустите, что-то исказите, приврете в угоду сенсации. Доверяй, но проверяй! Ну, до встречи!».

Не совсем удовлетворенный «властитель дум человеческих», откинулся в раздумье на спинку кресла. Прототип, хоть и друг детства, не совсем то, чего бы хотелось, но лучше такой, чем совсем ничего. Правда, некоторые эпизоды из личного общения с будущим главным героем книги, которые могли внести некоторый «оживляжь», придется опустить. Иначе нарушится основная идея произведения.

Писатель начал перебирать в памяти эпизоды прошлого, которые он будет вынужден пустить под нож.

Например, эпизод из ранней молодости. Прототип тогда только начал работать следователем в городском отделе милиции. Однажды он позвонил  начинающему, не публикуемому нигде, писателю и предложил зайти к нему на работу.

«Я как раз заканчиваю допрос одного жулика, заходи, потом попьем пивка в «Нюдле».

Когда писатель осторожно просунул голову в дверь, друг-следователь радушно предложил войти в кабинет, хотя допрос жулика еще не был завершен. Тот сидел на стуле, смирно сложив руки на коленях. Следователь-друг, очень невысокого роста молодой человек, досадливо его спросил:

«И когда ты перестанешь «гнать мне фуфло» (врать)?».

При этом из-за малого роста он с трудом перегнулся через стол и влепил оплеуху допрашиваемому; хорошо влепил, у жулика даже голова мотнулась в сторону. Вогнав себя в раж, сродни шаманскому трансу, следователь вскочил с ногами на стул, вероятно, чтобы казаться выше, и стал истерически кричать, разбрызгивая слюну:

«Кому в суде поверят больше? Мне, официальному лицу, члену партии, или тебе, антисоциальной личности, кровопийце трудового народа?».

Пространство кабинета наполнилось матерными словами, среди которых преобладали обозначения половых органов и способы сексуальных сношений.

Антисоциальная личность, придерживаясь рукой за ушибленную щеку, с опаской посматривая на припадочного следователя, лишь равнодушно пожала плечами; дескать, мы люди маленькие, откуда ж нам знать, кому поверят больше?

В сердцах следователь вызвал конвой и удалил подозреваемого долой, чтобы глаза на него не смотрели! Пивка в этот вечер они действительно попили хорошо, но данный эпизод для книги был неприемлем.

Следующая сцена, всплывшая из закоулков памяти писателя Н., была связана с получением его другом очередного звания и новой должности – старшего следователя. Событие неординарное, и не отметить его, в соответствии с традициями и менталитетом, нельзя было, ну, никак! Поэтому состоялся выезд за город на природу, благо, весна уже буйствовала и способствовала. Обмывание нового звания и должности прошло, как и планировалось, тела участников с загородной пирушки были доставлены по домам в надлежащем, то есть, в бесчувственном виде.

Далеко за полночь писателя разбудил телефонный звонок. Друг - старший следователь с интонациями висельника сообщил:

«Братан, мне хана! Я потерял уголовное дело, наверное, оставил его на месте пикника. И зачем я взял папку с собой, не завез ее в горотдел? Теперь под суд могут отдать, а уж из милиции турнут – как пить дать! Я сейчас к тебе приеду, попробуем поискать».

Прибыв на место гулянки почти под утро, не совсем протрезвевший, смурной старший следователь начал осмысленные действия:

«Будем работать так, как нас учили в высшей школе милиции. Разобьем место происшествия на равные участки и будем их прочесывать, не пропуская ни одного. Если не получится, то начнем по концентрическим кругам шарить, постепенно сдвигаясь к центру».

Писатель, пошатываясь, спотыкаясь и зевая, в предрассветной полутьме начал добросовестно прочесывать обозначенные участки. Он обследовал, таким образом, два или три, пока не задел ногой за камень или ветку, отчего едва не упал. Нагнувшись, он увидел, что это не камень и не коряга, а серый увесистый скоросшиватель – уголовное дело, мокрое от росы, заляпанное остатками закусок, с отпечатками донышек винных бутылок.

Старший следователь, прижимая одной рукой скоросшиватель к груди, словно дитя родное, а другой, обнимая писателя за плечи, с благодарной слезой говорил:

«Братуха! Ты меня от позора и следствия спас! Век помнить буду!», - и обильно обслюнявил мужским поцелуем ухо прозаика, не попав, по видимости, в щеку.

Эпизод, конечно, колоритный, но непригодный для будущего произведения, ибо нарушает всю концепцию. Итак, в корзину безжалостной рукой!

Далее сюжеты посыпались из памяти писателя, вышедшей из состояния анабиоза-полудремы, как из рога изобилия.

Вот его друг уже начальник следственного отделения городского отдела милиции. Встречаются приятели гораздо реже из-за крайней загруженности обоих: один погружен в творческие дерзания, другой, не жалея живота своего, повышает процент раскрываемости преступлений, вследствие чего начинает страдать профессиональным заболеванием руководящего состава – избыточным весом. В одну из редких встреч разговор зашел о взятках. Писатель осудил это отвратительное явление, на что друг-милиционер заявил: