– И кому они принадлежат?
– Богатым людям. Они приезжают сюда на выходные из Бостона или Провиденса. Некоторые остаются пожить на недельку-другую. Но к осени здесь никого уже не будет.
– И никто их не снимает, когда они пустуют?
– Иногда студенты снимают, потому что дешево. А весной вот, например, я здесь была одна.
Коттедж Холли был совсем маленьким – кухня-студия, ванная и две спальни. И очень низкие потолки. Даже дом, в котором он вырос, и то был просторнее.
Холли открыла дверь, которая даже не была заперта на ключ.
В доме оставалось включенным радио. Когда они вошли, по нему прогноз погоды обещал проливные дожди. Честер бросился им навстречу с радостным лаем и виляюшим хвостом.
– Забыла выключить? – спросил Субхаш, когда Холли выключила радио.
– Нет, я специально оставляю его включенным – ненавижу приходить в тихий дом.
Он вспомнил их с Удаяном радиоприемник и вдруг поймал себя на мысли, что Холли, в некотором смысле, чувствует себя даже более одинокой, чем он. Конечно, она одинока в этой глуши, где даже нет соседей.
Дождь барабанил по тонкой крыше, словно каменная осыпь. Песок за долгое время набился в дом и был повсюду: и между подушками дивана, и на полу, и на ковре перед камином, где любил сидеть Честер.
Холли торопливо вымела песок, как у них дома в Калькутте дважды в день выметали пыль, и закрыла окна. На каминной полке лежали всякие камешки, ракушки и извилистые корни, выброшенные морем, поскольку дом, похоже, украсить было больше нечем.
За окном темнело затянутое тучами небо и сырой песчаный берег.
– А зачем ездить на пляж студенческого городка, когда здесь есть то же самое?
– Да просто хочется сменить обстановку. Мне там нравится крутой обрыв.
Она начала хлопотать на кухне – включила плиту, наполнила водой раковину и стала промывать листья салата.
– Ты не разожжешь огонь? – произнесла Холли.
Он подошел к камину. Рядом лежали горкой поленья и каминные принадлежности. Он отодвинул решетку, нашел коробок спичек.
– Давай я тебе покажу, как это делается, – сказала она, желая избавить его от неловкости.
Холли открыла задвижку трубы, разложила в камине поленья и щепочки, потом протянула ему кочергу и велела сгребать поленья в кучку, когда те разгорятся. Он стал следить за огнем, но она разожгла его так умело, что там и делать особенно ничего не требовалось. Поэтому он просто смотрел на огонь, обдававший теплым жаром его лицо и руки, пока Холли готовила ужин.
Субхашу, конечно, было любопытно узнать, жила ли она здесь с отцом Джошуа и из этого ли дома тот ушел, оставив ее одну с ребенком. Что-то подсказывало ему – отец Джошуа в этом доме не жил. Здесь были только вещи Холли и Джошуа. Их дождевики, куртки на крючках в прихожей, а на полу их обувь.
– Ты не проверишь окно в спальне Джошуа? Мне кажется, я оставила его открытым.
Комната мальчика по размеру напоминала каюту на корабле – такая она была низенькая и тесная. У окна постель, накрытая пледом. Подушка намокла от дождя.
На полу возле книжного шкафа лежал частично собранный пазл лошадок, резвящихся на лугу. Субхаш присел на корточки и достал из коробки несколько фрагментов, но они не подошли.
Он поднялся и заметил на комоде фотографию. Субхаш сразу догадался – это отец Джошуа, муж Холли. Мужчина в шортах, босой, стоял на каком-то пляже, на его плечах сидел Джошуа, только еще совсем маленький. Папа повернул голову к сыну, и они оба смеялись.
Холли позвала ужинать. Они ели курицу, тушенную с грибами и вином, на гарнир вместо риса к ней подавался хлеб, подогретый в духовке. Вкус был сложный и вместе с тем приятный.
Субхашу в его порции попался лавровый лист.
– У нас он растет прямо около дома, – сказал он. – Только у нашего листики в два раза крупнее.
– Тогда привезешь мне, когда поедешь навещать своих родных?
Он ответил – конечно, привез бы, но вряд ли теперь, когда знаком с ней, поедет навещать своих родных. Да и сама Холли, возможно, не возобновила бы с ним этих встреч после его возвращения.
Она сказала, что живет в этом домике с прошлого сентября. Отец Джошуа предлагал ей вернуться в их старый дом на Министериал-Роуд, но она отказалась. А этот домик достался ей от бабушки с дедушкой. В девичестве она приезжала сюда ненадолго.
После тушеной курицы был яблочный пирог и чай с лимоном. Дождь продолжал барабанить по стеклу с удвоенной силой. Холли завела разговор о Джошуа. Она переживала, что развод с его отцом может плохо сказаться на психике мальчика. Он и так уже после ухода отца замкнулся в себе, у него появились страхи, которых раньше не было.
– А какие страхи?
– Ну, например, он боится спать один. Ты же видишь, как близко расположены наши комнаты, а он все равно приходит теперь по ночам ко мне в постель, чего не делал уже несколько лет. Он всегда любил купаться, а этим летом начал бояться воды и волн. И еще он не хочет осенью опять идти в школу.
– А недавно вроде плавал в море?
– Ну, может быть, потому, что там был ты.
Тут залаял Честер, и Холли встала, прицепила к его ошейнику поводок, надела дождевик и взяла в прихожей зонтик.
– Ты побудь здесь. Зачем тебе мокнуть? Я всего на пару минут.
Субхаш вымыл посуду, пока ждал ее. Он не переставал изумляться самостоятельному стилю ее жизни, теперь начал волноваться за нее – из-за того, что она жила в такой уединенной глуши, даже не запирая дверь на ключ. У нее совсем не было никаких помощников, кроме женщины, приходившей в ее отсутствие посидеть с Джошуа. И это притом, что ее родители жили почти рядом, в другой части Род-Айленда, но они почему-то не приезжали позаботиться о ней.
И все же он не ощутил какого-то совсем уж давящего одиночества, находясь сейчас с ней в этом, казалось бы, пустынном доме. Все-таки им составлял компанию Честер и здесь были вещи и игрушки Джошуа. И даже фотография мужчины, которого она когда-то любила.
– Ой, ну первый раз, наверное, за сто лет мне не надо мыть посуду после ужина! – сказала она по возвращении, когда увидела чистые тарелки и чашки и посудное полотенце, сохнущее на крючке.
– Да мне нетрудно было.
– Как же ты поедешь в такой ливень? Может, дать тебе дождевик?
– Да нет, и так нормально.
– Тогда давай я хоть доведу тебя до машины под зонтиком?
Он уже взялся за дверную ручку, но ему очень не хотелось уходить, не хотелось расставаться с ней. И он мялся в нерешительности на пороге, чувствуя, как ее щека слегка прижимается к его рубашке на спине. Потом ее рука легла ему на плечо, и Холли спросила, не хочет ли он остаться.
Ее спальня абсолютно походила на комнату Джошуа, но поскольку кровать здесь была больше, то свободного места почти не оставалось. В этой комнате Субхаш забыл обо всем: и о том, что, наверное, сказали бы родители, и о последствиях того, что должно было произойти. Он не думал ни о чем, кроме женщины рядом с ним, нежно водившей его пальцами по своей коже – от шеи к груди.
Ее кожа восхищала его – и эти неровности, и веснушки, и родинки, и оттенки, приданные не только загаром, но и природой, – оттенки, которые он смог разглядеть только сейчас, при свете лампы.
Она привела его пальцы к своему мягкому животу и к пушистому бугорку между ног. Она заметила его растерянность и, словно не веря своим глазам, спросила:
– Что, правда?…
Он смущенно отвернулся:
– Мне надо было сказать тебе.
– Ой, Субхаш, да это не имеет никакого значения!..
Ее пальцы довели его до эрекции и направили куда нужно. Он был и смущен, и возбужден – ведь он испытывал сейчас и делал то, что раньше могло существовать только в его воображении. Он вошел в нее, даже не отдав себе отчета, и в то же время каждой жилочкой, каждым нервом чувствовал, куда он вошел…
Дождь прекратился. Вода с листвы дерева над домом посыпалась на крышу, словно поздравительные рукоплескания. Он лежал рядом с Холли и думал: «Нужно поехать к себе домой», но через несколько минут обнаружил: Холли не просто притихла, она, оказывается, уснула.