Долго царь был неутешен,

Но как быть? и он был грешен;

Год прошел, как сон пустой,

Царь женился на другой.

Правду молвить, молодица

Уж и впрямь была царица:

Высока, стройна, бела,

И умом и всем взяла;

Но зато горда, ломлива,

Своенравна и ревнива.

Ей в приданое дано

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имело:

Говорить оно умело.

С ним одним она была

Добродушна, весела,

С ним приветливо шутила

И, красуясь, говорила:

«Свет мой, зеркальце! Скажи

Да всю правду доложи:

Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее?»

И ей зеркальце в ответ:

«Ты, конечно, спору нет;

Ты, царица, всех милее,

Всех румяней и белее».

И царица хохотать,

И плечами пожимать,

И подмигивать глазами,

И прищелкивать перстами,

И вертеться подбочась,

Гордо в зеркальце глядясь.

Но царевна молодая,

Тихомолком расцветая,

Между тем росла, росла,

Поднялась – и расцвела,

Белолица, черноброва,

Нраву кроткого такого.

И жених сыскался ей,

Королевич Елисей.

Сват приехал, царь дал слово,

А приданое готово:

Семь торговых городов

Да сто сорок теремов.

На девичник собираясь,

Вот царица, наряжаясь

Перед зеркальцем своим,

Перемолвилася с ним:

«Я ль, скажи мне, всех милее,

Всех румяней и белее?»

Что же зеркальце в ответ?

«Ты прекрасна, спору нет;

Но царевна всех милее,

Всех румяней и белее».

Как царица отпрыгнет,

Да как ручку замахнет,

Да по зеркальцу как хлопнет,

Каблучком-то как притопнет!..

«Ах ты, мерзкое стекло!

Это врешь ты мне назло.

Как тягаться ей со мною?

Я в ней дурь-то успокою.

Вишь какая подросла!

И не диво, что бела:

Мать брюхатая сидела

Да на снег лишь и глядела!

Но скажи: как можно ей

Быть во всем меня милей?

Признавайся: всех я краше.

Обойди все царство наше,

Хоть весь мир; мне ровной нет.

Так ли?» Зеркальце в ответ:

«А царевна все ж милее,

Все ж румяней и белее».

Делать нечего. Она,

Черной зависти полна,

Бросив зеркальце под лавку,

Позвала к себе Чернавку

И наказывает ей,

Сенной девушке своей,

Весть царевну в глушь лесную

И, связав ее, живую

Под сосной оставить там

На съедение волкам.

Черт ли сладит с бабой гневной?

Спорить нечего. С царевной

Вот Чернавка в лес пошла

И в такую даль свела,

Что царевна догадалась,

И до смерти испугалась,

И взмолилась: «Жизнь моя!

В чем, скажи, виновна я?

Не губи меня, девица!

А как буду я царица,

Я пожалую тебя».

Та, в душе ее любя,

Не убила, не связала,

Отпустила и сказала:

«Не кручинься, бог с тобой».

А сама пришла домой.

«Что? – сказала ей царица, —

Где красавица-девица?»

– «Там, в лесу, стоит одна,

Отвечает ей она, —

Крепко связаны ей локти;

Попадется зверю в когти,

Меньше будет ей терпеть,

Легче будет умереть».

И молва трезвонить стала:

Дочка царская пропала!

Тужит бедный царь по ней.

Королевич Елисей,

Помолясь усердно богу,

Отправляется в дорогу

За красавицей-душой,

За невестой молодой.

Но невеста молодая,

До зари в лесу блуждая,

Между тем все шла да шла

И на терем набрела.

Ей навстречу пес, залая,

Прибежал и смолк, играя;

В ворота вошла она,

На подворье тишина.

Пес бежит за ней, ласкаясь,

А царевна, подбираясь,

Поднялася на крыльцо

И взялася за кольцо;

Дверь тихонько отворилась.

И царевна очутилась

В светлой горнице; кругом

Лавки, крытые ковром,

Под святыми стол дубовый,

Печь с лежанкой изразцовой.

Видит девица, что тут

Люди добрые живут;

Знать, не будет ей обидно.

Никого меж тем не видно.

Дом царевна обошла,

Все порядком убрала,

Засветила богу свечку,

Затопила жарко печку,

На полати взобралась

И тихонько улеглась.

Час обеда приближался,

Топот по двору раздался:

Входят семь богатырей,

Семь румяных усачей.

Старший молвил:

«Что за диво!

Все так чисто и красиво.

Кто-то терем прибирал

Да хозяев поджидал.

Кто же? Выдь и покажися,

С нами честно подружися.

Коль ты старый человек,

Дядей будешь нам навек.

Коли парень ты румяный,

Братец будешь нам названый.

Коль старушка, будь нам мать,

Так и станем величать.

Коли красная девица,

Будь нам милая сестрица».

И царевна к ним сошла,

Честь хозяям отдала,

В пояс низко поклонилась;

Закрасневшись, извинилась,

Что-де в гости к ним зашла,

Хоть звана и не была.

Вмиг по речи те спознали,

Что царевну принимали;

Усадили в уголок,

Подносили пирожок,

Рюмку полну наливали,

На подносе подавали.

От зеленого вина

Отрекалася она;

Пирожок лишь разломила,

Да кусочек прикусила,

И с дороги отдыхать

Отпросилась на кровать.

Отвели они девицу

Вверх во светлую светлицу

И оставили одну,

Отходящую ко сну.

День за днем идет, мелькая,

А царевна молодая

Все в лесу, не скучно ей

У семи богатырей.

Перед утренней зарею

Братья дружною толпою

Выезжают погулять,

Серых уток пострелять,

Руку правую потешить,

Сорочина в поле спешить,

Иль башку с широких плеч

У татарина отсечь,

Или вытравить из леса

Пятигорского черкеса,

А хозяюшкой она

В терему меж тем одна

Приберет и приготовит,

Им она не прекословит,

Не перечат ей они.

Так идут за днями дни.

Братья милую девицу

Полюбили. К ней в светлицу

Раз, лишь только рассвело,

Всех их семеро вошло.

Старший молвил ей: «Девица,

Знаешь: всем ты нам сестрица,

Всех нас семеро, тебя

Все мы любим, за себя

Взять тебя мы все бы рады,

Да нельзя, так бога ради

Помири нас как-нибудь:

Одному женою будь,

Прочим ласковой сестрою.

Что ж качаешь головою?

Аль отказываешь нам?

Аль товар не по купцам?»