Если проблема по-прежнему не решена к удовлетворению протестующих (даже когда они в явном меньшинстве, как в случае Ирландской республиканской армии) либо отсутствует механизм протеста против реальной или мнимой несправедливости (как, например, в случае израильско-палестинского конфликта), тогда протестующие со своим недовольством и своим «Делом» встают перед трудным выбором. Отвергаемые обществом, они могут либо сдаться, либо продолжить борьбу «непарламентскими методами». На протяжении всей человеческой истории недовольные прибегают к терроризму, когда они считают все другие средства исчерпанными или не видят другого пути вперед. В этом случае прямое действие быстро приобретает форму целенаправленной атаки на отдельных индивидуумов; если же недовольство продолжает разгораться, следующим очевидным шагом становится общая атака на «враждебную группу» и ее сторонников. Спектр недовольства и протеста венчается терроризмом (см. схему на с. 420).

Этот ход развития недовольства можно четко проследить в кровавом марше террора в течение последних 150 лет. Русские радикалы, анархисты, Ирландская республиканская партия, израильские террористические организации «Банда Штерна» и «Иргун», антиколониальные движения, Красные бригады, протесты против войны во Вьетнаме, палестинцы, Фронт освобождения животных, Лига против абортов и исламские фундаменталисты — это далеко не исчерпывающий список групп озлобленных или фанатиков. Каждая из групп имеет свои особенности, но рецепт всегда содержит одни и те же ингредиенты: затаенное недовольство; чувство негодования из-за невозможности добиться торжества своего дела законными средствами или полная отчужденность от политической системы, которая не делает никаких шагов навстречу; наконец, обращение к открытому насилию, чтобы вынудить «врага» изменить свою политику.

Однако за минувшие 150 лет произошло одно важное изменение — террористы потеряли всякое чувство меры и начали убивать невинных. Отношение террористов к своей аудитории — общественности — ужесточилось. Например, в XIX веке русские радикалы несколько раз отменяли покушения на царя в самый последний момент из-за опасения за жизнь невинных свидетелей, женщин и детей. В наши дни их более безжалостные наследники намеренно выбирают мишень и убивают невинных третьих лиц, пытаясь привлечь к себе внимание своей действительной аудитории, каковой выступает не общественность, а правительства. Классический пример — взрывы в городе Ома в Северной Ирландии.

Хуже того, исламистские фундаменталисты из «АльКаиды», похоже, не имеют намерения повлиять на политику своих врагов или «выиграть свое дело». Их мишенью является общественность, и почти нигилистическая атака на Всемирный торговый центр скорее была демонстрацией их ненависти и презрения к Западу, нежели сознательной попыткой заставить западные правительства изменить свою политику. «Аль-Каида» не ждет никаких встречных шагов и выражает свое недовольство в виде чисто анархического насилия.

Суть проблемы вращается вокруг «недовольства» и всего того, что реально может вызвать недовольство. Генерал сэр Джеймс Гловер (добившийся значительных успехов на посту командующего британскими силами безопасности в период их борьбы с Временной ирландской республиканской армией в 1970-е годы) много размышлял о терроризме и источниках недовольства. Он считал, что потенциальные недовольства имелись в изобилии во все времена и во всех обществах, и был убежден, что хороший политик должен уметь заблаговременно распознавать недовольства и гасить их прежде, чем они станут спусковыми крючками общественных беспорядков и терроризма. Он называл эти спусковые крючки «катализаторами конфликтов». Подобно терроризму, они стары, как само человечество. Вот несколько примеров таких недовольств и катализаторов конфликтов:

• выживание — Варшавское гетто;

• вода — истоки Иордана;

• продовольственное снабжение — насильственное сокращение численности населения на острове Пасхи;

• земля — западные поселенцы и коренные американцы;

• природные ресурсы — алмазы Сьерра-Леоне (или японское вторжение в Маньчжурию);

• алчность — конкистадоры;

• драгоценные металлы и камни — Южная Африка (1890—1903);

• нефть — Кувейт 1991 (острова Спратли);

• наркотики — Колумбия и наркокартели;

• власть — Гитлер и Чехословакия;

• народ — Мао Цзэдун и Китай;

• политика — Красные бригады;

• самоопределение — Гражданская война в США;

• религия — крестовые походы;

• идеология — Пол Пот и Кампучия;

• контроль — Кашмир;

• месть — взрыв бомбы в Оклахома-Сити;

• автономия — ЭТА и баски;

• гегемония — Чечня;

• свобода — Восточный Тимор;

• язык — валлоны и фламандцы, Бельгия;

• культура — «Аль-Каида» и Запад;

• страх и подозрительность — индусы и мусульмане, Индия;

• бедность — тутси и хуту, Руанда;

• зависть — забастовочное движение;

• классовая борьба — Ленин и кулаки.

Все эти факторы приводили к конфликтам и кровопролитию на протяжении всей истории человечества.

Список длинный, но далеко не исчерпывающий. Трудно, например, понять, каким образом банда Баадера — Майнхоф или террористические Красные бригады могут вписаться в такой спектр в ином качестве, нежели как традиционные преступники, нарушители спокойствия или психопаты с криминальными наклонностями. (Рассказывают, что Андреас Баадер, торопясь закрыть одно особенно бестолковое и шумное собрание своей группы, выхватил пистолет и крикнул: «Ради всего святого, кончайте спорить! Давайте просто пойдем и убьем полицейского!») Но если оставлять все эти катализаторы конфликтов без внимания, они могут приводить к серьезным недовольствам и провоцировать террористов на решительные действия.

Недовольство и «правое» дело — эти факторы определяют психологический профиль среднестатистического террориста. У террористов есть «Дело», в которое они верят. Они правы, а мы — нет, поэтому они по определению лучшие люди, чем все остальные. С того момента, когда они становятся поборниками «Правого Дела», «борьба» против недостойного врага начинает определять все их существование и индивидуальность, а «группа» в скором времени становится их «семьей». Группа существует ради некоего полного надежд будущего и верит в это будущее, где победа в борьбе за «Дело» не только гарантирована, но и близка. Все, что для этого требуется, это еще несколько зверств и еще несколько убийств, чтобы заставить остальное человечество понять, почему оно должно делать то, чего от него хотят террористы. Вообще говоря, сознание убежденного террориста клинически почти не отличается от сознания самоуверенного психопата. Нормальная реальность, не говоря уже о нормальной моральности, игнорируется.

Пожалуй, самое опасное во всем этом — неспособность террориста повернуть назад, изменить свой образ мыслей. Поскольку борьба составляет смысл жизни террористов, группа и «Дело» постепенно становятся для них всем. Доводы разума и любые другие соображения отвергаются. Вся их жизнь и бытие отныне определяются «Делом» и их вовлеченностью в то, что, по сути, является преступным сговором. (Некоторые группы, например мау-мау в Кении, даже следовали примеру мафии, требуя от каждого нового кандидата в члены своей организации совершить какое-нибудь тяжкое преступление. За счет этого все оказываются вовлеченными или замешанными, и у них нет пути назад.) При таком настрое неизбежно доходит до того, что все, кто не с ними, включая даже людей умеренных взглядов в их собственном лагере, со временем становятся потенциальными предателями и врагами. В глазах тех, кто входит в узкий круг участников преступного сговора, любой, кто по той или иной причине выбывает из этого круга, становится потенциальным предателем своих соратников или потенциальным изменником «Делу». Убийство и заговор, паранойя и распри вытекают из этого с той же неизбежностью, с какой день следует за ночью, и борьба распространяется на враждующие фракции в пределах сообщества террористов. Терроризм, как и революция, имеет обыкновение пожирать своих детей. Исламский терроризм последовал этой классической схеме почти буквально.