Она едва успела закончить с последним, как на нее налетел он. Я едва успел уловить новый запах — снег в смеси с прокисшим молоком и гнилыми рыбьими головами, как Смит обрушился прямо на нее. Она покатилась в сторону, как можно дальше от нас.
Несмотря на всю работу Клодии, дети захныкали. Я схватил последнюю девчонку за капюшон и осторожно подтащил ее ко всей группе. Потом встал между ними и дракой, подталкивая их себе за спину и мысленно благодаря Диснея, что они не боятся больших диких зверей.
Вся сила воли мне понадобилась, чтобы не прыгнуть в схватку и не разодрать Смита на части, но я должен был обеспечить безопасность детей. К тому же мало что может остановить мою сестру, когда она разозлится и переменится. При ее твидовых юбках и книжности она воин не в меньшей степени, чем я.
Смит драку устроил отличную и умел, гад, пускать в дело нож: Клодии придется неделю пролежать на крыше, выздоравливая. Я был рад темноте и тому, что у детей глаза не такие острые, как у меня: они не видели, сколько крови пускала Клодия.
Она брала верх. Может быть, Смит и не Фэнгборн — просто какая-то жуткая человеческая аномалия…
Чувствовалось, как затраченная ею энергия заполняет комнату, как шипит и искрится воздух, будто каждый Фэнгборн Новой Англии проходил перемену рядом со мной.
Клодия вскрикнула.
Смит переменился. Нечестивое превращение, нечто невиданное в известном мне мире: зло, принявшее облик вервольфа.
Будь у меня время на рациональную человеческую мысль, я бы замешкался в недоумении, потому что этого не могло происходить, но порыв к нападению был так силен, что я чуть не выскочил из шкуры, прыгая вверх и бросаясь на Смита.
Клодия откатилась с дороги, когда я вылетел из комнаты, сцепившись с другим волком. Нас вынесло в коридор юзом — на гладком цементном полу зацепиться было не за что. Скребя когтями, я вскочил, но он был на секунду быстрее и сбил меня снова, щелкнул зубами, метя в глаза. Я полоснул его за брюхо и успел отдернуть голову, почуяв на ушах его жаркое дыхание и капли слюны. Резко метнувшись, я попытался схватить его за морду: я был крупнее, и он едва не успел убраться до того, как я сомкнул челюсти. Мои зубы сомкнулись на самом кончике его носа и мягкой шкуре под нижней челюстью. Они проткнули кожу, и я сжал их, не выпуская. Он попытался оттолкнуть меня передними лапами, но больший эффект дали задние, которыми он драл мне брюхо.
Я чуял запах собственной крови, но держал изо всех сил. Он не мог вырваться из моей хватки, не разодрав себя, а я не мог его отпустить.
Открылась дверь, ворвался холодный воздух. Кто-то вскрикнул — я узнал голос Вимса.
Он снова крикнул — я учуял запах его страха.
Вимс вытащил пистолет — он собирался стрелять.
Нет, чтобы он в меня стрелял, я допустить не мог. Я выпустил Смита, и он покатился к дверям, к Вимсу.
У меня в голове промелькнуло несколько мыслей. Если Смит нападет на Вимса, я его схвачу прежде, чем он успеет сильно порвать копа. Если он снесет Вимса с дороги, или сам получит пулю, а то и шесть, тем лучше для меня.
А, черт. Он пулей метнулся мимо Вимса — не мог себе позволить, чтобы его поймали в облике волка — как не мог и я. По сравнению с десятилетиями лабораторных исследований пожизненный срок в самой жуткой тюрьме Массачусетса смотрится неделькой на курорте.
Пропитанный потом полиэстер, страх, вареный кофе и ростбиф: Вимс обедал в «Биг Фреддиз». Если я двинул его по лицу грязной собачьей лапой, когда гнался за Смитом, то это могла быть только случайность.
Когда я уносился по улице прочь от школы, Смита нигде не было, но это было не важно: он оставлял такой кровавый след, что по нему мог бы пройти волчонок — бойскаут самой младшей ступени. А запах так точно выдавал его положение, как мог бы направленный прожектор.
Перерезав заснеженный двор, я перемахнул через сетку изгороди. Рождественские огни окрашивали снег, отвлекали налетавшие запахи жареного мяса и морепродуктов из кухонь. Еще рывок — и я оказался в центре исторического прибрежного района, где дома восемнадцатого века украшали свечи и гирлянды.
Рваная рана на брюхе была серьезной: я даже сквозь мех ощущал движения холодного воздуха на зарастающей мышце. Каждое движение левой задней ноги вызывало острую боль. Между пальцами набивалась ледяная снежная каша с песком и солью, снижая скорость и вызывая хромоту. Мех слипся от крови, моей и Смита, и еще ныла челюсть.
Но и кровавый след становился гуще: Смит бежал медленнее. Невзирая на раны, я прибавил ходу, рвясь закончить дело.
Но где-то в глубине души была еще надежда, что Смит не остановится. Если он остановится, я его убью, и работа закончится — придет время осмыслить, что случилось. И я не был уверен, что мой хрупкий человеческий мозг с этим справится.
Я вспрыгнул на какое-то заднее крыльцо, перелетел через веранду на тротуар Дерби-стрит. Поехал юзом по заледенелым кирпичам перехода, едва ушел от столкновения с большим внедорожником, тявкнул, когда он вильнул мимо, обдав меня горячим воздухом.
Передо мной открылась набережная. Тяжелые тучи на миг разошлись, и полная луна осветила кровавую дорожку, ведущую прямо к верфям Дерби, уходящим в гавань на четверть мили.
Если только Смит не собирается плыть в ледяной воде на мигающие огоньки Марблхеда, то деваться ему некуда, кроме как ко мне. Я осклабился, как может осклабиться только волк, опьяненный своей силой.
На улице никого не было, и я был рад. Обычно здесь место для вечерних прогулок, и метки собак помельче меня выделяются на стенках сугробов. Я бежал по широкой гравийной дорожке, переводя дыхание, готовясь к последней битве.
Смит оказался умнее, чем я о нем думал. Напал он в ту секунду, когда маяк повернулся ко мне, стирая тени и сужая мое зрение.
Прищурив и опустив глаза, прижав уши, я заставил себя ждать до последнего мига — а потом прыгнул изо всех сил. Поймал его с поднятой головой и схватил за горло, стиснув челюсти. Его по инерции пронесло надо мной, и когда он падал, под действием его собственного веса из горла вырвало кусок, оставшийся у меня в пасти. Хлынула горячая кровь, и он свалился замертво к моим ногам.
Пусть он был хищник с оружием героя, но героем, стоящим за правое дело, был я.
Я выплюнул шерсть пополам с запекшейся кровью. Луна заливала светом верфь и гавань. Раны мертвого волка дымились, чернела на снегу его кровь. Сила победы, победы в смертном бою над представителем моей породы чуть не валила с ног и, быть может, я был первым, кто ее испытал.
Среди Фэнгборнов зла просто нет. По крайней мере не было до сих пор.
Я закинул голову назад и завыл, завыл, и пела моя нечеловеческая кровь, и кружила голову полнота и праведность моей победы.
Но где-то в глубине мозга, в той глубине, что осталась человеческой, я знал, что в последний раз испытываю это чувство.
В Сочельник Клодия нашла меня в подвале моего дома — он укрыт матами по стенам и по полу, чтобы я мог тренироваться не привлекая внимания.
— Ничего себе ты тут потеешь! — заорала она.
Клодия была в футболке, у которой на сердце нарисована мишень и есть надпись: «ПОПРОБУЙ, БАФФИ».
Я лежал на полу, поработав до седьмого пота, в наушниках, включив музыку на одиннадцать. Подумав над ее словами, я ей показал палец.
Она подошла к плееру, вывела его на четырнадцать или двадцать, так что мне пришлось сорвать с себя наушники и включить музыку. Она посмотрела на плеер:
— «Дезинтеграция». Отлично. И ты здесь со вчерашнего дня, дергаешься ради лечения? Джерри, я у тебя отберу плеер, если будешь себя вести как подросток.
— А я и есть подросток.
По меркам нашего народа. Просто щенок.
— Да понимаю. Джерри, ты же помочился на машину Вимса?
Я пожал плечами. В тот момент мне это казалось правильным.
Когда я вернулся к школе, все еще в волчьем обличье, Клодия уже скормила подозрительному Вимсу почти всю историю. Она вышла погулять с псом, увидела школьный автобус. Чтобы не оказаться дурой, если это не тот, который пропал с детьми, она стала искать детей и нашла. Дети, еще под дурманом от наркотика, подтвердили: пес страшного дядьки напал на собачку этой леди, но собачка была сильная и прогнала обоих. Потом Вимс нашел тело Смита на верфи: на теле не было никаких примет, кроме зашитой руки.
