Получив сведения о приближении союзных сил, адмирал Викорст, командовавший флотилией, приказал под предлогом заграждения пути союзному флоту потопить поперек фарватера Северной Двины два крупнейших ледокола. Эти ледоколы, сильно вооруженные и с большевицкой командой, беспокоили адмирала. Исключительно опытный моряк, Н. Э. Викорст знал, что затопление корабля поперек сильного течения реки, в желаемом месте, является очень сложной технически задачей, с которой личный состав ледоколов не справится. Ледоколы были затоплены, но течение повернуло их вдоль реки, фарватер остался свободным, а команды уехали в Петроград, перестав быть угрозой Архангельску. При белых оба ледокола были снова подняты.

Наконец 1 августа 1918 года в Архангельске были получены сведения о приближении судов союзников с десантом. В Соломбале (военный порт Архангельска) собрался огромный митинг рабочих и краснофлотцев (вооруженных рабочих-коммунистов), снова раздавались речи о необходимости уничтожения «буржуев» и офицеров, но охватившая большевиков паника была велика. И мы, и население провели ночь, полную тревожных ожиданий, но под утро узнали, что большевистские верхи и красногвардейцы, захватив наличность казначейства и разграбив кое-какие склады, бежали ночью на специальных поездах на юг.

Утром 2 августа Чаплин был объявлен командующим вооруженными силами, катер с офицером обходил суда с приказанием поднять андреевские флаги. Вместе с андреевским флагом я поднял на мачте свой брейд-вымпел командующего отрядом судов и другой брейд-вымпел — старшего на рейде.

Так 2 августа 1918 года совершился в Архангельске белый переворот и закончился первый этап моей службы под большевиками. Для характеристики условий жизни и работы в обстановке того времени следует, может быть, упомянуть о следующих фактах: прибывший ко мне с докладом мой петроградский заместитель капитан 2-го ранга барон Косинский не рассчитывал, что будет отрезан от Петрограда, с которым его связывали сложные заботы о семье. Этот достойный офицер, которого я знал еще в осажденном Порт-Артуре, не был посвящен в мои планы, как и никто другой, и приехал ко мне с докладом по собственной инициативе. Его служебное рвение объяснялось частым в то смутное время слепым доверием к своему начальнику. В Петрограде осталась еще часть моих офицеров, и их участь меня тревожила. Я склонялся согласиться на просьбу Косинского разрешить ему вернуться в красный Петроград, чтобы оставшиеся там молодые офицеры имели бы руководителя в тяжелой обстановке. Но официально, порвав с Петроградом и оказавшись по другую сторону фронта, брать на себя такое решение я не мог.

Новый командующий флотилией, заменивший адмирала Викорста, контр-адмирал Л. Л. Иванов[26] хорошо знал обстановку, так как прибыл из Петрограда незадолго до переворота от военно-промышленного комитета[27], организации, в которой укрылось при большевиках много достойный офицеров. Я изложил адмиралу свои затруднения, и он, обладая широтой взглядов и понимая, что парадоксальность положения вызывается коренным различием гражданской войны от войны международной, то есть в гражданскую войну народ, за который мы боремся, находится по обе стороны фронта, — оказал мне полное доверие, разрешив действовать следующим образом: я написал рапорт на имя начальника Главного гидрографического управления генерала Бялокоза, в котором доносил, что в ночь на 2 августа советские власти эвакуировали район Архангельска, что город занят французскими и английскими силами, что при совершившемся перевороте никто из членов экспедиции не пострадал, корабли и имущество осталось в сохранности и что я, командный состав и команды экспедиции исполнили свой долг. Последнюю фразу рапорта предоставлялась и генералу Бялокозу и его советскому начальству понимать кто как хочет. Мой верный комиссар в последний раз скрепил мой рапорт своей подписью после чего был мною назначен начальником радиостанции, подготовляемой к постройке в устье Енисея. Рапорт был передан барону Косинскому, после чего он был отведен на передовые линии и отпущен обратно к большевикам.

Этот случай имел счастливое значение для моих оставшихся в Петрограде офицеров. Кем-то из убежавших из Архангельска большевиков был пущен слух что мною в момент переворота был повешен на рее корабля комиссар экспедиции Шунько. В результате этого слуха офицеры экспедиции в Петербурге были арестованы и только после того, как Косинский передал генералу Бялокозу мой рапорт, скрепленный к тому же подписью Шунько, все они были освобождены.

Останавливаться подробно в этой заметке на моей технической деятельности при белых правительствах Чайковского[28], Зубова[29], генерала Миллера[30], адмирала Колчака нет оснований. Следует, пожалуй, упомянуть лишь кое о чем для обрисовки обстановки.

Дня через два после переворота 2 августа я явился к адмиралу Иванову и просил его разрешения идти с кораблями в Ледовитый океан, Карское море и в устье Енисея для обслуживания Северного морского пути, снабжения полярных радиостанций всем необходимым и для установления телеграфной связи с Сибирью.

Узнав, что мне не нужно ни кредитов, ни какой-либо другой помощи, требовавшей постановлений правительства, находившегося тогда еще в периоде формирования, и приняв во внимание, что я не могу терять времени, так как навигационный период в Карском море продолжается всего от восьми до десяти недель, адмирал разрешил мне уходить и с своей стороны передал мне поручение правительства выяснить возможно точнее, что происходит в Сибири, какое там правительство и где находится адмирал Колчак.

Когда я пришел в устье Енисея, то капитан первого встреченного мною в реке речного парохода, спустившегося из Красноярска, сообщил мне, что вслед за ним идет пароход «Север» с баржей на буксире, высланный с углем, провизией и живым скотом для моей экспедиции. И. А. Молодых, как только добрался до Сибири, вошел в состав правительства и, как было сказано выше, сразу получил 160 тысяч рублей на покупку снабжения, необходимого для зимовки моих кораблей, и снарядил эту речную экспедицию. Дня через два пришел и «Север», и я перегрузил все присланные продукты к себе на «Таймыр».

От капитанов этих пароходов я узнал, что за несколько дней до их ухода вниз по реке в Сибири было образовано усилиями той организации, с которой я связался в «Союзе сибиряков-областников», правительство Вологодского, куда, кроме И. А. Молодых, вошел и В. И. Пепеляев, а в Уфе, к западу от Сибири, находится правительство «Членов Учредительного Собрания» Авксентьева[31], эсеровской (партии социалистов-революционеров) ориентации. На юге правительство Вологодского соприкасается с правительством атамана оренбургских казаков Дутова[32] и с автономным правительством Киргизской области, в занятой Россией Монголии — особое правительство, а на Дальнем Востоке действует атаман (казачий есаул) Семенов[33]. Кроме того, я узнал, что Вологодский сговорился об объединении действий со всеми этими правительствами, кроме атамана Семенова и что по самым последним сведениям Вологодский лично отправился на восток, чтобы добиться соглашения с Семеновым.

Об адмирале Колчаке в Сибири тогда еще ничего не было известно, он появился позже, заняв сначала пост военного министра в правительстве Вологодского, а затем это правительство облекло адмирала верховной властью.

На обратном пути в Архангельск я дополнял снабжение полярных береговых станций экспедиции полученным из Сибири продовольствием. Своего бывшего комиссара Шунько я оставил в селе Дудинка, на Енисее, куда доходила линия телеграфной сети Сибири, снабдив его личным составом, техническим имуществом, продовольствием и деньгами и дав поручение построить там радиостанцию. С помощью этой радиостанции, через сеть моих станций Карского моря, Сибирь к зиме была связана телеграфом с Северной областью (Архангельском). Шунько оказался на высоте положения.