— Теплоход «Воронеж», — механически отозвался Антон Адамович, — так есть, пришёл неделю тому назад. Груз — тростниковый сахар и апельсины. — Медонис растерялся, что с ним случалось редко.

«Мой „Меркурий“ поднимают!» Эта новость ошеломила его. «Скорей! Все может рухнуть. Берега Швеции никогда не появятся для тебя на горизонте!» Он думал только о затонувшем корабле. Все остальное перестало его интересовать.

— Правильно, — посасывая леденец, продолжал Москаленко, не замечая резкой перемены настроения собеседника, — сахар и апельсины. Сергей Арсеньев, капитан теплохода «Воронеж» — настоящий капитан. — Москаленко строго посмотрел на Медониса. — Так вот, снимают Арсеньева. Пьянство, буфетчица замешана. Старпом написал жалобу. Ей-богу, никогда не поверю старпому, который на капитана кляузы строчит! Негодяй и подлец, — это уж как пить дать! А что с Арсеньевым случилось, не знаю, — Москаленко развёл руками, — всегда был молодцом. Характерец, правда, у него скипидаристый, не всякому по нутру. — Он ещё долго говорил что-то лестное о капитане Арсеньеве.

Антон Адамович, сжав зубы, отделывался междометиями. Он хотел сейчас одного — избавиться от разговорчивого капитана.

— Сняли Арсеньева, а заменить некем, большой корабль, не сразу капитана подберёшь, — горячился Москаленко. — И ждать некогда. «Воронеж» завтра уходит. Вот и подвезло Лихачёву. Не удивляйтесь, он из старых, немало побороздил на своём веку солёной водички… Виза у него в порядке, а главное, начальник пароходства его хорошо знает. — Москаленко вынул из круглой коробочки ещё один леденец и положил в рот. — Третий день не курю: врачи запретили. Мучаюсь, не дай бог. — Он посмотрел на молчавшего Медониса. — Из поликлиники шёл, встретил капитана порта. Не хочет Лихачёва отпускать. С его стороны на дело посмотреть, вроде и он прав. Сегодня приказ из министерства пришёл насчёт буксира: «Шустрый» уходит в Ясногорск помогать водолазам.

— В Ясногорск? — переспросил Антон Адамович. Старый канцелярский стул затрещал под ним. Маска спокойствия скрывала жестокое внутреннее волнение.

— Выходит так… Лихачёв назначен на «Воронеж», а ваш буксир остаётся без капитана. Дела… — протянул Москаленко. — Случится с кем-нибудь происшествие, а по цепной реакции и других людей захватывает. Вот Федор Терентьевич Лихачёв, к примеру, околачивался в порту на своей балалайке, а теперь в Мексике серенады будет слушать. Ещё неизвестно, как у других судьба повернётся, кого ещё господин случай зацепит. Представьте, я в судьбу верю.

— А почему, Митрофан Иванович, вы на таком дрянном пароходишке плаваете? — оборвал Медонис капитана и подумал, что Москаленко без фуражки совсем не похож на моряка. — И рейс короткий, — добавил он, — туда и назад за сутки оборачиваетесь. Вам бы при вашей солидности новый дизель-электроход и рейсы в Джакарту.

Митрофан Иванович опешил.

— Имею тайных врагов, как говорили римляне, — не сразу ответил он. — Бывайте здоровы, товарищ Медонис. А вы что, ночевать в порту собрались? Женатикам опаздывать домой противопоказано. Смотрите, получите от супруги баню.

— Нам, литовцам, разрешается, — с усмешкой ответил Медонис. — Мы из доверия у своих жён не вышли. У нас в Литве…

Капитан ушёл. Антон Адамович долго сидел в кабинете, устремив взгляд в окно. Теперь ему никто не мешал. Сквозь зеленые ветви каштанов хорошо видны шевелящиеся хоботы кранов, мачты и трубы кораблей, но Медонис видел совсем другое.

Сегодня состоялась вторая встреча Антона Адамовича с Карлом Дучке. В условленной весточке с белым голубком было всего несколько слов: «Поздравляю с годовщиной окончания гимназии, желаю много счастья и здоровья! Не забывай старого друга. Твой П. Лаукайтис».

Антон Адамович ухмыльнулся и тут же уничтожил открытку.

В кафе «Балтийская волна» они просидели всего пятнадцать минут. Дучке по-прежнему непрерывно курил. Он пыхтел, пил чёрный кофе, часто утирал влажный лоб и ничего не говорил о приказе. Это казалось Медонису подозрительным. «Мне не верят, — подумал он. — Знать бы, чем это грозит. Пусть, может быть, отстанут!»

— Особого приказа нет, — внушительно играя бровью, изрёк Дучке на прощание, как бы прочитав его мысли. — Но шеф велел передать: ты скоро понадобишься, будь под руками. Дело очень важное… А пока возбуждай литовцев против русских. Надо их ссорить. Психологическая война. Русские плохо относятся к литовцам — вот твоя национальная политика. Тебе бояться нечего: ты играешь под настоящего литовца…

«Что они затеяли? — размышлял Медонис. — На большой риск не пойду. Но как отвертеться? Может быть, к тому времени я достану сокровища».

Сообщение капитана Москаленко повергло Медониса в смятение.

«Меркурий» будут поднимать советские водолазы. Надо торопиться. Но что делать?"

Антон Адамович курил сигарету за сигаретой…

Вдруг пришла простая мысль: «Если буксир откомандирован в Ясногорск, капитаном должен стать я».

Медонис бросился в кабинет капитана порта, обставленный мебелью красного дерева. Из книжного шкафа он достал большой тяжёлый том в синем коленкоровом переплёте.

«Меркурий» — двухвинтовой пассажирский пароход, водоизмещением тридцать тысяч тонн, мощность машин двадцать две тысячи сил, пять палуб, вмещает тысячу четыреста пассажиров", — прочитал он. — М-да, кают на такой громадине, наверное, сотни за четыре. Попробуй отыщи без чертежей двести двадцать вторую, под водой ведь. Придётся осмотреть весь третий класс. Работёнка, черт возьми!" В другом шкафу Антон Адамович отыскал канцелярскую папку под Э 28. Здесь было все, что его интересовало: промеры глубин возле затонувшего лайнера, координаты, описание торчавшей из воды части корпуса, подробный акт водолазного осмотра и даже фотоснимки.

Усевшись удобнее в кресло капитана порта, обтянутое потёртой кожей. Медонис не торопясь стал просматривать документы. Он почувствовал себя спокойнее.

— Бояться нечего, — проговорил он, — надо действовать.

Оторвавшись от бумаг, Антон Адамович потёр лоб и взглянул на штурманский стол — целый комбайн для карт и навигационных пособий. Из верхнего ящика достал большую мореходную карту. Это было подробное немецкое издание с отметками минных полей и фарватеров, случайно попавшее в коллекцию капитана порта. Медонис поводил лупой над цифрами глубин. Немного, всего четырнадцать метров. С аквалангом на такой глубине Антон Адамович чувствовал себя, словно рыба. Заглянув ещё раз в папку, он нанёс на карту подробные координаты затонувшего корабля. Вблизи от берега появился маленький крестик. Папку Медонис положил обратно в шкаф, а карту спрятал в портфель. «Все. Пойду домой».

В порту было ветрено. Промчавшаяся машина обдала Антона Адамовича клубами едкой пыли; он вытер лицо и по привычке повертел батистовый платок в руках, рассматривая сероватые пятна.

На маленьком деревянном причале разгружался тральщик «Вторая пятилетка». Над ним повис густой запах солёной рыбы. Крупные мухи тучей кружили над открытым трюмом и над нечистой палубой. Здесь Антон Адамович остановился и посмотрел на часы. После некоторого раздумья он пошёл по берегу вдоль причалов, мимо пароходов и теплоходов, прижавшихся к стенкам порта. У карантинного причала над его головой проплыла тяжёлая катушка свинцового кабеля в дощатой упаковке: огромный кран осторожно переносил её из корабельного чрева на железнодорожную платформу. Антон Адамович обошёл горы ящиков, бочек, мешков, выгруженных на берег или приготовленных к отправке за море, и пробрался к лесным причалам. Несколько старых пароходов с облезлыми бортами, длинными и тонкими, как макароны, трубами, грузились еловыми брёвнами. Антон Адамович нырнул в узкий проход между жёлтыми штабелями досок. Причал был густо заставлен пилёным лесом, приходилось пробираться, словно в траншеях. За последним штабелем он тщательно отряхнул приставшие к кителю опилки. Медониса всегда приятно волновали корабли, уходящие в море. Ведь на одном из них он собирался отбыть в свою Швецию, когда сокровища дядюшки будут найдены. Он представлял себе, как перед ним открываются долгожданные берега. Вот они синеватой волнистой полоской всплывают из-за горизонта…