Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ату его!

Шангуань Шоуси так и шлепнулся задом на землю.

Когда он встал, держась за стену, во дворе Суней летели во все стороны черные перья, гордого петуха уже разодрали в клочья, кровь была повсюду. Собаки по-волчьи грызлись за петушиные потроха. Немые хлопали в ладоши и по-дурацки хохотали. Тетушка сидела у порога и попыхивала длинной трубкой, будто в глубоком раздумье.

Глава 5

Привлеченные еле слышным запахом, семеро девочек семьи Шангуань – Лайди (Ждем Братика), Чжаоди (Зовем Братика), Линди (Приводим Братика), Сянди (Думаем о Братике), Паньди (Надеемся на Братика), Няньди (Хотим Братика) и Цюди (Просим Братика) – выскользнули из восточной пристройки, где они обитали, и сгрудились под окном Шангуань Лу. Семь головок с растрепанными волосами, в которых застряли сухие травинки, заглядывали, пытаясь понять, в чем дело. Мать сидит, откинувшись на кане и неспешно пощелкивая арахис, – вроде бы ничего особенного. Но вот этот запах – явно тянет из окна матери. Лайди, которой уже исполнилось восемнадцать, первой поняла, что происходит. Мокрые от пота волосы матери, прикушенная до крови нижняя губа, страшно подергивающийся живот и полная комната мух. Руки, лущившие орешки, извивались от боли, а сами орешки крошились на мелкие кусочки.

– Мама! – вырвалось у Лайди, и к горлу подступили рыдания.

Вслед за ней маму стали звать и остальные шестеро сестер. Все расплакались. Разревелась и самая младшая, Цюди. Неуклюже перебирая ножками, сплошь в укусах блох и комаров, она побежала в комнату. Лайди догнала ее и подхватила на руки. Не переставая реветь, Цюди сжала кулачки и стала колотить сестру по лицу:

– К маме хочу… К маме…

В носу у Лайди защипало, к горлу подкатил комок, и горячие слезы хлынули из глаз.

– Не плачь, Цюди, не плачь, – похлопывала она сестренку по спине. – Мама родит нам маленького братика, беленького такого, пухленького…

Из комнаты донесся слабый стон Шангуань Лу, она отрывисто проговорила:

– Лайди… уведи сестер… Они маленькие еще, не смыслят ничего, сама, что ли, не понимаешь…

В комнате что-то загремело, и Шангуань Лу взвыла от боли. Пятеро девочек вновь сгрудились у окна, а четырнадцатилетняя Линди громко вскрикнула:

– Мама, мамочка!..

Лайди опустила сестренку на землю и рванулась в комнату на маленьких ножках, которые начали было бинтовать14, но перестали. Споткнувшись о гнилой порожек, она задела кузнечные мехи. Они упали и разбили синюю фарфоровую чашу для подаяний, в которой держали корм для кур. В испуге вскочив, Лайди увидела бабку. Та стояла на коленях в дыму от ароматических палочек перед образом Гуаньинь.

Дрожа всем телом, Лайди поправила мехи, потом стала бестолково собирать осколки, будто так можно было вернуть разбитой чаше первоначальный вид или как-то загладить вину. Бабка стремительно вскочила. Она покачивалась из стороны в сторону, как старая перекормленная кобыла, голова у нее яростно подрагивала, а изо рта один за другим вырывались странные звуки. Лайди инстинктивно сжалась, обхватив голову руками и ожидая, что сейчас посыплются удары. Но ударов не последовало. Бабка лишь ухватила ее за большое бледное ухо, подняла и выпихнула на улицу. С пронзительным воплем девушка шлепнулась на позеленевшие кирпичи дорожки во дворе. Оттуда ей было видно, как бабка наклонилась и долго смотрела на осколки. Теперь она напоминала буйвола на водопое. Потом выпрямилась, держа осколки в руках, легонько постучала ими, и они откликнулись звонкими мелодичными звуками. Лицо бабки было сплошь изрезано морщинами, опущенные вниз уголки рта соединялись с глубокими складками, спускавшимися на нижнюю челюсть, которую, казалось, когда-то просто добавили к лицу.

Лайди бросилась на колени:

– Бабушка, избей меня до смерти!

– Избить тебя до смерти? – печально повторила урожденная Люй. – От этого чаша целее не станет. Это же фарфор династии Мин, времен правления императора Юнлэ15, часть приданого вашей прабабушки. За нее можно было целого мула купить!

Мертвенно-бледная Лайди молила бабку о прощении.

– Замуж тебя выдать надо! – вздохнула Шангуань Люй. – Нет чтобы делами заниматься с утра пораньше, а ты носишься, как злой дух. Матери несчастной и той не даешь помереть спокойно.

Лайди закрыла лицо руками и разрыдалась.

– А ты думала, хвалить буду за то, что ты мне посуду бьешь? – недовольно продолжала бабка. – Убирайся-ка с глаз моих долой, забирай своих милых дармоедок-сестричек и отправляйтесь на Цзяолунхэ креветок ловить. И пока полную корзину не наберете, лучше не возвращайтесь!

Лайди торопливо вскочила, подхватила малышку Цюди и выбежала за ворота.

Шангуань Люй шуганула туда же, за ворота, как кур, и Няньди, и всех остальных девочек, а потом швырнула в руки Линди узкогорлую корзину для креветок.

Прижав к груди Цюди, Лайди взяла за руку Няньди, та потянула за собой Сянди, Сянди потащила Паньди, а Линди одной рукой волокла Паньди, а в другой несла корзину. Так, друг за другом, с плачем и всхлипываниями семеро сестер Шангуань направились по залитому солнцем проулку, где гулял западный ветер, в сторону Цзяолунхэ.

Проходя мимо двора тетушки Сунь, они почувствовали приятный запах. Из трубы поднимался белесый дымок. Пятеро немых, как муравьи, таскали в дом дрова и солому, а черные псы в явном ожидании лежали у дверей, высунув красные языки.

Девочки забрались на высокий берег реки, и двор Суней стало видно как на ладони. Пятерка немых их заметила. Старший подвернул верхнюю губу, над которой пробивались черные усики, и улыбнулся Лайди. Та залилась краской. Она вспомнила, как не так давно ходила на реку за водой и этот немой бросил ей в ведро огурец. Его хитроватая ухмылка показалась не злой и даже приятной, сердце впервые как-то странно забилось, и кровь прилила к щекам. Она посмотрелась в ровную, как зеркало, поверхность воды: лицо просто горело. Этот хрусткий огурец она потом съела и долго не могла забыть его вкус. Она подняла глаза на сияющую церковную колокольню и сторожевую вышку, на площадке которой золотистой обезьяной прыгал мужчина.

– Земляки, – кричал он, – конный отряд японцев уже выехал из города!

Внизу собралась целая толпа. Люди, задрав головы, смотрели на этого мужчину, который то и дело свешивался через перила, похоже, отвечая на вопросы собравшихся. Дав ответ, он выпрямлялся, обходил площадку и, сложив ладони рупором, снова кричал на всю округу, что японцы скоро войдут в деревню.

На главной улице показалась коляска на резиновых шинах. Откуда она только взялась – словно с неба свалилась или выросла из-под земли. Запряженная тройкой лошадей, она мчалась под перестук двенадцати копыт, вздымая за собой желтое облако пыли. Разномастные лошади – одна желтоватая, как абрикос, другая темно-коричневая, как финик, а третья бледно-зеленая с желтизной, – откормленные, лоснящиеся, словно вылепленные из воска, завораживали взгляд. Позади коренного стоял, расставив ноги, смуглый человечек, и издалека казалось, что он сидит верхом. «Хэ, хэ, хэ!» – выдыхал он, щелкая большим кнутом с красной кисточкой. Потом вдруг резко натянул вожжи, и лошади, протестующе заржав, остановились как вкопанные. И экипаж, и лошадей, и возницу накрыло облако пыли. Когда пыль осела, Лайди увидела слуг из Фушэнтана: они грузили в коляску оплетенные бутыли с вином и кипы соломы. На каменных ступенях при входе в усадьбу стоял высоченный детина и громко покрикивал. Одна из бутылей с громким стуком упала, затычка из свиного мочевого пузыря прорвалась, и дорогое вино потекло на землю. Двое слуг бросились поднимать бутыль, а подскочивший детина стал охаживать их плясавшей в его руках плетью. Те присели на корточки, обхватив головы руками и покорно принимая заслуженное наказание. Плеть летала, извиваясь, словно змея; повсюду разносился винный аромат. В просторах полей за деревней под ветром гнулись колосья пшеницы, прокатываясь золотыми волнами.

вернуться

14

По традиции одним из элементов женской красоты в старом Китае считалась маленькая ножка-«лотос». С этой целью девочкам бинтовали ноги для прекращения роста ступни.

вернуться

15

Минский император Юнлэ правил в 1402–1424 гг.

7
{"b":"242235","o":1}