Она продолжала что-то ворчать, а Шурик уже рванул в свою комнату, прихватив телефон на длинном шнуре. Пару минут он не решался набрать номер, но потом все-таки начал крутить диск, потея от накатившего ужаса.

Не только понедельник, но и вторник оказался для Астафьева днем тяжелым.

Нет, похмельный синдром на этот раз не мучил лейтенанта. Случилась большая неприятность: на работу вышел его непосредственный начальник, майор Мазуров.

Вчерашний разговор на повышенных тонах с главврачом отделения о нарушении режима не прошел даром, конфликт разрастался как снежный ком, и Мазурова выписали. Ивана Михайловича это нисколько не огорчило, а, наоборот, обрадовало.

Язва его окончательно успокоилась, так что в семь утра он был на боевом посту, а ровно в восемь начал разнос своему подчиненному.

— Так, и это все? — спросил он, поднимая тоненькую папку с делом Орловой.

— А что, разве мало? — искренне удивился Астафьев.

— Мало. Ты не сделал и половины положенной работы.

— Как это?

— А вот так! Ты опросил одну медсестру, а где остальные, кто дежурил, когда поступила Орлова, врачи, санитары? Важна любая информация, и ты это прекрасно знаешь!

— Но их уже не было.

— Что они, померли, что ли? Надо было взять телефоны, адреса, опросить, может, кто-то знает этого парня, который привез Орлову.

— Поднимать людей после ночного дежурства?

— Ну и что?! Работа у тебя такая.

— Да она придет в себя и сама все расскажет! — возмутился Астафьев.

— А если не придет?

— Врач говорит, что они надеются…

— Врач! А если он такой же врач, как ты опер?

Астафьев помрачнел, предчувствуя продолжение разноса.

Вместе они работали два года, и все это время Мазуров постоянно пенял лейтенанту, что тот халтурно относится к своей работе. Оба они занимались поисками пропавших без вести людей и укрывающихся от правосудия нарушителей закона. Сам майор отличался редкой въедливостью и был из племени трудоголиков.

На работу он приходил чуть свет, а дома появлялся лишь поздним вечером.

Астафьев же четко соблюдал трудовое законодательство: от и до. Мазуров признавал его ум, энергию, умение вывести людей на откровенность, но кроме этого требовал полной самоотдачи. Начальник забывал, что лейтенант молод и, кроме работы, у него существует еще и бурная личная жизнь. Большой поклонник женского пола, Юрий постоянно заводил скоротечные и фатально невезучие романы.

Такими они были по причине удивительного умения лейтенанта «западать» на замужних женщин…

Как и предполагал Астафьев, разнос продолжался.

— Ты даже не выяснил, как Орлова попала в больницу. Что, этот бомж в автобусе ее вез? Или на руках по городу тащил? Была машина, я уверен. Эту версию ты совсем не отработал.

Наконец Астафьеву удалось вставить слово:

— Иван Михайлович! Но я же бригаду в больницу вызвал, Колодникова с его орлами. Вычислил он машину, вы правы: кто-то из приемного курил на улице и видел, как мужик этот с Орловой из старенького «Москвича» вылез, четыреста двенадцатого. Таких в городе единицы, а может, вообще одна. Водилу найти элементарно.

— Ну вот видишь! А сам что не подключился? Знаешь ведь, людей мало.

— Иван Михайлович! У меня на десять была назначена встреча в морге с родственниками Перфилова.

— Ну и что? Опознали? — тотчас же заинтересовался Мазуров.

— Да вроде бы.

— Что значит вроде бы? — возмутился майор. — Вроде бы у нас не считается.

Либо опознали, либо нет!

— Ага, Мамонтову тоже вон опознали, — ухмыльнулся Юрий.

Зимой у Мазурова произошла неприятная история, связанная с розыском пропавшей девушки по фамилии Мамонтова. Через месяц после ее исчезновения в лесопосадке нашли труп, пригласили близких родственников, и те дружно опознали в убитой сестру и дочь. После похорон те же родственнички, все как на подбор склонные к злоупотреблению спиртным, мирно сидели за поминальным столом, когда открылась дверь, и живая и невредимая, только очень пьяная Лена Мамонтова ввалилась в дом. Увидев обильный стол, она закричала во всю глотку:

— Что, с-суки, опять без меня пьете?!

Одного из сидевших за столом хватила кондрашка, трое свалились в обморок.

А «воскресшая» прорвалась к столу и налила себе полновесный штрафной стакан водки.

Операм же светила жуткая процедура с эксгумацией трупа, многочисленные экспертизы по установлению личности. Начальство устроило нешуточный разбор, а коллеги с удовольствием пересказывали о явлении «усопшей» на собственные поминки.

— С Мамонтовой это недоразумение, — поморщился майор и быстро перевел разговор. — Рассказывай, что с Перфиловым?

— Там трудно уже что-то понять — всю зиму под снегом. Мы пока его откопали в куче трупов, измучились.

Мазуров кивнул. Об особенностях хранения невостребованных трупов в кривовском морге он знал не понаслышке. Не проходило и недели, чтобы ему точно так же не приходилось копаться в куче смерзшихся, весьма несимпатичных жмуриков.

— На нем еще четверо лежало, — продолжал лейтенант. — Сын его — инвалид однорукий, сестра за сердце хватается. Хорошо хоть брат Перфилова здоровый, пришел, помог, правда, пьяный, как обычно. Распознали ботинки, по ним и выдернули.

— Что, кроме ботинок, сходится?

— Все до мелочей. Татуировка на руке, якорь с именем «Саша», отсутствие трех передних зубов.

— Ну, слава богу, можем считать, что это дело свалили, одна «палка» у нас за этот месяц есть.

«Палками» на местном милицейском жаргоне называлось успешно законченное и переданное в суд дело.

— А потом Мамонов меня отозвал, — продолжал Астафьев. — Велел заниматься похоронами Петренко.

— Когда, кстати, его?

— Сегодня, в два.

— Да, жалко Иваныча. Какой был оперативник, ты не представляешь. Двух лет на пенсии не протянул. Надо бы заехать проститься. Значит, по «Москвичу»

Колодников работать будет? Это хорошо, Андрей мужик цепкий. А тебе придется тогда еще раз в больничку слетать. Оперативку из области проверить по одному типу. Вдруг сойдется?

— Ладно, съезжу. — Астафьев спешно покинул кабинет.

В это время в кривовской больнице случилось еще одно чрезвычайное происшествие.

Капитан Мелешкин, участковый центрального района, выполнял свои рутинные обязанности, допрашивая пострадавшего в драке мужичка. Дело было простое и ясное: поссорились два соседа, начали драться, а этот чудак кинулся их разнимать. Как обычно бывает в таких случаях, миротворцу досталось больше всех.

Драчуны отделались синяками и ссадинами, а разнимавшего их мужика с сотрясением мозга поместили в нейротравму, в палату с такими же, как и он, «головастиками».

Закончив все формальности, Мелешкин уже собирался покинуть палату, когда из коридора донесся шум: требовательный женский голос переходил-на крик.

Открыв дверь, капитан увидел странную сцену: растрепанная медсестра буквально висела на руке у высокого худого парня в кожаной куртке, пытаясь задержать его, но тот, выкручиваясь, упорно пробивался вперед.

— Куда?! Нельзя без халата!

— Да пошла ты!.. — В доли секунды странный посетитель свободной рукой ударил медсестру, но попал куда-то в плечо. И занес руку для повторного, более прицельного удара.

Этого Мелешкин допустить не мог. Он подскочил к хулигану, намереваясь перехватить руку. С плеч участкового упал накинутый белый халат, до этого прикрывавший милицейскую форму. В этот момент произошло нечто еще более неожиданное: парень остановился и замер. Лицо его исказила гримаса ненависти, а в руке щелкнуло выкидное лезвие ножа. Прежде чем капитан успел хоть что-то понять, острая боль пронзила его. Захрипев, участковый опустился на пол, а убийца быстро вытащил из тела милиционера нож, с силой отшвырнул медсестру и помчался к выходу.

Через три минуты Мелешкин лежал на операционном столе, а через четыре часа, когда схлынула пелена наркоза, в палату вошел мужчина лет сорока с тонкой щеточкой усов.