Каныш сказал, заметно волнуясь:
— Я родился в степи и знаю ее, поверьте! Я глубоко убежден, Григорий Константинович, что освоение Большого Джезказгана будет одинаково полезно и для степи, и для всего Союза. В безводную глушь придет новая жизнь! Овчинка стоит выделки, клянусь вам! Если бы я не верил в успех, то не стал бы тратить на это дело лучшие годы своей жизни!
Горячность молодого геолога, его убежденность и энергия, с какой он защищал свой далекий Джезказган, вызвали улыбку Серго.
— Похвально. Но, дорогой, одного твоего убеждения нам мало. Нужно, чтобы и другие поверили в вашу степь.
— Что касается коллектива джезказганских разведчиков, они давно верят в нее! — воскликнул Сатпаев нетерпеливо. — Вам нужны факты? Пожалуйста. Когда в прошлом году мы получили от Главцветмета приказ об упразднении разведки, никто не хотел верить, что такое может совершиться. Сложился дружный коллектив, около семисот человек, мы успешно вели изыскания, а приказ выбил почву у нас из-под ног. Когда люди остались без зарплаты, без пайка, буквально без средств к существованию, я вынужден был предложить им искать другую работу. Что еще было делать?! Я думал, все кончено. Но семьдесят человек не ушли и решительно заявили, что верят в Джезказган и останутся со мной, чтобы довести дело до конца! — Каныш разволновался, голос его стал глухим, бледное лицо потемнело; он говорил, не отрывая глаз от наркома, который слушал его с серьезным, уже каким-то озабоченным вниманием, слегка склонив голову набок. — Эти люди, мои товарищи, несколько месяцев работали без оплаты. А вы представляете, Григорий Константинович, что это значит в наших условиях? Может ли убедить что-либо сильнее, чем такая одержимость? А специалистам Геолкома и главка этого мало. Им нужны только сухие факты, одни доказательства...
— Правильно, — спокойно перебил нарком. — Им нужны факты!
— И мы их представили за эти два года! Они отражены в постановлении сессии и в моей докладной.
Серго повертел в руках карандаш и несколько секунд молчал, опустив голову, как будто раздумывая о чем-то. Потом неожиданно спросил:
— А что ты скажешь об Алмалыке? По сведениям, там тоже много меди. Можно его сравнить, скажем, с Джезказганом? Которому из месторождений ты отдашь предпочтение?
И снова Сатпаев вспомнил напутствие Ванюкова: «Если Серго о чем-либо спросит, отвечай прямо. Не знаешь, признайся честно сразу. А если начнешь крутить, ходить вокруг да около, считай: конец. Сразу почувствует и перестанет слушать...»
— Не могу сказать, что знаю Алмалык хорошо, мало знаком с его разведочными данными, — ответил Каныш, тщательно подбирая слова. — Григорий Константинович, должен заметить, что у нас сильно отстает обмен опытом. Каждый сам по себе — попал на месторождение и копается на одном месте. А нашему брату, геологу, не мешает поездить, поглядеть, как дела у других, поучиться. — Каныш говорил и по глазам наркома видел, что тому нравится его откровенность. — А что касается сравнения... Как специалист скажу: Джезказган нельзя сравнивать ни с Алмалыком, ни с любым другим известным месторождением меди в Союзе. Это было бы ошибкой.
Орджоникидзе вскинул густые брови.
— Что? Вы отдаете отчет своим словам?
Взгляд наркома стал жестким, в выразительных глазах мелькнула досада, и Каныш в эту минуту с обостренной ясностью прочел в них: «Э, да ты хвастун, братец! Куда хватил!» Но именно этот взгляд, недоверчивое и чуть огорченное выражение лица Серго придало Сатпаеву смелости, и он вдруг почувствовал себя раскованно, совсем свободно и уверенно. Вопрос наркома всколыхнул в нем чувства, наполнявшие его жизнь все эти годы, и теперь они словно прорвали сдерживающую их плотину; в голосе Каныша, в его взгляде, во всем облике сквозило вдохновение...
— Да ведь Джезказган — это уникум, Григорий Константинович! — горячо заговорил он.
— А конкретнее?
— Чтобы сказать конкретнее, нужно продолжать разведку. Но уже сейчас многое говорит в пользу Джезказгана. Во-первых, руду можно добывать без дополнительных средств. Прочность породы такова, что не требуется никаких крепей! Во-вторых, залегание руд позволяет вести разведку из одной шахты, вкруговую. Огромная экономия! Некоторые пласты вообще можно разрабатывать открытым, карьерным способом. И еще одно немаловажное преимущество: подземных вод там почти нет. Значит, не нужно никаких средств на откачку воды. Опять экономия! Далее... Кремниевые соединения в джезказганских рудах исключают возможность пожара в шахтах. А то, что, помимо меди, можно добывать свинец, цинк, серу, серебро и множество других редких металлов, разве это не существенно?!
Неожиданно Орджоникидзе улыбнулся. Откинувшись на спинку кресла, он слушал геолога с явным интересом.
— ...Технология обогащения джезказганской руды давно разработана, Григорий Константинович, — продолжал Каныш. — Выплавка меди вот уже несколько лет ведется на нашем Карсакпайском заводе. Одна только беда — в захолустье живем. Железная дорога позарез нам нужна, ей-богу!
Наркому явно нравилась увлеченность молодого казахского геолога и как будто даже передалась его влюбленность в дело, в далекий степной край с его богатейшими подземными кладовыми. А Каныш рассказывал взволнованно и убежденно, и в этом вдохновенном экспромте говорила вся его восьмилетняя неустроенная, кочевая жизнь с ее сомнениями и надеждами, удачами и трудностями, верой товарищей-геологов и столичных друзей и непониманием экспертов из Геолкома, воздвигавших преграды и запреты...
— Обратите внимание, товарищ нарком, на следующие цифры. Для получения тонны меди из Коунрадской руды требуется 110 тонн руды. В Дегтярке — 74 тонны, в Бозшакуле — 156 тонн, в Алмалыке — 130. А мы у себя вырабатываем эту медь из 68 тонн руды. Почему эксперты не хотят видеть этого, почему сбрасывают со счетов все эти преимущества?
— Ну молодец! Хитер! — Серго раскатисто засмеялся. — Сперва говоришь, что твое сокровище нельзя ни с чем сравнивать, и вдруг отбарабаниваешь цифрами как на костяшках. Хват!
Каныш покраснел. Ему показалось, что в пылу речи он увлекся и сказал лишнее...
— Ладно, — Орджоникидзе сверлил гостя пытливым взглядом, — шутки шутками, но твое заявление весьма ответственно, Каныш Имантаевич. Не ради красного словца ты сравнил джезказганское месторождение с мировыми провинциями меди?
— Разумеется, Григорий Константинович! — с прежней живостью ответил Сатпаев. — Верхнее Озеро в Америке, Катанга в Африке разрабатываются давно, слава о них идет по всему миру. Но и сравнение с ними выгодно отличает Джезказган.
— Что? Геолог занимается еще и рекламой?
Каныш опустил голову. Ему нечего было ответить на это.
— Не обижайся, Каныш Имантаевич. Рассуждаешь правильно... Мало быть просто инженером. Надо быть хорошим инженером. Любить дело, гореть им, гордиться им. Иначе нельзя стать командиром социалистической индустрии.
— Вы говорите, реклама, — тихо ответил Сатпаев, и в голосе его прозвучала горечь. — Думаете, я ею от хорошей жизни занимаюсь? Да я просто вынужден это делать! Жизнь не такому научит. Когда твой рабочий шесть месяцев сидит без копейки, а у него семья, дети, не только рекламой, торговлей займешься! Не стану скрывать, Григорий Константинович, и этим пришлось... Надо же было эти два года как-то выкручиваться. Когда мы потеряли всякую надежду получить средства на поисковые работы от Главцветмета, пришлось искать деньги в других местах. Главзолоту обещали найти золото, угольному институту — уголь. Даже с трестом «Лакокрассырье» договор заключили на поиски сырья для красителя... — Он невесело усмехнулся. — По правде говоря, мы ничего не искали для них. Предложили давно нами найденное, а деньги использовали на разведку Джезказгана.
— Молодец, правильно сделал!
— И на все это мы пошли, чтобы сохранить кадры. Посудите сами, откуда в наших краях взять буровиков? Хороший специалист долго не удерживается... Вот мы и начали еще с двадцать девятого года готовить свои, доморощенные кадры из местных жителей. Потерять их сейчас, когда затрачено столько сил и средств, было бы обидно.
