Некоторую сумму удалось получить от казахстанской базы Академии наук СССР. Здесь Каныш Имантаевич заключил договор для проведения исследовательских работ на тему «Общее геологическое строение Джезказгана».
Итак, не склонив в свою веру никого, но и не побежденный, Сатпаев в конце мая возвратился в Улутау с некоторыми средствами. Прежде всего рассчитался с оставшимися рабочими за прошедшие месяцы, выдав им мизерные зарплаты. Постепенно достал необходимые инструменты, горюче-смазочные материалы, дефицитные детали для станков, пустил в дело привезенные из Москвы алмазные коронки, бывшие в употреблении. Но поскольку средств все-таки было очень мало, он предложил преданным делу людям вообще обходиться без наличных денег. «Зарплату получите натурой — семейные в виде продуктов, а холостяки пусть питаются из общего котла, в столовой. Так удобнее и экономичнее нам, — объяснял он своим рабочим, — придется потерпеть. Иного пути у нас нет...»
И они терпели. Мало того, Сатпаев потребовал от них неукоснительного выполнения пятилетнего плана разведки Джезказгана, принятого три года назад. По тогдашним расчетам, ежегодно должны были работать не менее двадцати буровых станков. А сейчас не было и половины — не хватало рабочих для их обслуживания. Теперь каждый станок должен работать за три, каждый буровик за троих. Бурение некачественных скважин считается вредительством. Каждый грамм горючего для двигателей должен быть взят на учет. Необходимо беречь любой обломок металла, каждый килограмм шаров должен быть использован с наибольшим эффектом.
Трудно сказать, какой из факторов оказался решающим — оптимизм ли и непоколебимая вера главнокомандующего джезказганских геологов, удивительная ли самодисциплина его людей, но горстка мужественных энтузиастов, терпя лишения и невзгоды, добилась поразительных результатов.
Вот свидетельства некоторых участников этой героической эпопеи.
Мырзабек Тунгушбаев:
«Что и говорить, мы были в таком положении, которое сегодня кажется невероятным. Работали без зарплаты, питались из общего котла. В месяц нам выдавали по 50 граммов чая. На каждого члена семьи в день получали 200 граммов черного хлеба. Ну и еще по миске жидкой похлебки. Были случаи, когда из-за отсутствия горючего приходилось бурить скважины ручными станками».
Халык Темирбаев:
«Однажды на участке Таскудык мы нечаянно забили скважину. Колонка застряла и не подается ни туда ни сюда. Даже Бабаилов ничего не смог сделать. Кан-ага (так уважительно мы называли Каныша Имантаевича) был в Карсакпае. Услышав об аварии, он сразу же приехал и собрал всех в контору. Вид у нас, конечно, был неважный. Одежда ветхая, сами исхудавшие. Как назло, в тот день расплавился подшипник двигателя еще одного станка. В довершение ко всему один из младших рабочих пожаловался на мастера. В общем, собрание с самого начала пошло кувырком. Неожиданно Кан-ага вскочил: «Что же я доложу партии и правительству, как я посмотрю в глаза руководству?» Произнеся это, он вдобавок еще ударил кулаком по столу так, что стоявшая там чернильница слетела на пол. От неожиданности я вздрогнул. Мне пришлось проработать рука об руку с Кан-ага подряд двенадцать лет. И позже он неоднократно приезжал к нам. В общей же сложности я знал его около тридцати лет. И в те годы и впоследствии я больше не видел его таким разгневанным. Он весь побледнел. Стоит посреди комнаты, дрожит весь, вид изможденный. Огромные глаза запали, скулы заострились, плечи поникли. Что и говорить, переживания последних месяцев и его довели до такого состояния. На его окрик в тот момент никто даже рта не раскрыл. Сидели в глубоком молчании. Через некоторое время он пришел в себя, почти успокоился и начал говорить уже другим тоном: «Извините, это случайно вышло, не хотел я вас ругать, что поделаешь, нервы подвели...» — и покраснел от смущения. Когда мы расходились, Ахмедия Тулекбаев говорит: «Эй, Халык, ведь он ругал не только нас, но и себя. Видно, тяжело ему. Если нам суждено умереть, пусть это случится на буровой. Давай будем спать там в будке, зато еще часок-другой к смене прихватим. Ведь Кан-ага тоже ради нас себя не жалеет». Ребята у меня были крепкие. Выдюжили, план того месяца, как ни бывало трудно, перевыполнили».
Павел Прокопьев:
«Меня до сих пор удивляет стойкость тех парней. Ей-богу, ежедневно мы работали по 15 — 16 часов. Часто не возвращались в общежитие, а оставались ночевать на буровой. И зарабатывали-то совсем немного, почти гроши. Таков был энтузиазм людей!.. Я был холостым. Исполнял обязанности старшего коллектора, а зарплату получал за младшего рабочего. Иногда и этого не доставалось. Только я виду не подавал, терпел. Сейчас вот думаю, как же терпели те, кто имел семью, детей. Все видели, как тяжело Каныш Имантаевич переживал неудачи. Кстати, в тот год он больше бывал в Москве, чем в Джезказгане. Как вернется, сразу на буровую — одного угостит куревом, другого «насыбаем»18, расспросит, как дела, внимательно осмотрит сделанную работу. Даст указания о дальнейшем ведении разведки и, попросив «Потерпите, ребята!», снова уезжает ходатайствовать за нас. Иногда выезжал в Коунрад, Ачисай и оттуда привозил инструменты, запчасти. Мы, правда, не сидели сложа руки, если случались поломки, составляли из старых деталей исправные узлы, а чего не было, ухитрялись изготовлять сами».
Так прошел 1933 год. Известные запасы Джезказгана снова увеличились. Но разведка все же могла вот-вот прекратиться из-за недостатка средств. Вся надежда была на те организации, которые в прошлом году отговаривались: «Средства нынешнего года уже распределены, может быть, сможем что-то выделить в следующем...» Вот и наступил этот следующий, 1934 год. Обстоятельства для Джезказгана нисколько не изменились. Стало даже труднее — Главцветмет категорически отказался финансировать геологоразведку и в прошлогоднем объеме. Если в минувшем году хотя бы приводились какие-то объяснения, то нынче джезказганцы не услышали в главке даже этих слов. Все шло к тому, что они вскоре окончательно лишатся всякой надежды на получение помощи.
Осенью за счет средств, добытых «на стороне», рабочим была выдана зарплата за последние пять-шесть месяцев, были возвращены в ведение геологов некоторые вспомогательные помещения, отнятые комбинатом, приобретены дефицитные запчасти, пополнен станочный парк. Теперь, в начале года, вновь приходилось отступать: последовала передача ряда цехов разведки производственным предприятиям комбината (хорошо было уже то, что дирекция предприятия понимала ситуацию и делала все возможное, чтобы сохранить кадры разведки), многим ценным работникам были предоставлены длительные отпуска без сохранения содержания. Снова приходилось отправляться в Москву на поиски очередных заказчиков для подрядных работ, наносить бесконечные визиты в Главцветмет, Главное геологическое управление... В Джезказгане работали лишь три станка. Рабочих оставлено ровно столько, чтобы обслуживать эти станки.
Трест «Золоторазведка» был доволен прошлогодними результатами. Получено две заявки об открытии двух месторождений золота. Результаты анализов обнадеживающие. Есть надежда еще на две заявки. Если содержание металла и здесь будет удовлетворительным, то трест готов в новом году содержать в Джезказгане специальную партию геологоразведчиков.
«Может быть, товарищ Сатпаев временно оставит разведку меди, тем более что его заслугами по этой части пока пренебрегают, и перейдет в наше ведомство? Средства будут выделены большие, можете вести поиск золота на территории всего Казахстана, никто вас ограничивать не будет». Но планы джезказганского геолога были иными. Он хорошо знал, что будущее Улутауских степей не золото и не серебро, а медь. Он вежливо отклонил предложение «Золоторазведки», но не отказался от сотрудничества с трестом. Заключил договор, в котором обязывался и в будущем году найти новые золотоносные жилы.
