— Ладно, поговорили, и хватит. Снимайте «молнию» и пошли. Думаю, нет на свете такой беды, которую три мужика с головой не смогли бы расхлебать.

Ребята следом за комиссаром вошли в комнату со стеклянной табличкой: «Партбюро». Здесь было тихо и прохладно.

Виктор Львович взял у Вальтера «молнию» и, подвинув рулоны, разложил её на столе.

— Возьмите в гильзе резинку, — мастер кивнул на письменный стол, — и постарайтесь убрать следы вашей самодеятельности. Я скоро приду.

Положив циркули на верхнюю полку шкафа, он вышел.

Сергей подошёл к письменному столу, достал из коробки резинку, подошёл к «Молнии» и начал осторожно стирать карандаш. Снимался он легко, но на глянцевой поверхности оставались всё же заметные вмятины.

— Валька, ты чего карандашом так давил… Смотри, следы остаются. Силу девать некуда?

— А ты поплюй, а потом разотри, я уже так сколько раз делал.

— На своего брата поплюй и разотри, — сказал Сергей. — Что будем сначала стирать — рога или усы?

В кабинет вошёл оживлённый комиссар. Подойдя к столу, он кинул взгляд на «молнию».

— Я бы в первую очередь снял рога, — серьёзно сказал он. — А усы и борода у него, так или иначе, когда-нибудь вырастут. Кстати, что ты Сергей, я знаю, а с твоим другом мы ещё не успели познакомиться.

Сергей ухмыльнулся.

— Он — Вальтер Скотт.

— Да ну?! — поразился комиссар и почтительно склонил перед Вальтером голову. — Я счастлив, сэр. Ваши книги читал в детстве запоем. И давненько прибыли к нам, мистер Скотт?

Вальтер покраснел и сердито глянул на Сергея.

— Ну, чего ты в самом деле? Сам первый придумал, и сам…

— А что? — удивился Сергей. — Даже очень подходит: Вальтер — Валька, Скотт — Быков. Смешно, правда?

— Тебе смешно, конечно, — согласился Виктор Львович. — А ему?

Опять прозвенел звонок, двери кабинета распахнулись, и вошли гурьбой Славка и другие ребята из 25-й группы. Увидев Сергея и Вальтера, Славка застыл посреди кабинета, не зная, как реагировать на сюрприз, и поэтому молчал, переводя настороженный взгляд с брата на комиссара.

Сергей также застыл у стола от неожиданности и страха. Ему и в голову не пришло там, в зале, когда он веселился, разрисовывая фотографию брата, что Славка увидит её при нём. Первая мысль, посетившая опустошённую страхом голову, была — спрятать. Он нагнулся, поднял с пола подшивку «Смены», накрыл фотографию и улыбнулся брату дрожащей улыбкой.

— Виктор Львович, вы просили зайти, но не сказали кому. Мы пришли все, — сказал Славка и показал брату из-за спины кулак.

Сергей отвернулся. Тоже, нашёл чем пугать…

— Вячеслав, — негромко сказал Виктор Львович, — посмотри, пожалуйста, на свою фотографию. Она там, на столе, под «Сменой».

Славка шагнул к столу, возле которого, затаив дыхание, тосковали ребята, сдвинул подшивку и уставился на свой портрет. Карандаш ребята успели стереть, но следы остались, и Славка разглядел рога, усы и бороду… Он тут же представил себе, как его изуродованная фотография висела в коридоре, а возле неё корчились от хохота парни, показывая пальцами на рога… И Настя, конечно, видела.

— Над портретом моим издеваться решил? Я тебе покажу сейчас!

— Так вот что тебя волнует? — удивился комиссар. — А почему твой собственный брат так поступил, это тебя не удивило?

— Этому типу ещё и не такое может в голову прийти! — закричал Славка. — И дома, и в школе чёрт те что творит, теперь в училище пожаловал!

Сергей был так огорошен происходящим, что даже не сопротивлялся, когда Славка схватил его за шиворот.

— Караул! — крикнул Вальтер. — Люди, куда вы смотрите?! Брат убивает брата!

— Это ещё ничего, — сказал Виктор Львович, — а вот Иван Грозный сына убил…

Славка уже понимал, что перешёл в своём гневе границы и выглядит смешным, но остановиться не мог, и от этого обида и злость на брата ещё усилились. Он опять шагнул было к Сергею, горя желанием вытолкать брата взашей, но сзади него снова раздался ласковый бас комиссара:

— А в царском флоте нижних чинов палками по пяткам бивали. Ты бы попробовал…

Ребята рассмеялись. Виктор Львович резко встал.

— Димитриев, выйди в коридор и сосчитай до ста.

— Зачем?

— Вопросы будешь задавать, когда успокоишься. Иди, иди…

Почти в ту же минуту вошла взволнованная Настя.

— Виктор Львович, — с порога начала она, но, увидев в кабинете почти всю 25-ю группу, смутилась и нерешительно сказала: — Там «молнию» кто-то снял. Я думала, может, вы? Может, мы неправильно что-то сделали? Списки физрук дал…

В кабинет вошёл Слава.

— Виктор Львович, — твёрдо сказал он, — я досчитал до тысячи.

Он не смотрел на брата, но Сергей чувствовал, что Слава не успокоился, и дома его ждёт кое-что похуже тряски за воротник. И от этой многообещающей перспективы страх перед братом неожиданно исчез, уступив место тупому отчаянию.

— Хоть до миллиона, — сказал Сергей с горечью. — Как к тебе за помощью, так — «мышиная возня», а за свой портрет убить готов. Я-то тебя ни разу не убивал, а ты моего хомяка кому-то отдал, и вообще… только себя любишь. Бабушка сама тебе это говорила. Скажешь, нет?

Славка повернулся и взглянул на брата в упор. Глаза у него стали зелёными от злости, хотя, он и сдерживался изо всех сил. А Сергей лез в драку с отчаянием щенка.

— Я думал, ты справедливый, а ты… Только о себе думаешь. У меня галстук отняли, а тебе хоть бы что! Конечно, не у тебя же…

— Что скажешь теперь, Димитриев? — спросил комиссар.

Слава упрямо вскинул голову и, кося глазом на Настю, сказал:

— Мальчишка от рук отбился, а вы хотите, чтобы я потакал ему?

— Не понимаю, — сказала Настя, — он же к тебе за помощью пришёл… У него что-то случилось, а ты из-за какой-то фотографии… брата не видишь.

Сергей в отчаянии прикусил кончик галстука.

— Галстук съешь, — ласково сказал Виктор Львович. Он отвёл Серёжкину руку и удивлённо присвистнул: — Ого! С ума сойти! Я такого ещё не видал. Ну-ка, ну-ка, покажи… «Сергей, будь смелым, умным, а главное, живым!» — прочёл он надпись на галстуке. — Какая точная мысль! Я тоже считаю, что важно быть живым. Сам придумал?

Сергей польщённо улыбнулся.

— Не-ет, это ребята в пионерлагере на память писали.

— У меня такой тоже есть, — сказал Вальтер, — сейчас мода такая.

— Мода? Ничего себе! А ну-ка, пионер, сними свою тряпочку. Посмотрим, что там ещё, в угоду моде, намалёвано.

— Это не тряпочка, это памятный галстук…

— Снимай, снимай, посмотрим.

— Пожалуйста. — Сергей неохотно снял галстук и протянул его комиссару.

Виктор Львович расправил галстук и с пафосом прочёл:

— «Люби меня, как я тебя, и будем вечные друзья…» Просто и мудро. Та-ак, дальше: «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…» Увы! Бедный Есенин.

Сергею стало стыдно. Надписи, которыми он так гордился прежде, теперь, в устах Виктора Львовича, звучали издевательством.

— А что, я виноват, что ли? Сейчас все так делают. Вон хоть у них спросите. — Сергей кивнул на молчавших ребят.

Они так же, как и Сергей, не понимали, с чего разошёлся комиссар.

Виктор Львович швырнул галстук на стол и сказал в сердцах:

— Неужели непонятно? Превратили пионерские галстуки в пошленькие альбомчики для благоглупостей… Не знаю, как вам, а мне стыдно!

Виктор Львович сунул руки в карманы, прошёлся по кабинету, хмурясь и покачивая головой.

— Безобразие, ставшее традицией, — с недоумением сказал он. — В голове не укладывается: «Люби меня, как я тебя», «Расти большой — не будь лапшой»…

Виктор Львович остановился. На лице и во взгляде его была растерянность.

— Послушайте, парни. Вы что, и в самом деле не понимаете, насколько всё это, — он кивнул на стол, где лежал злополучный галстук, испещрённый чёрной сыпью изречений, — насколько всё это гнусно? Так ведь можно дойти, что и на отрядном знамени: «Люби меня, как я тебя…»