— Слушай, — обратился ко мне Монах, — а ведь он знает, что это не мы тут исполняли. Так!? — Он ухватил и без того запуганного пацана за ухо и принялся его выворачивать и дёргать их стороны в сторону. — Так?! — Снова спросил он.

Паренёк шипел сквозь зубы и подпрыгивал на заду как заводной клоун.

— Говори, — упорствовал Монах.

— Я…

— Живо!

— Сквозь щель я видел человека.

— Когда мы спустились в бомбоубежище, было хоть глаз выколи, свет после включился. Как же ты разглядел человека? — Спросил я.

— Я правду говорю, здесь же одному богу известно как ещё что работает. Со вчерашнего дня три раза свет в здании гас. Хлоп и темнота минут на двадцать, после опять хлоп, и снова светло. А человека я видел, точно вам говорю — большого! Больше вас! Лысый. По пояс голый. Он шел, тяжело дыша, не поднимая ног, но не было похоже, что он ранен, хотя был залит кровью с головы до ног. Он перекинул Санька через плечо! Он нёс его как тряпку, не ощущая веса. Такой большой! Такой сильный!

— Санька нёс? — Спросил Монах.

— Да.

— Значит под шкафом то, что осталось от Малька, — сказал я и усмехнулся, вспомнив, что Малёк навскидку весил килограммов сто двадцать. Монах усмехнулся тоже. Наёмник опять залупал глазищами. — Тот большой лысый человек, что ты ещё можешь про него сказать?

— Я видел его всего пару секунд пока он проходил проём между стендами. Он был страшный, шел как вбреду, глядел перед собой и как будто ничего не видел. В руке нож! Он прошел и после я, кажется, кажется, отключился, или это свет погас. Не знаю! Я растерялся, я первый раз, понимаете, понимаете. Я… Я…

— Ну, опять понесло. Помним мы, помним. — Сказал Монах. — Как тебя зовут парень? — Спросил он.

— Алексей, — промямлил он.

— Вот ведь как бывает, тёзка твой. Делай, что надо и пошли. Только быстрее, прошу тебя. — Сказал Монах и отвернулся. Мне думается он, нарочно спросил имя у парнишки, не хотелось ему пачкаться в его крови, даже косвенно.

Тот вроде всё понял и пожелтел лицом, он уже не просил за себя, просто бессмысленно хлопал нижней губой, рассматривая острие моего ножа. Тут меня неожиданно посетила одна свежая мысль, прежде я рассчитывал только на Монаха, однако в свете предстоящих и уже случившихся событий, не лишним будет иметь запасного туза в рукаве. И опять-же, Монах успокоится. Я встал и положил руку ему на плечо. Он обернулся.

— Свяжи его как следует. Пусть пока тут полежит.

Монах с лёгким сердцем принял моё решение, я видел это по его глазам.

И вот странное дело я не чувствовал к этому испуганному забитому ребёнку ни жалости ни сострадания — ничего. Словно мой эмоциональный диапазон сузился до пределов простейшего механизма действующего по самым примитивным принципам, это давало ни с чем несравнимую свободу — в мышлении, в выборе средств, во всём. Мальчишка был всего лишь инструментом, который возможно пригодится, а если нет, я даже не буду утруждать себя тем чтобы вернуться и прикончить его — просто брошу здесь и всё. Если раньше подобные мысли вызвали бы у меня многоголосый внутренний протест, то сейчас… сейчас, я был спокоен, и это приятно волновало меня как предвкушение недолгого послеобеденного сна.

Монах достал из нагрудного кармана небольшой моток неотожженной проволоки и приблизился к моему тёзке.

— Ляг на живот, и скрести руки, — мягко сказал он.

Паренёк без единого слова послушно выполнил требование.

Мы нашли Санька или вернее то, что от него осталось в одной из подсобок, во множестве расположенных по обеим сторонам длинного коридора, идущего сразу за продовольственным складом. Страшно изувеченное тело скрученное спиралью, так что лицо было обращено к полу, а носки ботинок смотрели в потолок, лежало в узком каменном кармане, предназначенном для хранения инструмента инвентаря или чего-то в этом роде. Мы лишь мельком осмотрели труп, убедились в отсутствие больших пальцев рук и в том, что Андрей совершенно спятил.

Это была уже работа не профессионального убийцы а мясника, хуже того живодёра!

Всё лицо изрезано, череп частично скальпирован, живот выпущен!

Не нужно было быть большим специалистом в данной области, чтобы убедиться, что характер многих ран указывал не на нож, а скорее на резцы и клыки. А то насколько они были беспорядочны и жестоки говорило о звериной принадлежности того кто это сделал.

Все стены заляпаны бурой жижей и отпечатками больших Андрюхиных пятерней, из кровавого месива на полу снова протянулись две широкие размазанные полосы. Ведущие из подсобки, дальше в коридор.

— Лёха да что это такое?! — Спросил Монах, его голос вибрировал.

— Это Санёк. — Спокойно ответил я.

— А чего он такой разобранный?

— Наверное, как-то с Андрюхой не договорились, — предположил я.

— Брось трепаться, я тебя на полном серьёзе спрашиваю, что происходит?

— Сам не видишь?

— Это, то о чём ты меня предупреждал?

— Похоже, из-за инъекции его внутренние процессы настолько ускорились, что Андрей теперь не совсем, то чем был прежде. А может и совсем не то. Видимо что-то там у него перегорело, и он стал…. Ну, как это, ну, короче, кажется, я уже встречался с кем-то на него похожим. Я ведь тебе рассказывал о своей встрече тут неподалёку в окрестностях «Водоканала». И в письме недвусмысленно упоминалось о работе в некой лаборатории. Ключ от квартиры, где ты сам нашел холодильник и передал его мне, у тебя от кого? От твоего знакомца? Он по твоим словам офицер медицинской службы ГГО. В инъекторе если помнишь десять гнёзд из двенадцати, оказались пусты. Куда делись ампулы и в какое дело пустили сыворотку? Смекаешь? То-то!

— Так какого хрена ты вколол ему эту дрянь?! — Вскипел Монах.

— Понимаешь, сыворотка была рассчитана на членов группы, я не знал, что она так подействует на Андрея! Посмотри на меня, ведь всё в полном порядке.

— Но ты догадывался.

— После что-то всплыло в памяти, а так ни о чём таком я, конечно же, не знал, — слукавил я. — Он бы умер тогда у нас на руках.

— Уж лучше бы умер. Как теперь с ним быть?

— Встретишь, стреляй в голову.

— Я тебе сейчас в голову выстрелю! Мудозвон! Ты сказал срок действия препарата часов около ста? После этого он придёт в норму? Да? — Он очень хотел, чтобы я ответил утвердительно. Я бы и сам хотел, только вот…

— У него сердце раньше разорвётся. Мы ему не сможем помочь. Он не узнает тебя, так что не пытайся с ним заговаривать — бессмысленно. Не забывай он сильнее и быстрее и не восприимчив к боли. Так что делай, как я сказал, стреляй в голову.

Монах зарычал и вцепился мне пальцами в горло. Я без труда стряхнул его руки, ухватил за вырезы разгрузки и легко как ребёнка приподнял над полом. Он сучил носками своих ботинок по бетону и пытался достать меня кулаком в челюсть. Каждый раз, когда он замахивался для удара, я легонько встряхивал его, отчего голова болталась как надломленный у основания черенка лист на ветру. Когда Монах утомился и ослаб, я также бережно как поднял в воздух, поставил его на место, но пока что не ослаблял своей хватки.

— Пусти сука, пусти!

— Как только успокоишься.

— Всё пусти.

Я оттолкнул его от себя и, видя, как не по-доброму он зыркает из-под бровей, сказал:

— Не забывай, зачем мы пришли. Если не возражаешь, закончим разговор после, если захочешь.

— Проехали, — ответил Монах и рывком одёрнул на себе одежду. Вдруг разом напрягся и спросил:

— Слышишь?

Я прислушался — ничего.

— Подожди, — он поднял вверх палец. — Ну, слышишь?

Откуда-то издалека принесло, словно нашептало, три или четыре притопленных под тощей бетона удара, затем раздалась трель, смолкла. Вновь невнятно заиграло. Я понял, что это выстрелы. Мы с Монахом переглянулись, не сговариваясь, вынырнули из подсобки, и бросились сломя голову вперёд по коридору.

Пол мелькал как раскрученный калейдоскоп, и я уже не мог понять красные пятна перед глазами это кровь на бетоне или я наконец-то загнал себя и скоро всё кончится. Додумать не успел.