— Лучше никакого, — приказывает Джон Хайг.

Флаг сорван. Яхта идет без флага. Через часа два яхта останавливает парусную рыбачью шхуну. Седой рыбак. Лицо обожжено солнцем. Ярко блестят белые зубы и белки глаз. Он стоит на палубе яхты, расставив широко ноги, и выбрасывает гортанные непонятные комки звуков.

— Что? Что он говорит? — жадно спрашивает Джон Хайг. Офицер переводит, кривя рот в больную гримасу.

— В Португалии рабочее правительство, — вот что он говорит… В Испании тоже… Король в тюрьме… Собственность конфискована. Хорошие дела, нечего сказать!

Рыбак радостно осклабляется и быстро выбрасывает еще несколько гортанных звуков.

— Что он говорит? — опять спрашивает Джон Хайг, чувствуя, что у него сводит челюсть.

— Газета. У его сына на шхуне есть газета.

Джон Хайг втискивает в черную твердую ладонь рыбака бумажку в десять долларов.

— Газету! Живее!

Маленький серый листок рассказывает страшные вещи: Пожар. Всесветный пожар! Советы в Лондоне, Париже, Берлине, Вене, Риме… Вся Европа советизирована. Под заголовком газеты аншлаг:

— Нет, нет, через Гибралтар не проскочить! — хрипло вскрикивает Джон Хайг и дергает седые клочья волос на своих висках.

Его высочество вышел из каюты на палубу.

— Скоты! Достаньте кокаин! Я умру без кокаина! — дико ревет он. — Одну понюшку! Только одну!

У Джона Хайга улетучилось все почтение к его высочеству.

— Уберите отсюда эту свол… Уберите его! — кричит он.

Нигде в Европе нет места Джону Хайгу. Или Джон Хайг должен подчиниться? Нет! Нет! На восток!

— Нам не хватит угля, — возражает Томсон.

— Мы нагрузим уголь в каком-нибудь африканском порту.

— Радио-телеграф быстрее нашей яхты, — упорно возражает Томсон. — Радио в руках красных. Значит…

— Значит, значит…

Да, да, он прав, эта рыжая скотина! Радио разносит яд революции но всему миру.

Лорд Рой дрожащими руками протягивает Джону Хайгу газету.

— Читайте.

— Но я ничего не понимаю на этом собачьем языке.

Лорд Рой переводит.

— Иокогама осаждена японскими революционными партизанами. Русская красная армия высадила десант…

— Не надо больше, не надо, — зажимает уши Джон Хайг. Лорд Рой упрямо переводит:

— Английская революционная эскадра направляется в Египет и Индию. В Австралии вспыхнула…

Джон Хайг вырывает газету из рук лорда Рой и в бешенстве топчет ее:

— К черту! К черту!

Пена желтоватой цепочкой сбегает с уголков его губ.

— К черту! — кричит он срывающимся голосом.

И вдруг поднимает газету, разглаживает ее, протягивает ее лорду Рой.

— Канада. Про Канаду тут ничего нет?

— О Канаде нет ничего, — отвечает лорд Рой.

— В Канаду, слышите, Томсон! И прикажите поднять красный флаг.

Томсон хмуро ворчит. В конце концов, чего ради он ввязался в эту историю? Ведь он не миллиардер и не принц… Ну, последний рейс, так и быть!

Из каюты его высочества доносится рев:

— Маленькую понюшку! Крошку кокаину, скоты!

Угля больше нет. Машина на яхте молчит. Винты замерли. Яхту медленно несет морское течение. Куда?

Яхту несет на север. Может быть ее вынесет за полярный круг? Может быть, к Гренландии несет океан яхту? Может быть…

Его высочество впал в идиотизм. Он, молча, лежит в каюте и неподвижно смотрит своими никелевыми зрачками в потолок. Он больше не просит кокаина. Он не просит ничего.

Миллиардер Джон Хайг, король стали, плачет. Нет, не плачет. Синие губы растянуты месяцем. Улыбаются. А из глаз падают мелкие бисерные слезинки. Падают на лацкан сюртука.

Миллиардер Джон Хайг беднее последнего нищего. Даже своей жизнью он не распоряжается. Эдвард Хорн победил Джона Хайга. Миллионы Хорнов взяли верх во всем мире. В мире Хорнов миллиардеру Джону Хайгу нет места…

Яхту несет. Молчат машины, умолкли винты. Красный флаг мертво повис на флагштоке.

…Точно гигантские руки рванули в обе стороны обшивку яхты и разорвали ее. Серо-желтое клубистое облако. Брызжут вверх обломки.

Вчера ночью революционная минная флотилия расставила минные заграждения у берегов Америки. Яхта наскочила на плавучую мину.

Мистер Хайг несколько раз ударяет руками по воде. Что-то тянет его вниз. Тело мистера Хайга тяжелеет и опускается глубже, глубже. Вода со звоном смыкается над его головою. Вода шумит в его ушах. Вода врывается в рот, в нос.

Мистер Хайг задыхается. В последнюю минуту он раскрывает глаза. В зеленой мути он видит перед собою огромную гробницу… Мистер Хайг теряет сознание.

Вышки радио-телеграфных станций ловят дрожание эфира.

…Верховный Революционный Совет……Совет Европейской Федерации……Верховный… Совет… предлагает……Всемирный Конгресс Советов……Верховный Совет… Совет… Совет……предлагает… образовать… Всемирные Соединенные Штаты Советских Республик…

…Конгресс Советов… Европы… Америки… Азии…

В первой четверти двадцать второго столетия солнце так же горячо, как двести лет тому назад. Солнце так же скользит огненный шаром по опрокинутой голубой чаше неба и так же золотит землю… Землю? Земли, голой земли, так мало, ее почти нет нигде на земном шаре. Улицы, скверы, площади, опять улицы — бесконечный, бескрайний всемирный город. К первой четверти 22-го столетия все города мира слились и один город. Через океаны, по насыпанным искусственным островам, протянули материки друг другу навстречу свои улицы: Америка — Европе и Азии, Азия — Австралии, Австралия — Африке. В гигантских кессонах,[3] опущенных в океаны, работали полтора столетия, насыпали цепи островов, охвативших поясами земной шар, выстроили ряды улиц от края до края океана и связали отростками городов материк с материком.

Изящные домики-усадьбы в 2–3 этажа, утонувшие в цветах и зелени, домики из папье-маше, уплотненного до твердости железа, обшитые алюминием. Дома слили свои плоские крыши, перекинутыми воздушными кружевными мостами в гигантскую, бесконечную террасу, обсаженную ровными рядами деревьев, с зелеными лужайками, с фонтанами, с павильонами. Кой-где высятся громады университетов и общественных зданий, сверкающие золотом и лазурью своих куполов и шпилей.

А внизу — тротуары и мостовые из папье-маше — вся земля зашита в плотную непроницаемую броню.

Но во всемирном городе, в бронированных улицах, так же легко дышат, как когда-то в лесах. В бесчисленных химических заводах вырабатывается озон.[4] Он струится по сети труб на улицах и насыщает воздух.

На широкой площади — огромное круглое здание с голубым прозрачным куполом. Университет. По ступеням в широко распахнутые двери льется народ. В легких одеждах из светлой ткани. Мужчины и женщины одеты одинаково. Головы без волос, лица — бриты: сильно развитой череп, ярко выразительные лица; подвижные, бойкие глаза радостны и налиты энергией. У женщин лица тоньше, формы тела округлее, стройнее, мягче.

К куполу причаливают воздушные машины. Они бесшумны. Ни моторов, ни крыльев. Это воздушные корабли с поршнями. Особые аппараты поглощают шум поршней. Сгущенная внутри-атомная энергия[5] приводит в движение небольшой двигатель. Корабль юрко-проворно и быстро скользит по воздуху. Прилетевшие на кораблях спускаются в зал на лифтах.

Огромный круглый зал охвачен подковами скамей и пюпитров. В центре возвышение, и на нем, на помостах, стоят две огромные гробницы. У длинного стола, перед гробницами, сидят несколько пожилых человек. В зале совершенно тихо. Около десяти тысяч человек в зале — и ни звука.