Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Закончив предпраздничные хлопоты, отец и мама свалились в свои постели, чтобы хоть часок вздремнуть, так как ожидалась шумная, веселая ночь. Прилег и Артем, но, поняв, что не уснет, вышел из своей комнаты.

В столовой темно и прекрасно пахнет лесом от большой елки, которую Артем еще вчера притащил с рынка. Смутно белеет скатерть на сдвинутых столах. Синие стекла вспыхивают мерцающими искрами, и Артему всегда казалось, будто кто-то огромный и добрый заглядывает в окна, сгорая от любопытства. Так он придумал в детстве и до сих пор не может отделаться от этого детского впечатления. Он заглядывает в тот угол, где стоит елка. Там особенно густая темнота, в которой поблескивает что-то неподвижное и тусклое и оттого совсем уж таинственное. Он думает, что это не елка, а принцесса. У нее темные глаза, которых никто еще никогда не видел. Только их блеск, только блеск, а не самые глаза…

Когда Артем вошел в столовую, из темноты послышался тонкий перезвон и еле уловимый шелест: принцесса охорашивается и вот сейчас выйдет из своего угла. Он всегда ждал этого чуда — выйдет и вспыхнет ярко, как беспричинная детская радость, как сон, как солнечный свет из-за дальних гор. Он стоял на пороге в темную столовую и, затаившись, ждал. Но принцесса никогда не торопилась. Не явилась она и на этот раз.

Тишина. Хвойный запах, трепетные звезды на синих стеклах. Артем подумал: «Прошло детство», — и ему стало грустно оттого, что эта мысль вызвала только насмешливую улыбку, и ничего больше. Так притупляются чувства, пропадает ожидание неизвестного, кончается сказка. Возмужание, о котором мечтаешь в детстве и которого тревожно ожидаешь в юности, оказывается не так-то далеко.

Тихо, чтобы не потревожить родителей, крался он по коридору в свою комнату. Из спальни доносилось похрапывание отца, похожее на голубиный стон. И Артему вдруг захотелось спать. Вот сейчас! Диван, одеяло и старый плед в ногах и… сон.

Звонок! Короткий и резкий. Кто это в такую пору? Он торопливо, отгоняя сон, вышел в сени и спустился по ступенькам.

— Кто это?

— Это я, Артем.

— Кто?!

— Уже и забыл…

— Нонна!

Дверь распахнулась. Артем позабыл поздороваться, позабыл пригласить войти. Она вошла сама. И сама закрыла дверь на все запоры. Подняв к нему свое лицо, она тихо засмеялась в темноте:

— Ты ужаснулся или обрадовался?

Ее лицо было так близко от его лица, что он почувствовал одновременно и морозную его свежесть, и нежный жар.

— Я удивился, — сознался Артем, потому что это была правда, а придумывать, да еще так мгновенно, он не умел.

— И только?

— В первую минуту ничего другого я не успел.

— А во вторую?

— Вторая только началась.

— А я что тебе обещала: жизнь, полную неожиданностей. — Она стащила с головы ушанку и жарко поцеловала Артема. — Вот что я подумала в первую минуту. И во все минуты, которые прожила без тебя.

Как только он пришел немного в себя, тоже поцеловал ее, потому что ничего другого не придумал. Но это было уже в коридоре, под самой вешалкой.

— Сразу согрелась, — объявила она, выскальзывая из меховой шубки. — Твои спят? Мы должны быть тише мышей. Идем.

И, словно она тут хозяйка, а он пришел к ней в гости, она уверенно повела его по темному коридору в кухню. Здесь было самое отдаленное от спальни место и самое теплое, наполненное вкусными предпраздничными запахами.

Нонна включила свет, и он не удержался, чтобы не воскликнуть: «Ох ты!» — так ослепительно нарядна она была. Артему показалось, будто она включила сама себя, как большую зеленовато-золотую лампу, залив все вокруг нестерпимым светом. Или будто принцесса наконец-то вышла из своего угла.

— Ух, ты! — воскликнул он, с изумлением разглядывая ее зеленое с золотыми блестками платье, слишком театральное или, скорее, сказочное, не подходящее для обычной жизни.

— Нравится? Ну и отлично! Весь и расчет был — тебе понравиться. И так будет всегда. — Она провела ладонями по круглым грудям, по бедрам, будто проверяя, ладно ли все на ней сидит. — Японский шелк. Мамин подарок к Новому году. Милый, налей мне чаю. Вон на плите чайник, и он еще не остыл.

Постелив на табурет чистый фартук, она присела на самый краешек и начала торопливо глотать чай из большой кухонной кружки. При этом она смешно оттопыривала губы. Темные глаза ее влажно блестели.

«Да она милая, — подумал Артем, — милая и красивая. И нарядная». Только сейчас ему пришло в голову, что нарядной она была всегда, но только этого он раньше просто не замечал.

— Олег Артемьевич пригласил меня на встречу Нового года. Дома я так и заявила: «Встречаю у своего профессора». Провожали меня с почетом, всем семейством. И это все для тебя, мой милый. Я прямо с вокзала в общежитие. Приоделась — и к тебе. Вот — вся тут! С тобой…

Она протянула руку, он склонился над ней и поцеловал. Получилось очень церемонно. Хорошо, что Нонна этого не заметила: запрокинув голову, она вылизывала остатки сахара из кружки и не заметила его великосветского жеста.

Нет, заметила. Ее глаза над кружкой слегка блеснули благодарной улыбкой. Поставив кружку на стол, она, облизывая губы, сказала:

— Ты очень, очень милый. Ты даже сам не знаешь, какой…

Договорить он ей не дал, прижавшись своими губами к ее губам.

— Все, все… — торопливо шепнула она. — Слышишь?

Он ничего не слышал, оглушенный ударами собственного сердца.

— Скорей отойди. И не смотри на меня… — Потом как ни в чем не бывало увлеченно заговорила: — …И всю дорогу он играл на гитаре и пел ужасным таким, скрипучим голосом…

— Кто пел? — спросила Мария Павловна, входя в кухню.

Встревоженная и не совсем еще проснувшаяся, она остановилась у двери. У стола с кружкой в руке сидела девушка, раскрасневшаяся и очень хорошенькая. Откуда она взялась?

— Вы?! — проговорила Мария Павловна, наконец-то узнав Нонну. — Здравствуйте. Извините…

— Здравствуйте. — Нонна очень натурально смутилась и трепеща поднялась. — Я пришла пораньше, чтобы помочь…

— А мне сказали, будто вы уехали…

— Да. Но как я могла не приехать, если обещала?

— Очень мило с вашей стороны. Муж мне сказал.

— Я могу помочь вам, если позволите.

— Вы — гостья, — проговорила Мария Павловна, желая указать непрошеной помощнице ее место в этом доме.

Ее место? Нонна сама знала его, и ее не так-то просто сбить с толку.

— Простите. Я думала… раньше вы мне позволяли…

Ее покорный вид и смущение тронули Марию Павловну.

— Да, да. Ну, конечно. Идемте, я что-нибудь дам вам надеть, нельзя же в таком сказочном наряде.

Они ушли. Исчезли, не обратив на Артема никакого внимания. Все произошло так мгновенно, что он даже не понял, какую победу сейчас одержала Нонна над его матерью и над ним самим. На его губах еще сохранился вкус сахара, а на сердце он ощутил горечь. Будто он в чем-то провинился перед матерью. Почему она ни слова не сказала ему и даже как бы не заметила его присутствия?

Вбежала Нонна в мамином розовом халате, и все горькие размышления рассеялись от одного ее торопливого шепота:

— Милый! Все отлично. — И громко: — Ну-ка, встань, ты сидишь на фартуке. Неси вот эти тарелки…

— Ты похожа на японку.

— Потом, потом. Я всегда буду похожа, на кого ты захочешь. Осторожнее, не урони!

8

— «И зимних праздников блестящие тревоги!» — продекламировал Олег Артемьевич, входя в столовую, где расхаживали Мария Павловна и Нонна. Озабоченно оглядывая праздничное убранство стола, они все еще что-то поправляли, меняли местами, передвигали, и было видно, дай им волю и время, они никогда не кончат этого своего дела. И только увидев мужа, уже одетого и чисто выбритого, Мария Павловна как бы опомнилась:

— Который час? Как, уже скоро десять?! А мы-то еще и не причесаны…

— Вот видишь, Нонна все-таки приехала, — сказал он жене с тем особым значением, которое понятно только двоим. Нонна сразу сообразила, что у них был разговор о ней и что Олег Артемьевич на ее стороне. Но это она знала и раньше.

52
{"b":"241940","o":1}