Второй пилот — верный помощник командира корабля. В сложных условиях он пилотирует только по приборам, превращаясь как бы в живой автопилот.

Он показал:

— Подготовка к вылету велась поэтапно и без нарушений. Контрольную карту прочитали полностью. Взлетели нормально. В момент выключения фар что-то блеснуло снаружи, с левой стороны. Штурман крикнул: «Высота!», и я тоже взял штурвал на себя. Затем удар о столб… Думаю, что где-то я допустил ошибку в пилотировании…

Бортмеханик — это хозяин самолёта. Он отвечает за исправность материальной части перед вылетом, правильность её эксплуатации в рейсе и делает всё возможное для нормальной работы техники в полёте.

Он показал:

— Подготовил самолёт к вылету. Доложил Командиру корабля о готовности, заправке горючим, маслом… Контрольную карту перед взлётом прочли полностью. Взлетели нормально. Шасси убралось хорошо. В момент выключения фар что-то блеснуло снаружи, прямо перед носом самолёта… Затем — удар о столб. Все приказания Командира корабля выполнял немедленно и точно. Ненужных, лишних, команд с его стороны не было…

Штурман в авиации — это «аристократ». Он работает карандашом, резинкой и счётной линейкой… Он сидит в самом носу почти на всех типах современных самолётов. «Он раньше всех отрывается от земли, ибо сперва поднимается нос самолёта, и потому прежде остальных членов экипажа налётывает норму на пенсию по выслуге лет», — шутят в Аэрофлоте. Штурмана ещё называют «Встречающий рассвет»— ведь его первого ласкают солнечные лучи.

Штурман «грузовика» рассказал Председателю комиссии в больничной палате (в присутствии лечащего врача): — Всё шло по инструкции… Взлетели нормально. На семидесяти метрах вошли в облака. Вспышки света снаружи я не видел… Нет, видел, конечно, но подумал, что это сперва фары начали убираться, а потом их выключили. Так иногда делают. Тогда лучи света скользят вниз, и может создаться впечатление вспышки, если видишь их краем глаза… Потом внизу показался красный заградительный огонь, и я понял, что это мачта ближней приводной радиостанции, с обратным курсом. Но я не должен был её видеть! Значит, мы почему-то теряли высоту. Я крикнул… Теперь вспомнил точнее. Мачта ближнего привода прошла совсем подо мной — я смотрел на неё и радовался, что не задели. После — удар… Провал в памяти… Что? Да, пожалуй, всё… Вот только… Нет, не записывайте: мне просто показался шум сбоку, выше меня… Точно не скажу, где… Возможно, в районе приборной доски…

— Довольно, — прервал лечащий врач.

Председатель комиссии вышел из палаты расстроенный. Кажется, пилоты допустили ошибку на взлёте и теперь стараются выкрутиться. Не очень настойчиво, но они ведь нажимают на вспышку света снаружи…

Однако если это так — договорились они между собой плохо. Командир корабля утверждает, что видел вспышку чуть справа, Второй пилот — слева, а Бортмеханик — прямо перед собой.

Почему же этой вспышки не видел Штурман? Кому верить?

Показания Бортрадиста, как и следовало ожидать, ничего существенного не дали: он делал записи в своём бортжурнале и вспышки не видел.

Жаль, если экипаж запутывает всё сознательно и усложняет расследование. Да и поверить в это трудно.

А почему должна беспокоиться одна комиссия? Ведь есть же коллектив подразделения. Он же больше, чем кто-либо, заинтересован в установлении истины! Председатель комиссии позвонил на междугородную и заказал разговор.

В его номер вошли. Старший инженер базового аэропорта сказал:

— Мы просим разрешения вылететь на место столкновения самолёта с этим самым столбом…

Председатель комиссии задумался:

— Я не возражаю, если вы хотите. Тем более, что на время придётся прервать расследование.

— Что так?

— Попрошу коллектив — пусть помогут разобраться. А полетим вместе…

Когда-то неподалёку от базового аэродрома была старая «авиационная» свалка. Впрочем, и сейчас почти рядом с лётным полем можно заметить её следы — большие ямы с рваными краями. Свалку давно закрыли, но туда всё ещё свозили из авиационных мастерских всевозможный технический хлам. Вот почему в любое время года там можно увидеть мальчишек с палками и железными крюками.

Сегодня утром они с удивлением наблюдали за двумя машинами, проехавшими мимо них. Из машин вышли несколько человек в форме Аэрофлота и рассеялись по кругу, в центре которого стоял столб со сбитой верхушкой.

— Комиссия приехала! — догадался кто-то из ребят.

— Айда к ним!..

Инженеры встретили их приветливо. Старший даже обратился к ним с просьбой:

— Нечего глазеть, ребята, лучше помогайте нам…

— А в чём, дядя?

— Видите столб?

— Это что на днях самолётом сбило?

— Знаете… Тем лучше: ищите все большие и маленькие кусочки столба и пилотской кабины самолёта… Ясно?

— Ясно!

— А как вы вообще здесь очутились?

— Ищем детали разные для моделей. Кто самолёты строит, кто — подводные лодки, в общем, кто что…

— И находите?

— Ого! Иной раз и транзисторы, и полупроводники, и конденсаторы, и батарейки.

— Целые?

— Да, совсем новые! Инженеры переглянулись.

У столба растянули простыню, и работа закипела. К обеду неподалёку от мачты ближней приводной радиостанции (это уже выходило за радиус поисков, но инженеры ничего не сказали ребятам) разгорелся спор.

— Что тут у вас? — подошел Старший инженер.

— Вот… Воронка в земле…

— И не воронка, а барсучье гнездо!

— Не барсучье, а кротовое…

— Ля! «Кротовое»… Это Гошкины дела.

Старший инженер присел и слегка разгрёб землю. Пожалуй, похоже на воронку от взрыва. Диаметр — не более полуметра. На дне ничего нет. Инженер задумался.

— Что значит: «Гошкины дела»? — спросил он.

— Вон там, за рощей, — указали ребята, — в посёлке Орджоникидзе Гошка живет.

— Ракетчик!

— Кто-о?!

— Модели реактивные делает. Чемпион района!

— Так-так. Дальше…

— Может, это его ракета попала в самолёт?

— Да она взорвалась бы, ударившись о самолёт, — возразил кто-то.

— А если она вся выгорела уже!

Старший инженер посуровел:

— Кто знает, где живёт этот Гошка?

— Да все знаем.

— А ну, ведите его сюда.

— Сейчас позовём!

Не прошло и десяти минут, как появился взмокший от бега Гошка:

— Здравствуйте.

— Здоров, «ракетчик». Строишь?

— Строю.

— Запускаешь?

— Давно не запускал… Месяца два. Я сейчас придумал новую ракету: на воздушном змее и на леере. Вроде стартовой… Да всё некогда — в школе столько задают, что не развернёшься!

— Так это точно, что два месяца ничего не запускал?

— Точно, дядя!

— Ну, бывай здоров, Гошка, — отчего-то вдруг повеселел Старший инженер. — Вот тебе мой телефон: позвони на досуге. Ближе познакомимся. Может, ещё помогу чем…

Старший инженер неважно спал ночь. День выдался утомительный, заполненный телефонными разговорами, встречами с разными людьми, поисками в энциклопедиях и справочниках. Постепенно нащупывалось что-то, и поэтому не спалось.

«Ну хорошо, — мысленно говорил он себе, — материалы расследования всё более убеждают в том, что в пилотской кабине «грузовика» действия всех членов экипажа не должны были вызвать неожиданное и резкое снижение самолёта, приведшее к удару о столб. По крайней мере, сознательные действия. Нет речи и о прямом нарушении инструкций и наставления по производству полётов!

Остаются два варианта: либо имелась внешняя причина, так сказать, в чистом виде, либо, опять-таки, что-то извне роковым образом повлияло на пилотов.

Ну-с, и далее… Сам факт столкновения с проклятым столбом, расположенным строго на оси взлётно-посадочной полосы, говорит о должном внимании пилотов к взлёту в столь сложную погоду и при сильном боковом ветре… Значит, всё дело в высоте… Может быть, барахлил прибор высоты?..»