Когда мы, таким образом, получали добро, мы были уже готовы распространить газету.

Второго января вместо «Серой Шинели» вышла уже «Простреленная Серая Шинель. Последний выпуск «Простреленной Серой Шинели» был свёрстан ночью 4 января, а 5 января газета прекратила своё существование вместе с разгоном Учредительного собрания. Этот выпуск был составлен нами в состоянии полного отчаяния. Половина первой страницы была набрана огромными буквами: «Да здравствует Учредительное собрание!». И в самом низу страницы в чёрной рамочке объявление: «Революционный пыл умер».

Много позже мне сказали, что Виктор Чернов, когда ему показали последний выпуск «Простреленной Серой Шинели» сказал:

— Соколов поссорил меня с Лениным.

Васильев был арестован утром 5 января, когда распространял последний выпуск газеты около Варшавского вокзала. И я тоже ожидал ареста каждый момент.

События 5 января (по старому стилю и 18 января по новому), как я описал их в «Архивах», и как они описываются в этой главе, рассказаны почти одинаково Марком Вишняком, который был секретарём собрания, в его книге «Всероссийское Учредительное собрание».

Этот день был облачный и холодный. Город, покрытый толстым слоем снега, был в мрачном и сердитом настроении. Лица прохожих были обеспокоены. То тут, то там небольшие группы людей двигались в сторону Невского проспекта. Группа рабочих и служащих шла с плакатами. Все плакаты имели одинаковую надпись: «Да здравствует Учредительное собрание!». Среди сотен плакатов и транспарантов я не видел ни одного в пользу разгона Учредительного собрания. Много невооружённых солдат и матросов примкнули к шествию, и люди скандировали: «Долой большевиков!».

При подходе к Невскому проспекту народу стало больше. Настроение участников демонстрации было на грани возмущения. К одиннадцати часам дня толпы заполнили не только Невский проспект, но и все улицы, ведущие к Таврическому дворцу. Сотни транспарантов с надписью «Долой большевиков!», «Долой тиранов!» медленно двигались в сторону Таврического дворца.

Авангард демонстрации достигли красного кордона, находившегося на Литейной улице. Этот кордон был маленьким, не более пятидесяти вооружённых большевиков. При виде движущейся на них огромной толпы они не выдержали и скрылись, но тридцать метров дальше уже более многочисленный отряд «прибалтов» перегораживал путь. Между ними и толпой не было ни каких баррикад, только стояло двадцать пулемётов. Толпа в тридцать тысяч человек встречалась с пятьюстами головорезами, специально экспортированными Троцким из Америки. Когда расстояние между толпой и кордоном уменьшилось до пятнадцати метров, нью-йоркские гангстеры открыли огонь, целясь в тех, кто был со знамёнами и плакатами. Студент из Технологического института, ведущий группу своих коллег, был убит моментально. Два рабочих с завода «Треугольник» упали, серьёзно раненные, но всё еще держали транспарант «Долой убийц демократии!» Толпа в панике подалась назад, оставляя десятки убитых и раненных. Однако, всё новые толпы людей, идущих со стороны Невского проспекта, напирали вперёд. Боевики, подкреплённые отрядом бывших моряков, открыли смертельный огонь на поражение. Теперь основные потери несли рабочие Обуховского завода, известного за его демократические тенденции. Известный член кооперативного союза рабочих Логунов был ранен в грудь, и около двадцати рабочих и зевак было убито или ранено. В этот раз толпа уже не смогла противостоять огню, медленно она откатывала назад. То тут, то там раздавались возгласы: «К оружию! К оружию!». Старый рабочий в треуголке сказал мне: «Если бы у нас был хотя бы маленький отряд солдат, мы бы легко смяли этих жидов».

Но на стороне демонстрации не было никакой военной силы. Еврейские лидеры русской демократии запретили всякое оружие на стороне демонстрации. Я оказал первую помощь Логунову и помог занести его в частный дом. Он ещё дышал, но потом умер от внутреннего кровотечения. Я оставил его и вышел на улицу.

Расстояние между нью-йоркскими боевиками и демонстрантами было около шестидесяти метров. Обе стороны оставались пассивными, как будто, ожидая нового развития событий. Но и на остальных улицах, ведущих к Таврическому, дворцу была та же ситуация: нигде демонстранты не могли прорваться через кордоны. От многих людей, участников демонстрации, я слышал ту же самую историю. Баланс силы колебался между двумя сторонами. Более двухсот тысяч человек участвовали в демонстрации, требуя передачи власти в руки Учредительного собрания. Против этих возмущённых масс, большевики имели силы только-только, чтобы не допустить их до Таврического дворца. Одного бы полка было достаточно, чтобы переломить ход событий в пользу народа. В частных разговорах это признали потом многие лидеры большевиков. Они страшно боялись вспышки народной ярости.

Было двенадцать дня. Город был взбешён от невозможности прорваться к дворцу. Однако пик недовольства уже был пройден, и народная ярость пошла на убыль. Холод тоже работал на большевиков. Толпы народа всё еще окружали улицы в районе Таврического дворца. Но апатия и безнадёга стали овладевать людьми. Теперь стало ясно, что только чудо может спасти Учредительное собрание. Неохотно, только из-за того, что, вроде, как по обязанности, я решил идти в Таврический дворец. Чтобы быть убитым? Я ожидал всего.

Я подошёл к кордону, и был сразу же остановлен боевиками.

— Какого чёрта тебе нужно? — на ломаном русском спросил их главный.

Я был в своей форме армейского врача.

— Я член Учредительного собрания.

— Мандат.

Я вынул красную книжечку за подписью комиссара, Урицкого. Боевик ничего не сказал, но позволил мне пройти.

Идеи имеют магическую власть над людьми. Когда какая-нибудь сильная идея овладевает людьми, они теряют чувство реальности. Они становятся рабами своей идеи, и она парализует их способность видеть очевидные вещи. Идея Учредительного собрания доминировала в жизни русской интеллигенции в течение последних десятилетий. Конституционная ассамблея, выбранная на основе всеобщего участия народа, была целью упорной борьбы, которая велась интеллигенцией. И, наконец, цель достигнута. Через несколько часов историческое Учредительное собрание должно было открыться. Несмотря на нехорошие слухи и все обстоятельства, глубоко в сердцах членов собрания, гнездилась вера в мистическую силу этого политического учреждения. Они были представителями народа, выбранные в соответствии с законом. Они были готовы умереть за идею Учредительного собрания. Однако они не были готовы к тому, что стало происходить в стенах Таврического дворца. Они не ожидали, что их просто оставят в дураках. Они плохо знали Ленина и его компанию.

Таврический дворец выглядел, как военный лагерь. Вооружённые моряки, реэмигранты, выдающие себя за прибалтов, группы людей в штатском с револьверами и пулемётами присутствовали везде. Несколько пушек стояли наготове перед дворцом. Все двери были закрыты, кроме одной. Снова военный отряд проверил мои документы. Я вошёл в приёмный зал дворца, и снова вооружённый отряд проверил мои документы. Я прошёл дальше в зал собрания, где предполагалось открытие заседания. Зал был наполнен бывшими матросами и этими, якобы «прибалтами». Они разгуливали вокруг и оккупировали галереи. Члены Учредительного собрания тоже бродили вокруг и спрашивали друг друга тихими голосами: «А вообще-то собрание откроется? Может, они разгонят его до открытия?».

В зале собрания было не топлено и очень холодно. Фракция коммунистов отсутствовала, проводя где-то своё собственное собрание. Часы проходили один за другим, но ничего не менялось. Только позднее мы узнали, что Ленин специально затягивал открытие, чтобы точно знать, чем разрешилась ситуация в городе. Он прекрасно знал, что демонстраторы могли прорваться к дворцу, и поэтому именно на улицах Петербурга решилась судьба Учредительного собрания.