— Мы, Максим Петрович, твои заслуги и твою лихость помним. С великой бы радостью тебе первому билет выдали, но не можем. Отказала тебе Советская власть. Говорит, что не активен ты ныне стал.

Так поступили с ним незрелые и близорукие люди. А может, и неверные.

Долго волынили с выдачей «Партизанского билета» Максиму Петровичу. И когда, наконец, решили этот билет ему выдать, районные власти сделали это как бы от себя. Не на собрании, как всем, а при случайной встрече:

— Мы тут, Максим Петрович, между собой обсудили и решили этот билет тебе выдать. Бери на и владей.

Дело было сделано. Нанесли рану, и от нее остался рубец.

Сидим, говорим, курим и спорим:

— Нет, Михалыч! Казак я. Куда казаки, туда и я.

— Не то говоришь, Максим Петрович, не то! Разве казак не предупреждает других окликом «Под ноги», заметив яму на дороге, острые камни или стекло?

— Но это ж, чтоб коней не покалечили, а ты хочешь…

— Хочу, чтобы казаков не калечили, чтоб им вовремя сказали: «Казаки, под ноги». И кто им это скажет, как не ты, партизанский сотник? Тебя знают и тебе верят…

— Сделано, кажись, все, чтоб мне не верили… и надо еще знать, где эта яма, чтобы не зря брехать…

Долго беседовали, до первых петухов. Не скрывал он своего недовольства в одном и сомнений в другом:

— Не я толкаю казаков на неверную стежку. Верный путь им покажу, если сам его увижу. Скажу ли тебе? Вряд ли… уж после, может, когда. Верю я, добра ты казакам желаешь, только цены того добра не угадываю…

Тут же, как бы мимоходом, и меня одернул:

— Ты, Михалыч, богато людям добра не сули! Не всему ты голова.

Пора прощаться.

— Ну что ж, Максим Петрович. Спасибо за откровенность!

— За что спасибо-то? Общую правду ищем…

Общую правду? Ну, конечно же! И где ей быть, как не тут, между трудовыми казаками и Советами. И эту правду я знал, вообще знал. Только в ту ночь она не давалась мне. Кажется, ни в чем я не сумел разубедить моего давнего друга, и может так случиться, что мы и советская власть потеряем его. Это я видел, а сделать ничего не мог.

Не с одним Максимом Петровичем я побеседовал. В правлении колхоза и в поселковом совете встречался с казаками. Только мало толку было. Как и в первый приезд, с глазу на глаз ни с кем не оставляли и за мной табуном ходили. Следили, должно быть. Но и это дало кое-что: опасение надвигающейся беды усилилось. Сюда надо вернуться немедленно. И теперь уже на пару недель, не меньше. Надо побеседовать с десятками казаков и не жалеть ночей на беседы с Максимом Петровичем. Надо обследовать все зимовья, пади и долины, где они, засланные, могут быть, и все таежные тропы в Богдати и на Шилку через Газимур.

Я понимал, что начальство не будет удовлетворено и итогами моей второй поездки. Но мне ясно: зреет новый мятеж. Прямо об этом, разумеется, начальству не говорю, а чтобы сами сделали вывод. Докладываю, что некоторые казаки строевых коней дома держат, подкармливают…

— Как объясняют?

— Разно! Врут только. То в тайгу выезжал и коня вернуть не успел, то жинка овса нагребла и пристала: «Приведи строевого! Пускай поест, а мы с детьми на него поглядим…» Казачка ж она…

— И это все?

— Почти! Заметил еще, что казаки меня еще больше остерегались, чем в первый приезд. Как ни ухищрялся, с глазу на глаз ни с кем не оставили.

— В пути что?

— Не останавливался. В темноте проезжал. Времени не имел.

— Друг твой как?

— Сложнее он, чем я думал, и более значительный. Если он враг, то опасный.

— Думаешь, не враг?

— Знать бы! Пока не враг, думаю. Откровенный очень и прямой. Не встречал такого среди врагов. В оборотах речи у него есть слова, которые у казаков не уловишь. Откуда бы они? В городах часто бывает. Может быть, эти слова оттуда…

— Часто выезжает?

— За эту зиму уже два раза побывал в Чите. Это тоже загадочно. Если бы враг был, не стал бы он высовываться и тихо бы сидел до своего часу…

— Не напугал ты его? Не сбросится ой, как напуганный конь?

— Нет! Разговор был степенный, почти доверительный. И он не истеричка. Расчетливый человек и смелый. В поселке никаких постов не занимает, но всему он там голова, и без его участия и благословения ничего не произойдет.

— План наметил?

— Самый общий пока. Немедля вернуться туда недели на две. Все изучить там, а также побывать в Алашерах и Талакане. Самому проверить все зимовья, скирды в тайге, тропы в сторону Богдати и на Газимур и Шилку. Не жалеть время на беседы с людьми…

— Ладно, езжай! Десяток суток хватят?

— Мало, наверное. Дело покажет.

— Конь как?

— Досталось ему. На передние жалуется. Дорога очень жесткая была. Хороший массаж сделал. Может, придется перековать.

— Коновода берешь?

— Нет! Реки опасные стали. Мало ли в пути… И скорость не та.

На следующий день я и выехал. Только не в верховья Урова, как наметили и где работа оставалась только обозначенной. Совсем на другую сторону меня направили — в Берню, на Чирень и Будюмкан. Должно, эта анонимка такой переполох в крае подняла! Шифровка ночью пришла: «По заслуживающим доверия источникам», — и дальше, почти точно, как в той анонимке. И меня туда персонально, без права выезда.

Бегу к Чеснокову:

— Напутали! Названия сел путают. Мы ищем в Усть-Берне, вообще в верховьях Урова, и кое-что уже прощупывается там, а тут Берня сказано. Это ж черт знает где. И зона не наша. На анонимку клюнули…

— Не тарахти! Я тоже так вначале думал. Разобрался потом. Тут же название еще Чирень и Будюмкан. Они все в том краю.

— Может, и так. Может, там свое и на Урове свое. А если общее, то мы ближе к истине на Урове. Там и искать надо! Может, разрешат в Берню Васильева направить? Я бы начатое на Урове заканчивал…

— Говорил уже. Не прислушались. Приказали на Уров Васильева послать по мере надобности…

— Но в Урове я что-то уже делал?! А в Берне мы равные. Оба там ни хрена не знаем…

— Говорил. Тебе ехать надо, и послушай мой совет: не торопись с выводами! Не считай с ходу, что руководство ошибается. На Урове мы тоже не очень далеко вышли. Все может быть, понял? Времени у тебя много. Проверяй все хоть десять раз и уж, потом напиши! Ты как, через Урюпино?

— Нет, далеко будет. Сегодня до Лубнии и там прямо по тропе на Чирень. Завтра к вечеру буду на месте.

— Нарочных куда направлять? Где тебя искать?

— Пускай подождут в местном совете. Я их там сам найду.

Выехал, хотя ехать и не хотелось. Особенно смущало почти полное совпадение наименований населенных пунктов. Я в Усть-Берне искал и что-то уж нашел, а тут Берня сказано! Может, высокое начальство ввела заблуждение карта. На карте есть только Берня, станица. Усть-Берня — поселок, и на карте его нет. Или для телеграфа название сократили? Пронизывала тревожная и обидная мысль: а если нас одурачивают? Ту анонимку, как приманку, подбросили и на крючок ловят? Неужели попались? Все внимание на Берню, а мятеж вспыхнет в Усть-Берне?..

Ехал быстро, и к вечеру следующего дня в Берне представился уполномоченным окружкома по посеву. Это хороший зонт. Объясняет продолжительное пребывание в селе и оправдывает назойливость. Уполномоченный обязан все знать! Пограничник даже в такой роли не в диковинку в те годы.

Хотелось иметь некоторую свободу действий, и чтоб за мной табуном не ходили, не следили, я иду на некоторый риск:

— Плохо, казаки, к севу готовитесь. Даже железа не завезли.

— Это, позвольте, товарищ уполномоченный, железа по какой надобности?

— Как по какой? Пахать-сеять на конях будете. Ковать коней надо?

— Отродясь коней к посеву не ковали. Они ж не только себя — друг друга шипами покалечат…

Переглядываются казаки, ухмыляются. Вышло, кажется. За несмышленыша приняли и следить не будут. Не опасен для них такой, даже если бы что и намечалось…

За неполные сутки осмотрел и пересчитал коней. Много сотен их под навесами. Худые все, заморыши. На таких казаки не выступят. Две пары в хорошем теле — выездные председателя Совета и председателя правления артели.