Прошу прощения за уход в сторону, продолжаю про Потапенко. У Ивана, может, крупные нелады с юмором, но зато дело своё он знает лучше любого профессора: в одну минуту привёл в устойчивое рабочее положение лестницу и за полминуты запустил колена к небу, откуда я вынес на свежий воздух одну красивую даму.
Слева, в трех метрах, кричал из окна мужчина, фамилию но спросил, документов не смотрел; ору в переговорное устройство Потапенко — двигай меня к этому товарищу, а Потапенко руками машет — запрещено по наставлению маневрировать лестницей с находящимися на ней людьми, ибо люди, в данном случае я, могут невзначай сорваться и откинуть сандалии; я ему несколько слов, он сманеврировал, и я принял этого мужчину, которого уже хорошо припекло… Дальше было однообразно и для вас, Ольга Николаевна, скучно: маневрировали, снимали людей, лезли в помещения и прочее. Не скучно?.. Помню, из одного окна дым столбом, штора свисает, а на шторе, как груша, девчонка лет шестнадцати, чёрная, что негритянка, из последних сил держится. Я её подхватил, поставил на лестницу, а она: «Это я вам звонила, я Валя! Чего уставился? Люди там, в соседнем зале!» Я-то уставился на неё потому, что волосы у неё обгорели, но молчу, киваю, работаю стволом в окно, включаюсь в КИП и лезу в помещение. «По дыму» работать — последнее дело, нужно очаг горения найти, а как его найдёшь, если ни черта не видно? Пробираюсь в коридор — мама родная, лучше бы я с тобой дома сидел и смотрел телевизор! С фонарём в шаге ничего не видно — дым да огонь, и с какой стороны тот зал — спросить забыл. Зачернил стену, пол — это у нас так говорят, значит стволом прошёлся, водой смочил, шаг-другой, вижу дверь. Толкаю — закрыта, стучусь — молчат; значит, мне в другую сторону, что ли? А вдруг не слышат? Ковырнул ломиком, выбил дверь, влетаю, закрываю за собой, чтоб дым не впустить — а у двух окон расположился, ждёт меня не дождётся целый коллектив художественной самодеятельности: шесть или, не помню, семь девочек в сарафанчиках с лентами и молодой удалец в красных сапогах, волосы льняные — Лель из сказки! Я их хвалю, что дверь не открывали и дыму не напустили, ломиком осторожно вырываю оконную раму и ору во все лёгкие, чтобы мне лестницу побыстрей подали. Подают, прикалываю Валиным подружкам и Лелю готовиться к спуску, девочек выстраиваю — и тут мой удалец прыг на подоконник! Я его за шиворот: женщин вперёд! А он в крик, он — солист, он
— фигура! Пришлось эту фигуру силой сдёрнуть с подоконника и кое-что ей объяснить — коротко, но вразумительно. Я потом его в эстрадном концерте видел, хорош, сукин сын, лихо отплясывал, девчонки обмирали… Ну, спустил я на лестницу девочек, потом удальца, а там, внизу, их в одеяла закутали, и больше я с лестницы не работал, пошёл в КИПе по коридору лейтенанта искать, очень по нему соскучился…
Рассказ бывшего лейтенанта, а ныне капитана Гулина, записанный с его слов Ольгой.
— Ты у нас своя, с тобой можно без экивоков: поначалу я малость струхнул. Ну, не в том смысле, что за себя боялся, а потому, что такого пожара никогда не видел и как тушить его, пока что имел весьма слабое представление. Первое впечатление: не потушить нам его, «отстоим» Дворец до самого фундамента. Дымовая труба — твой Дворец, по лифтовому хозяйству и лестничным клеткам дым с воем идёт, а за ним огонь, в считанные минуты получается типичный ад. Вот почему мы их так не любим — высотки.
У меня хватило ума понять, что силами одного караула помешать распространению огня я не смогу, а раз так, до прибытия главных сил моя задача: объявить пожару номер 5, спасать людей и произвести глубокую разведку. Послал Колю Лаврова на козырёк, Ивана Потапенко с Володей Никулькиным на правое крыло, часть людей — прокладывать рукавные линии и обеспечивать воду, а семерых газодымозащитников и связного Гришу повёл через центральный вход в разведку. Так что пошли мы не с голыми руками, наше оружие — стволы были с нами, да ещё ломики и топоры, без них в пожаре делать нечего. На первых четырех этажах людей уже не было — выбежали, а пятый — ловушка! Не знаю, сбежал ли кто с пятого вниз, потому что весь лифтовой холл, куда выходят оба коридора — в сплошном огне: обшивка лифтов и холла, покрытие полов — синтетика, все горело синим пламенем; как потом узнали, на левой и правой лестничных клетках было практически то же самое. Помял ногой рукава — полные, есть вода, не подвели мои орлы! Дали мы из двух стволов, зачернили по-быстрому и разделились: я с тремя направо, Дед с тремя налево. Что Дед там делал — пусть сам тебе доложит, но ситуация у нас была похожая, вплоть до деталей: пейзаж из кошмарного сна. Даже не огонь в коридоре, а круговерть, будто он, коридор, круглый, как туннель в метро, и пламя охватило его круговое — с чёрным дымом внутри. Это вот почему получилось: стены в синтетических финских обоях, потолки подвесные декоративные — из пластика, полы лаком покрыты, дорожками — тоже хорошо горит вся эта дрянь, и дым от неё не такой, как от дерева, а ядовитый, без КИПа в таком дыму три вдоха сделаешь — и отключился… Вот палас у тебя под ногами… Знаешь, сколько ядовитых газов он даёт при сгорании? Около сотни, и от каждого можно запросто убраться из этого мира. Ну, думаю, берегись четвёртый этаж, на пятый я водички жалеть не буду…
Теперь тебе важно понять, почему я из всех своих сорвиголов больше всего лелею и холю именно газодымозащитников. Не один я — все мы, кто на боевой работе. Вот поинтересуйся у Деда, кого он брал в своё отделение: сказать смелых — мало, смекалистых — не только, сильных — недостаточно! Все эти качества, да ещё вдвойне — это и будет газодымозащитник. Полковник своих дежурных по городу гвардией называет, да я теперь и сам дежурный, но лучше бы он гвардией называл не нас, а газодымозащитников. Они — разведка, они всегда первыми в огонь лезут и последними из него выходят… если их не выносят. Ты Деда про подвалы расспроси, про пожар на Демьяновских складах; таких, как Дед, нынче днём с фонарём не найдёшь, хотя из молодых хорош этот прохвост Уленшпигель. Шкуру ему спущу! Вчера только сел за обед, звонок, жена трубку снимает, в лице меняется: Никулькин звонит, горит!», я за трубку — что горит? «Душа горит, товарищ капитан, по пятому номеру! Сын родился, обмыть надо, сами приедете или выслать за вами автолестницу?» Так я о газодымозащитниках. Дед в маске работать не любил, только с загубником, чтобы лицо было открыто, потому что у него была феноменальная способность определять очаг пожара щекой: какая щека больше нагревается, с той стороны и огонь. Мы многие так делаем, но, бывает, ошибаемся, а Дед на моей памяти — ни разу. А как в дыму ориентировался! Васька тоже хороший пожарный, но до Деда он ещё не дотянул, у Деда талант был. Ладно, о нем пока хватит. Стали мы проходить коридор… Температура — уши в трубочку сворачиваются, на боевках капрон закипает, работать можно исключительно ползком. Зачернили вокруг себя и внизу, легли на пол с Витькой Коротковым, водим стволами, а сзади двое нас поливают — без этого и полминуты не выдержали бы, да так поливают, что от нас пар столбом. Проходим несколько метров — и в помещения, есть ли кто живой: дверь открыта — значит, вряд ли, задохнутся в дыму, а ежели закрыта — стучим, не открывают — вышибаем. Одних выносим, других выводим на лестничную клетку, а там уже врачи из «Скорой»… По-настоящему, Ольга, в том коридоре запомнился такой случай. Вышибли одну дверь — она уже занялась, прогорала, вот-вот дым ворвётся через прогар в помещение, а там зал большой, студия народного творчества с выставкой, и людей в этом зале человек пятнадцать, а то и больше. Дверь за собой прикрыли, но знаем, что не надолго это прикрытие, следует спешить. Дыму там уже было порядочно, хотя окна они выбили и все у окон столпились — дышать. Скажу тебе, Ольга, как много от человека зависит: никакой паники, хотя большинство — женщины. И женщина же руководит: твоя, знаю, приятельница — Лидия Никитична Горенко. Докладывает, так, мол, и так, здесь сотрудники и посетители, подскажите, как быть дальше. Я — в окно: вижу, силы подходят, разворачиваются, а автолестницы пока нет, не прибыла. Потапенко с другой стороны работает, да и у него, наверное, своих дел по горло. Словом, решаю людей выводить через коридор на лестничную клетку, но одно дело одного-двоих вывести, и совсем другое — такую массу. Ладно, рискую, а что ещё делать? И тут Лидия Никитична ко мне бросается: резьбу, говорит, спасите, резьба, говорит, семнадцатого века, цены ей нет, потомки не простят и прочее. Я ей — в окно сбрасывайте, она — нет, разобьётся, а без резьбы, говорит, никуда не пойду. Посмотрел я ей в глаза и понял — не пойдёт, сгорит вместе с этой резьбой. Ладно. Хватайте, кричу, кто что может, только в одну руку, второй будете прижимать ко рту и носу мокрый платок, или рукав оторвите — вот вода из ствола, смачивайте быстро! Выстроил я их гуськом, сам взял какого-то деревянного старика под мышку и дал ЦУ: как выйдем в коридор, вдохнуть предварительно поглубже и бежать со всех ног направо к холлу. Впереди Гриша, я — замыкающий. Вывели, только одна женщина споткнулась, расшиблась обо что-то, её я на плечах…
