Отправив домой купленных рабов, Эвбулид вернулся к «камню продажи».

Глашатаи на этот раз расхваливали партию чернокожих египтян, поджарых мужчин с острыми плечами. Еще вчера молившие своих богов о высоком разливе Нила, рабы стояли, скрестив на груди жилистые руки и с тоской смотрели, как поднимаются по ступенькам их будущие хозяева, зажиточные афиняне.

Египтян сменили фригийцы, фригийцев — пленники из Каппадокии, Понта, их — малоазийцев, — косматые геты, бородатые тавры…

Эвбулид ревниво оглядывал каждую партию, слушал цены и с радостью убеждался, что самые лучшие рабы этого привоза достались именно ему, да еще по такой смехотворно малой цене!

Подтверждали это и завистливые взгляды соседей. Сомата — что гнездо горных пчел: не успеет самая быстрая найти сладкий цветок, как об этом уже знает весь улей!

Приосанившись, он даже стал давать советы нерешительным покупателям, называя понтийцев — пергамцами, пергамцев, в свою очередь, — сирийцами: все эти рабы из неведомой ему Малой Азии были для него на одно лицо.

Вскоре Эвбулида уличили в невежестве, и он, опасаясь насмешек, а пуще того — сглаза, скороговоркой пожелал покупателям благосклонности богов и заторопился с соматы.

Радость переполняла его, искала выхода, но, как нарочно, на всей агоре не было больше видно ни одного знакомого лица. Даже Армена, которому он мог рассказать о крепости рук сколотов, о сговорчивости их торговца, и того он отправил со своими новыми рабами на мельницу. Эвбулид обошел весь рынок, потоптался перед храмами, у Пестрой Стои и направился в гимнасий, где состязались атлеты.

Среди множества зрителей, подбадривающих возгласами потных, обсыпанных мелким песком борцов, он наконец увидел несколько своих знакомых. Все они, уже наслышанные о покупке, выразили буйный восторг. Но, узнав, что званого ужина по этому случаю не будет сразу поскучнели и один за другим перевели глаза на арену.

«Жаль, что нет Фемистокла!.. — подумал Эвбулид, глядя как обнаженный атлет под восторженные крики подминает под себя соперника. — Уж он-то иначе порадовался бы за меня!»

Обычно захватывающее его зрелище на этот раз показалось скучным, и Эвбулид выбрался из толпы, забившей здание гимнасия.

Улицы Афин по-прежнему были полны народа. Каждый торопился по своим делам.

Напрасно Эвбулид пытался завести разговор с остановившимся поправить ремешок сандалии гражданином, с жестикулирующим на ходу философом. Сославшись на неотложные дела, они продолжили путь. Никому не было дела до счастливого Эвбулида. Толкаемый всеми, он медленно брел по бурлящим улицам, пока взгляд его не упал на знакомую надпись, сделанную прямо на стене одной из торговых лавок:

«Здесь, за самую скромную плату, седые снова станут молодыми, молодые — юными, юные — зрелыми мужами! Модная стрижка, бритье, уход за ногтями, ращение волос и самая приятная беседа — только у нас!»

Обрадованный Эвбулид машинально пригладил свои мягкие волосы, отмечая, что давно не мешало бы постричься, придирчиво осмотрел отросшие ногти и, едва сдерживая нетерпение, шагнул через порог лавки.

В тесном помещении было оживленно. Два цирюльника — оба метеки[45]: худой финикиянин и тучный грек из Элиды ловко обслуживали клиентов. Финикиянин тщательно выбривал щеки молодого грека. Элидец красил волосы пожилому афинянину, придавая им красивый однородный цвет. Слушая вполуха, о чем рассказывают клиенты, они успевали делиться свежими новостями, услышанными от предыдущих посетителей, перебивая друг друга и перевирая их, как только могли.

Два десятка человек, разместившись на лавках вдоль стен, увлеченно беседовали между собой в ожидании своей очереди.

Эвбулид поискал глазами свободное место и направился к дородному капитану триеры[46] — триерарху, который молча прислушивался к тому, о чем говорят остальные.

— Сегодня на агоре поймали вора! — вытаращив глаза, воскликнул финикянин. — Мерзавец утянул у торговца рыбой двадцать пять драхм!

— Не двадцать пять — а целую мину! — поправил элидец. — И не в рыбном ряду, а на сомате!

— Говорят, на сомате продавали сегодня полузверей-получеловеков! — подхватил финикиянин, и его глаза стали похожими на круглые блюдца.

— Их было тридцать штук! — кивнул элидец. — Головы — скифов, туловища — циклопов, а на ногах — копыта.

— Один из них ка-ак кинется на покупателей! Пятеро — замертво, семь пока еще живы!

— Какой-то ненормальный заплатил за них десять талантов!

— Не такой уж он и ненормальный! — возразил финикиянин. — Будет теперь их показывать нам по праздникам за большие деньги!

Эвбулид слушал метеков и давился от смеха. Слезы выступили у него на глазах.

— Ну и народ, эти цирюльники! — обращаясь к триерарху, заметил он. — Голова — скифов… туловища — циклопов… десять талантов!

— Не вижу ничего смешного! — пожал плечами триерарх. — В море я встречал чудовищ и поужаснее! Сирен, людоедов-мурен. Одни только морские звери чего стоят!..

— Да дело в том, что это я купил этих «полузверей-получеловеков»! — пояснил Эвбулид.

— Ты?!

— Да, я!

— И будешь показывать их по праздникам?

— Какие еще праздники! — засмеялся Эвбулид. — Эти рабы — обычные люди, правда, очень высокие и крепкие.

— И ты заплатил за них десять талантов?

— Десять мин! И было их не тридцать, а только пятеро! Эти цирюльники вечно все перепутают. Свет не видел больших лгунов и болтунов!

— Пожалуй, ты прав, — согласился триерарх. — Всего десять минут назад этих чудовищ у них было двадцать, а сумма — в несколько раз меньше! — покачал он головой, глядя на заспоривших между собой метеков.

— А я говорю, что Рим двинется сначала на Понтийское царство! — доказывал финикиянин.

— Нет — на Пергам! — возражал элидец. — Он ближе к Риму!

— На Понт! Зря что ли перепуганный Митридат превратил свой дворец в боевой лагерь и спешно вооружает свое войско?

— Царь Митридат день и ночь возится со своим наследником! — качая на руках ножницы, словно воображаемого ребенка, пояснил посетителям элидец. — Что ему Рим? Это Аттал должен волноваться!

— Глупец! Ты забыл, что Аттал — «други союзник Рима!» его предки самыми первыми в Азии стали носить этот титул!

— И все равно первым падет Пергам!

— Нет, Понт!

— Аттал!

— Митридат!

— Ты лжец!

— Я лжец?!

В руках цирюльников появились склянки с маслом и благовониями.

— Э-э, да так наши волосы чего доброго останутся без масла! — не без тревоги заметил триерарх и громовым голосом проревел: — А ну, кончай даром сотрясать воздух, трезубец Посейдона вам в глотки! Оба вы лжете!

— Как это оба? — опешил финикиянин, невольно опуская пузырек. — Если лжет он, то значит, прав я!

— Да! — подтвердил элидец. — А если он лжет — то моя правда!

— Кто-то же из нас двоих должен быть прав?

— Никто! — отрубил триерарх. — Ты, хитрец из Финикии, лжешь потому, что Рим плевать хотел на всех своих друзей! Македония и Каппадокия тоже были его союзниками, а что с ними теперь? А твои слова, блудный сын Элиды, лживы хотя бы уже потому, что у Митридата с Лаодикой нет наследника! Царю все время некогда, он почти не бывает в Синопе, проводя дни и ночи в учениях своих войск!

— Ага! — обрадовался финикиянин. — Значит прав все-таки я: Митридат готовится к войне с Римом!

Триерарх обвел глазами примолкших посетителей и отрезал:

— Войско царю Понта нужно для того, чтобы захватить Вифинию и Армению! А Рим больше не опасен ни Митридату, ни Атталу. Недавно я был в Сицилии и Испании и могу сказать, что у Рима руки теперь коротки!