Дед Кондрат сдержал свое слово. Он провел дивизию по лесным глухим дорогам, которые не значились на картах, и сократил путь наполовину. Канашов обнял деда на прощание и приказал выделить ему одну телегу с лошадью.
Несмотря на сокращенный путь, дивизия Русачева подошла к Столбцам с опозданием. На окраинах города уже шли оборонительные работы.
Начальник штаба армии, недовольный опозданием дивизии, пригрозил Русачеву доложить командующему. Вскоре генерал-майор Кипоренко вызвал комдива к себе.
«Покарает!…» - тяжко вздохнул Русачев.
Командарм встретил его сурово.
- Не только с вами произошла беда, товарищ полковник. Мы слишком переоценили свои силы, и это заслонило от нас недостатки. И даже когда мы видели свои промахи, не хотели омрачать наш общий торжественный тон и самообманывались. А теперь, когда враг берет нас за горло и начинает душить мертвой хваткой, надо беспощадно отмести прежние иллюзии.
«О чем это он? - недоумевал Русачев. - И какую мою беду считает он главной, за что именно покарает? За то, что оставили без приказа город и попали в окружение, или за опоздание в Столбцы?…»
- Вот вы, товарищ Русачев, врага дурачком считали, а он обвел вас вокруг пальца и почти без потерь овладел крупным областным центром. А в нем десятки промышленных предприятий, сотни тысяч наших советских людей, брошенных на произвол судьбы. Противник осуществил маневр, используя слабое звено в вашем командовании: потерю управления и отсутствие разведки.
«Вот оно что…» Русачев сидел перед генералом, смотрел по сторонам, стараясь не встречаться взглядом. Оправдываться он не хотел - виноват.
- Член Военного совета настаивал на том, чтобы судить вас. И я согласился с этим…
У Русачева заныло сердце. Лицо помертвело. Помолчав немного, командующий армией неторопливо продолжал:
- Но сегодня - отнюдь не из побуждений жалости - я изменил решение и просил командующего фронтом не снимать вас с дивизии. Сегодня я подумал о другом…
Генерал встал и осторожно выпрямился - был он высокого роста и как будто боялся, что может упереться головой в низкий потолок. Темные молодые глаза его с расходящимися к вискам морщинками были серьезны и строги.
- Мало толку, ежели мы вас осудим. Разве этим поправишь дело? Но мне хочется верить вам, товарищ полковник. Ведь вы старый, опытный командир, прошедший горнило гражданской войны. Неужели вас не мучает ваше солдатское самолюбие в такие трудные для нашей Родины минуты? Вы слабы в военном деле теоретически. Я не знаю, почему вас не посылали учиться… Но у вас более чем двадцатилетний армейский опыт, вы боевой командир. Война ведь только началась. - И тут же подумал: «Ведь многие из его современников - хорошие военачальники, а некоторые стали прославленными полководцами».
Командующий армией закурил, предложил папиросу Русачеву и сказал тихо, будто рассуждая сам с собой:
- Перед каждым честным командиром и политработником должна стоять главная задача - по возможности беречь каждого бойца и командира, чтобы они принесли наибольшую пользу в навязанной нам войне.
Зазвонил телефон. Генерал взял трубку.
- Товарищ маршал, дивизии отошли на указанный рубеж… Сейчас собираюсь проехать посмотреть, как оборудуется оборонительная полоса. Меня, признаться, больше беспокоят фланги. Правый сосед - слабый. Левый - неустойчивый, да и местность благоприятствует для действий подвижных танковых групп немцев. Сегодня нами перехвачена радиограмма. Брестская крепость продолжает сопротивление… Обещанная мне танковая бригада до сих пор не прибыла. Со снарядами гоже плохо… Прошу ускорить, товарищ маршал.
Генерал положил трубку и поднял требовательный взгляд на Русачева.
- Сейчас ваша первоочередная задача - привести дивизию в порядок, пополнить всем необходимым и быть готовым к выполнению новой боевой задачи… И вот еще что: возьмите рапорт о снятии с полка Канашова. Я возражаю, и командующий фронтом согласился со мной. Вы, по-моему, напрасно зажимаете его. Будем честно смотреть фактам в глаза… Дивизию из окружения вывел Канашов…
Командующий выжидательно посмотрел. У Русачева от напряжения сдавливало виски. «Сейчас отпустит, - думал он, - только бы поскорее уйти отсюда…»
- Почему, товарищ полковник, опоздали с выполнением моего приказа о выходе дивизии к Столбцам?
Русачев смолчал.
- Объявляю вам выговор, полковник… Можете идти…
По разговору в штабе армии и даже по тому, как генерал, прощаясь, пожал руку, Русачев ощутил всю тяжесть своей вины и понял, что к нему относятся справедливо. И комдиву так захотелось оправдать доверие, которое ему еще оказывали!
Прибыв в дивизию, Русачев загонял штаб и всех командиров, требуя к вечеру занять оборону у Столбцов, и грозился отдать всех под суд за невыполнение его приказа.
Зарницкий принес ему проект приказа об отдаче под суд нескольких командиров, не успевших подготовить позиции к обороне… Но пришел приказ из штаба армии - отойти к Минску.
Глава шестая
1
Вражеская авиация спозаранку гудела в воздухе, как встревоженный улей.
- Разрешите идти вот этими дорогами? - Канашов показал на карте две черные ниточки, пересекающие лесной массив.
- Пойдешь по лесам блуждать, не успеем вовремя выйти к Минску… И так уже сутки потеряли.
- Да ведь если идти по шоссе, вражеская авиация из моего полка форшмак сделает, товарищ полковник. Ведь они по головам ходят. Стемнеет, тогда и на шоссейную дорогу выйдем. Можно будет нажать…
- Запрещаю! Хватит, мне из-за вас выговоры получать…- приказал Русачев.
Канашов с болью в сердце вывел полк на шоссе, ибо приказ есть приказ и его нельзя не выполнять.
Немецкая авиация не давала полку совершать марш, то и дело производя налеты. Полк нес огромные потери и двигался медленно. Канашов снова обратился к Русачеву, но в штабе комдива не оказалось, его вызвал командующий. Канашов доложил Зарницкому, а тот уклонился от решения,
- Чего мудрить? - сказал он.- Делайте, как приказал комдив…
И тогда Канашов взял ответственность на себя. Он решил вести полк лесными дорогами.
К обеим сторонам узкой лесной дороги вплотную подступали заросли молодых сосен. Они цеплялись колючими ветками за борта, будто пытались остановить машины, хотя растянувшаяся колонна двигалась и без того медленно. Она шла по лесной дороге не спеша, как неторопливо ползет уж в густых зарослях травы.
Батальон капитана Горобца двигался в авангарде полка. Но вот батальон догнала легковая машина. Из нее вылез чуть сгорбленный полковник Русачев.
- Можно подумать, капитан, что вы собрались на увеселительную прогулку. - Глаза полковника горели гневом.
- Я выполняю приказ командира полка, товарищ полковник.
- Прячетесь по лесам и делаете вид, будто не понимаете, что совершаете преступление. Командир полка не выполняет моего приказа… Не оправдывайтесь…
Полковник выругался, влез в машину и приказал:
- Батальон немедленно вывести на шоссе и к вечеру занять оборону. Иначе расстреляю! - потряс он для большей убедительности кулаком. - Повторите приказ.
Растерянный Горобец четко повторил приказ.
Машина комдива, из которой продолжали сыпаться угрозы, тронулась с места и вскоре исчезла в клубах пыли.
Через полчаса головная походная застава батальона вышла на шоссейную дорогу. Гладкий как стол асфальт шоссе, казалось, сам стелился под колеса, и они скользили легко, точно коньки по льду. Перед глазами замелькали придорожные кусты, телеграфные столбы. Бойцы повеселели, выбравшись из лесных чащоб. Послышался разговор, смех. Небо чистое - ни облачка.
Горобец вел главные силы батальона, находясь в головной машине, а Бурунов замыкал колонну.
- Может, и правда, Николай Тарасович, зря осерчал я на комдива? Гляди, как быстро движемся, дух захватывает… Хорошо! - сказал Бурунов на коротком привале.
