Рядом стоял Чепрак. Ему не терпелось доложить о чем-то важном, но, видя хмурое лицо командира полка, он не решался. И, наконец, улучив момент, разом выпалил:
- Товарищ подполковник, комдив требует в штаб лейтенанта Миронова. К прокурору, по делу Сизова…
Лицо Канашова исказила боль.
- Пошли ты их всех знаешь куда!… Что ж, мне воевать без командиров? Всех заберут, одних - подсудимыми, других - свидетелями! Миронова не посылать.
Снаряд заглушил его ругательства, щедро осыпав Чепрака и Канашова горячей землей.
- Видал, какие любезности! - обтирая с лица грязь, крикнул Канашов Чепраку. - Сюда бы их, этих законников… Под огнем они бы скорей рассудили, кто прав: Сизов или вот эти!
Еще два снаряда образовали вилку.
- Нащупали, сволочи… Сообщите в штаб: меняем наблюдательный пункт. Противник засек нас.
Перебежали на запасной. Отсюда увидели, как на лесной опушке развертывается, соскакивая с грузовиков, вражеская пехота. Слаженно, ловко. Вот уже минометчики кладут серию пристрелочных мин перед нашими неокопавшимися цепями.
- Накроют, - сквозь зубы процедил Канашов, опуская бинокль.
Чепрак взглянул. Немецкие пехотинцы бежали во весь рост, прижав к животам автоматы, - вели на бегу огонь. Трассирующие и зажигательные пули создавали пугающую завесу, казалось: все летит тебе в глаза. «Эх, из «максимов» резануть бы по ним…»
- Огня не открывать! - повторили из штаба.
- Что ж с ними - целоваться прикажете?! - заревел в трубку Канашов.
- Спокойно, спокойно, - услышал он голос Русачева, - не наломайте дров, как Сизов… Мы запросили штаб армии.
Канашов взглянул на поле боя и увидел, что он уже не в силах предотвратить развивающихся событий. Когда немецкие автоматчики приблизились к нашим позициям, пехота с криком «ура» кинулась в контратаку, Завязался не знающий пощады рукопашный бой. Сердитой скороговоркой заговорили станковые пулеметы, отрезая огнем вторую и третью волну вражеских атакующих цепей.
И тут же позвонил из штаба дивизии Русачев.
- Кто разрешил открывать огонь из пулеметов?…
Канашов молча слушал, наблюдая за полем боя. А когда комдив замолчал, ответил спокойно:
- Товарищ полковник, вы посмотрите, что тут происходит. Рукопашная схватка. Понимаете: схватка!… Что, прикажете разнимать их?
Комдив выругался и бросил трубку.
Вскоре снова позвонил Русачев.
- Дай точные координаты, где твой НП. Я приеду к тебе…
- Вот несет нелегкая! - проговорил Канашов, кладя трубку.
Позвонил капитан Горобец.
- Товарищ подполковник, атаки противника отбиты. В батальоне много тяжелораненых. Прошу оказать помощь по эвакуации.
Командир полка тут же отдал распоряжение своему помощнику по снабжению выслать транспорт для эвакуации. И почти тотчас же его снова вызвал Горобец:
- Товарищ подполковник, у березовой рощи сосредоточиваются немецкие танки…
По его тревожному голосу Канашов догадался, что над батальоном, да и над всем полком нависла неотвратимая угроза. Немецкое командование решило начать новую атаку вместе с танками, зная, что у нас нет подготовленных для обороны позиций и молчит артиллерия. Комдив категорически запретил артиллеристам открывать огонь.
Немцы опять открыли сильный минометный огонь. Машины, прибывшие для эвакуации раненых, попали под обстрел, и одна из трех была разбита. Остальные укрылись в лощине, поросшей мелколесьем.
В это время из лесу вышли вражеские танки. Они шли медленно, настороженно, поводя тонкими длинными хоботами, будто обнюхивали воздух.
Канашов с тревогой оглядел поле боя. Оно было покрыто бугорками трупов - наших и вражеских. Но как только показались танки врага, многие из этих «трупов» зашевелились. «Это тяжелораненые», - подумал Канашов и выругал про себя помощника по снабжению за то, что тот долго не присылал машин для эвакуации.
…У поломанной молодой березки, кора которой была иссечена минометными осколками, лежал тяжелораненый. Ветки березы услужливо прикрыли его лицо от палящих лучей солнца. Изредка он открывал тяжелые веки и долго смотрел в небо. И когда он глядел в беспредельную глубину, ему становилось легче и не так жгло внутри. Раненый с трудом оторвал от земли отяжелевшую голову и сразу почувствовал резкую боль в левой руке. Осколком разбило и перерезало сустав у локтя, и рука теперь беспомощно болталась… «Руку отымут!» - с ужасом подумал он, и вдруг до него донеслось глухое урчание вражеских танков.
Сильным рывком он поднял свое израненное тело. В голове кружилось, туман застилал глаза. Он сел, прислонился к поломанному стволу березы - по коре тек сок. Потянулся губами, лизнул языком сладковатые капли. Еще и еще… А оторвавшись, увидел, как стремительно ползли вражеские танки, подминая и давя тяжелораненых, которые безуспешно пытались уйти от них. Некоторые бойцы начали отходить. Страстно захотелось остановить бегущих. Но как? Крикнуть? Разве услышат его слабый, одинокий голос? Он потеряется среди оглушающего скрежета гусениц.
Но где же лейтенант? Может, убит? А сержанты где? Он ощупал вещмешок. В нем лежали две противотанковые гранаты. Двух мало… Если бы еще две-три штуки.
В нескольких метрах от него лежал убитый боец. Чуть поодаль еще один, лицом вниз. Превозмогая боль, пополз он на правом боку. Обшарил вещмешок, нашел еще две гранаты. «Теперь есть чем встретить», - подумал он.
Бессильный, лежал он, наблюдая за двигающимися по полю танками. Внезапно они остановились, сделали несколько выстрелов по опушке леса. Там проходила вторая линия нашей обороны. «Почему же молчит наша артиллерия?» - недоумевал раненый, чувствуя, как голова кружится все сильнее, боль в руке нарастает, а силы покидают его…
Немецкие танки сделали еще несколько выстрелов с места и, видя, что наша артиллерия молчит, прибавив ходу, уверенно двинулись в атаку.
Раненый с трудом разжал сухие, горячие губы. Надо уползти, найти надежное место. Но куда? Нигде поблизости ни оврага, ни глубокой ямы… Да и поздно… А может, еще и есть время? Что же молчит наша артиллерия? Наверно, ее уже уничтожили. Он видел утром, как вражеская авиация бомбила наши позиции. «Что делать? Даже если подобью один танк, их много…» Кровь больно ударила в виски. «Умирать так по-глупому. Нет! Так просто я не сдамся!» План созрел мгновенно. Он быстро вставил запалы в три гранаты и заткнул их рукоятками за пояс брюк. Одну оставил для броска по танку. «Если не попаду и он пойдет на меня, наверняка подорвется…»
В волне развернувшихся атакующих танков один вырвался вперед. Он шел уверенно, все подминая на своем пути. Это был, по-видимому, командирский танк. Он двигался к сломанной березе. Правая рука с гранатой медленно развернулась над плечом…
Канашов поймал в поле зрения бинокля тяжелораненого. Он, свесив голову, упирался грудью в расщепленный ствол березы. «Видно, нет сил держаться на ногах, - решил подполковник. - Кто же это такой? - старался угадать он. - Ах, да это помкомвзвода Рыкалов!…» И вдруг голова старшего сержанта повисла, а все тело бессильно склонилось к земле. Убит или еще раз ранен?
На НП прибыл Ларионов. Левая его рука, забинтованная по локоть, висела на подвязке.
- Разрешите доложить, товарищ подполковник. На левом фланге немецкая атака отбита…
- Руку в рукопашной ранило?
Ларионов кивнул головой.
Канашов стал вновь наблюдать за полем боя.
- Смотрите, смотрите!… Видите сломанную березу? - крикнул Канашов, показывая пальцем.
Ларионов и Чепрак напряженно всматривались в сторону, указанную командиром полка.
Вражеский танк приближался. Он был уже метрах в пятнадцати от Рыкалова. Старший сержант, встав на колени, уперся грудью о ствол сломанной березы и метнул гранату навстречу танку. Рыкалов промахнулся: граната разорвалась в стороне от танка. Танк с ожесточением рванулся на него, и тотчас же послышался еще более сильный взрыв. Танк закрутился на месте с перебитой гусеницей. Чепрак изумленно поглядел на Канашова и Ларионова.
