Отец заметил, что Александр жаден до книг.
- Читай, сынок, читай… Книги для человека - что солнце и вода для растения, - говорил ему он.
Саша учился средне. Зато рано появилась у него склонность к рисованию. И в это же время он начал писать стихи. Старший брат, Николай, нередко смеялся над ним:
- Ну, ты, Пушкин, пойдешь сегодня в кино?
Но когда Саша принес домой пионерскую газету со своими напечатанными стихами и получил первый гонорар - сорок два рубля, отношение к нему резко изменилось. Даже девушки-одноклассницы, которые подсмеивались раньше над его нелюдимостью, стали как-то многозначительно улыбаться при встрече. А он смущался, старался пройти мимо. Очень гордая девушка Инна, отличница их класса, на экзамене выручила его по алгебре, рискуя своей школьной репутацией. Тогда же разнесся по классу слух, что она влюблена в Сашку «по уши».
На выпускном вечере десятиклассников, разгоряченная танцами, едва переводя дыхание, она вытащила растерявшегося Миронова на улицу. «Мне нужно тебе сказать, Саша, очень важное…» У него в кармане лежала страничка со стихами, посвященными Инне; он, волнуясь, нащупывал ее рукой, но не решался отдать! «А вдруг Инна высмеет мое увлечение поэзией? Она остра на язык… Нет, лучше как-нибудь в другой раз»,
В этот раз Саша провожал Инну домой. Они долго шли. Саше хотелось многое сказать девушке, но он не отыскал подходящих слов. С каким-то незнакомым до этого чувством слушал он торопливую скороговорку Инны, часто прерывавшуюся веселым смехом. Ей, видно, тоже было хорошо с ним. Шагая рядом с ней, он чувствовал себя счастливым впервые в жизни. Они долго стояли около ее калитки. Казалось, Инна чего-то ждала. И тогда, наконец, Саша решился: он протянул ей страничку со своими стихами. Она, как ему показалось, приняла их с некоторым недоумением. И вдруг неожиданно поцеловала его в щеку, звонко рассмеялась и, хлопнув перед растерявшимся Сашей калиткой, исчезла среди деревьев.
Может, это и была первая любовь. Но он не испытывал никаких мук любви, о которых пишут в романах, когда, приехав через год студентом института журналистики, узнал, что Инна вышла замуж и куда-то уехала.
А зимой того же года в жизни Саши произошел крутой поворот: его старший брат, в то время уже лейтенант, командир стрелкового взвода, был убит в Финляндии. Получив от матери письмо, закапанное слезами, - некоторые слова так расплылись, что их не удалось прочесть, Саша бросил учебу и пошел добровольцем на финскую войну. Вместе с письмом матери пришла записка от младшего брата Евгения. Он с раннего детства был настроен воинственно и спал и видел себя полководцем. В тот год он учился в седьмом классе. Рвался добровольцем, но «военкоматчики» были непреклонны. Тогда он вместе с товарищами решил пробраться на фронт самостоятельно. Купили военное обмундирование и ехали на товарных поездах до Ленинграда, где их задержали и вернули домой.
Евгений писал: «Я ехал с твердым намерением отомстить за Николая, но мне не доверяют еще оружия, а напрасно. Я бы доказал, что могу воевать не хуже взрослых».
Но воевать и Саше не пришлось. Пока прошел подготовку, война окончилась. Он хотел было опять вернуться в институт, но с середины года этого сделать было нельзя. Год пропадал. Командование предложило ему поехать учиться в училище. Саша вначале колебался, потом согласился. Окончив военное училище, он не верил, что может быть полноценным командиром, считал: это не в его характере.
А сегодня, получив благодарность Канашова, почувствовал, что его признали командиром, приняли в дружную армейскую семью.
Глава десятая
1
Канашов курил папиросу за папиросой, и в штабе стоял сизый полумрак.
Заместитель командира полка по политчасти Шаронов шагнул в дверь и, не различая, кто сидит за столом, крикнул грубоватым баском с порога:
- Товарищи, да ведь это безобразие! Дымовая завеса… (Шаронов был единственным некурящим командиром в полку.) Разве можно в таких условиях работать?
- Это я, Федор Федорович, надымил.
Шаронов узнал голос командира полка.
Гремя стулом, Канашов поднялся и распахнул окно. Дым столбом, как в трубу, потянуло наружу; голос Шаронова стал снисходительным, с шутливыми нотками:
- А я уж испугался! Не пожар ли, думаю? Дыму, хоть топор вешай…
- Хорошо, что зашел, присаживайся.
Шаронов положил кожаную папку, с которой почти никогда не расставался. На столе Канашова замполит увидел стопку военных журналов, а рядом подшивку «Красной звезды». «Сейчас опять что-нибудь придумает наш «новатор»,- подумал он.
- Это ты отдал распоряжение начать расследование по делу Миронова?
- Я. А что? - спросил Шаронов.
- Зря. Надо было, Федор Федорович, хотя бы мне доложить…
Вон оно что, самолюбие задето…
Шаронов был уверен, что поступил правильно. И в таких случаях он был непримиримым.
- Вчера из политотдела дивизии позвонили…
- Ну и пусть звонят! - раздраженно перебил Канашов. - Пока я командую полком. Нам надо самим разобраться, прежде чем поднимать шум.
- Михаил Алексеевич, я тебя не понимаю. Ведь ты же знаешь, что я сам присутствовал и после лично беседовал с Горобцом. Вчера у них в батальоне прошло совещание командного состава. Некоторые требовали отдать Миронова под суд и исключить из комсомола. Таково мнение большинства. Это было ответственное совещание… Миронов халатно отнесся к такому важному вопросу, зазнался. Говорят, что он хотел ввести какие-то новые методы подготовки данных. Разве допустимо так глупо рисковать людьми?
- Постой, Федор Федорович! Ты же не участвовал в «репетиции» учений…
- Как это не участвовал? - возмутился Шаронов, привстав в изумлении.
- Ты же сам сказал, что присутствовал. А присутствуют только наблюдатели. Ты на Горобца не ссылайся. Он напуган, вот и перестраховывается. Не верю я твоему большинству, которое само ни черта не разобралось в этом.
- Я чувствую давно, что ты не доверяешь мне, но как можно не верить командирам-коммунистам?
- А как можно верить тем, кто, не поняв сути дела, прикидывается демагогическими лозунгами заботы о судьбе батальона и полка? Да, я не соглашаюсь с теми, кто хочет отбить инициативу не только у Миронова, но и у остальных командиров.
- Ну, знаешь, Михаил Алексеевич, это уже слишком… Я старший командир и…
- Вот я и говорю с тобой как со старшим командиром и своим заместителем по политчасти. Всякие расследования по случаю во взводе Миронова прекратить. Надо больше вникать политработникам в суть боевой подготовки, чтобы повышать ее качество…
- Не моя забота военным обучением бойцов заниматься.
- Вот ты мне скажи, слыхал ли ты, что в батальоне Белоненко сержант Толокин уже второй год работает над усовершенствованием прицельного станка? Или, к примеру, что тот же самый Миронов придумал новый способ подготовки данных для ведения огня в ночных условиях?
- Что-то слышал… Но ведь это дело командиров - подхватывать новинки, внедрять их и прочее.
- Не только командиры, но и партийная организация должна оказывать им помощь, товарищ Шаронов. У нас еще нет подчас взаимопонимания между командиром-единоначальником и его заместителем по политчасти. То же происходит и в подразделениях… Горобец не понимает Бурунова. А, по-моему, он сильный политработник. Ведь он-то с делом Миронова разобрался… Случай произошел из-за плохой подготовки расчета минометной батареи полка. Они вели огонь минами, не свинчивая колпачков. И мины рвались на поверхности земли, не делая воронок. С Русачевым спорили чуть ли не до драки. Он запрещал знакомить с минами минометчиков, пока бумажку не получим. Все у него секретно… Вот и досекретничались.
Шаронов недолюбливал Бурунова за самостоятельность в работе и считал его зазнайкой.
- Есть у нас, если хочешь знать, промахи и в твоей работе… О них уже говорят в печати, - добавил Канашов и, достав из планшета свежий номер окружной газеты, молча протянул Шаронову.
