– Глухой??? – орет она, пробегая мимо все еще стоящего Кровника, и обеими руками указывает на лавку. – Садись!!!

Ныряет за занавеску, отделяющую экипаж от пассажиров.

Кровник ставит мешок на пол, быстро идет к противоположному борту и выглядывает в иллюминатор. Видит полосатое здание аэровокзала. Возле него курит человек в летной форме. Больше никого.

Самолет мягко трогается с места и начинает разворачиваться.

Кровник, пошатываясь, возвращается и опускается на сидение. Усаживает ребенка рядом с собой.

Дед, не мигая, рассматривает их обоих. Кровник дергает головой: «Чего?». Дед похлопывает себя обеими руками по груди и показывает на девочку. Голова ее торчит из бронежилета, словно из какого-то странного маскарадного костюма. Дед, выпятив нижнюю губу, уважительно кивает головой и показывает большой палец. Кровник пожимает плечами. Он смотрит на часы.

Взревев двигателями, задрожав всем корпусом, издавая свист и скрежет, самолет разгоняется и отрывается от земли.

Они быстро набирают высоту, и вдруг их резко клонит влево. Коричневый чемоданчик вылетает из-под деда и скользит куда-то в хвост самолета. Дед делает попытку поймать его.

«Стой!» – хочет крикнуть ему Кровник, но не успевает: дед, кувыркнувшись через голову, перелетает салон, и падает на спину, каким-то чудом не разбив себе голову об острый угол ящика. Самолет так же неожиданно выравнивается. Дед осторожно трогает свое правое ухо. Он смотрит на Кровника большими испуганными глазами и вдруг смеется. Кровник качает головой. Дед, подождав и поняв, что маневров больше не намечается, встает и, прихрамывая, идет в хвост собирать свой багаж.

Кровник поворачивается к девочке. Та выглядит бледной, и он осторожно прикасается тыльной стороной ладони к ее лбу: прохладный. Глаза ее – две спелых вишни. Его – два красных пятака. Он чувствует, как скрипят веки по иссохшей роговице. Вата во всем теле. Поспать бы. Поспать.

Взяв ребенка за руку, он идет в сторону пилотской кабины. Уже собравшись войти, останавливается: ящик, очертания которого показались ему знакомыми, – это большое старое пианино, намертво прикрученное к переборке здоровенными болтами. Кровник открывает крышку, видит черно-белые клавиши и золотые буквы «Украина». Он аккуратно возвращает крышку на место. Чувствует, как маленькая ладошка выскальзывает из его руки.

– Эй! – говорит он встревоженно и присаживается на колено. – Ты чего?!

Она выглядит еще более бледной, чем полминуты назад. Черные круги под глазами проявились, словно на фотографии.

– Тебе плохо? – спрашивает он встревоженно. Она тяжело дышит, приоткрыв рот. Смотрит на него взглядом, в котором явно читается приближающийся обморок.

Он быстро снимает с нее бронежилет и бросает его на пол рядом с пианино.

– Тошнит? – спрашивает Кровник. Она беззвучно открывает и закрывает рот.

Он рывком отдергивает занавеску.

Вспышка.

В глазах такая резь, будто брызнули из баллончика со слезоточивым газом.

Слезы – сплошным потоком.

Он прикрывается рукой. Еле разлепляет веки и смотрит сквозь щели-пальцы: СОЛНЦЕ.

Они летят прямо на Солнце.

Они выше облаков.

В разрывы между их белесовато-серыми клочками виден лес. Сплошной ковер тайги. Смазанные полупрозрачные диски винтов сверкают в солнечных лучах, как остро отточенные лезвия. Уверенный низкий гул моторов. Пилотка в своем кресле, словно маг: висит над всем этим великолепием прямо в воздухе. Прозрачный пол под ее ногами выглядит хрупким и тонким, словно лампочка накаливания. Огромные темные очки скрывают половину ее лица. Она поворачивается и сдвигает один наушник:

– Че?

– Аптечка где? – он кивает на девочку. – Дочери плохо! Нашатырь есть?

– Вон! – дергает головой Пилотка.

Кровник открывает шкафчик, достает железную коробку с красным крестом. Быстро находит пузырек с нашатырным спиртом и идет к девочке. Та стоит, прислонившись к переборке. На солнце ее бледность еще более очевидна. Он откручивает крышку и выдергивает пластиковую пробку зубами. Сует пузырек ей под нос.

Она встрепенулась, дернув головой, заморгала.

– Ну?! – встревоженно Кровник.

Смотрит на него удивленно и одновременно испуганно.

Морок и поволока ушли из ее глаз. Стоит, хлопает ресницами. Кровник протягивает пузырек к ней, и она отстраняется, сморщившись.

– Че там? – спрашивает Пилотка из-за спины. – Лучше?

– Вроде да, – говорит он, изучающе глядя на девочку.

Замечает откидное сидение и усаживает ребенка на него.

Щурясь, смотрит по сторонам, завинчивает пузырек. Пилотка наблюдает за всеми его действиями.

Он видит свое изогнутое отражение в почти зеркальном стекле ее «поляроидов». Показывает на кресло второго пилота:

– Можно?

– Можно… – говорит она. – Ничего не трогай…

Кровник осторожно протискивается в кресло. Пилотка поворачивается к девочке, рассматривает ее какое-то время, потом снова начинает созерцать тропосферу.

– Не летала чтоль никогда?

– Да, первый раз…

– Бледная она у тебя ужас просто… не наблюет тут в кабине? Мне это нах не надо если че…

– Ты местная? – спрашивает Кровник.

Она смотрит на него:

– Ты дурак?

– В смысле?

– В смысле, а ты местный? А как тебя зовут? Телефончиками обменяемся? Или адрес почтовый дашь? Письма писать буду.

– Понятно, – Кровник хочет улыбнуться, но вместо этого вдруг зевает так, что хрустнуло в челюсти.

Он прикрывает рот рукой, хочет извиниться, но вместо этого зевает еще шире.

Приборы, небо, облака под ногами.

Он хочет спать.

В кабину сопя, вваливается дед. Откидывает второе сидение. Садится, уперев руки в бедра.

Пилотка смотрит на него. На девочку: та сидит с закрытыми глазами. Лоб и щеки – фарфор.

– Тебе куда? Где твоя больница? – спрашивает Пилотка, поворачиваясь к Кровнику.

– В Москву. Там госпиталь.

– Хо-хо! – она смотрит на него. – Че-то сегодня всех в Москву потянуло! Неее! В Москву я не полечу! Все кому в Москву – тем в область!.. В аэропорт!..

Она стучит по штурвалу:

– Хотя Катруся до Москвы легко дотянет. У меня дополнительные баки стоят с американского разведчика… вьетнамцы подогнали…

– Давай! – говорит Кровник. – Заплачу хорошо!

– Неее… – она качает головой, – Не могу. И Катруся сегодня грузовая. Мне посылку нужно сначала закинуть. Там строго по расписанию. Там прощелкать нельзя! Лицом «ноу клац-клац»! Дядя серьезный! Вперед тебя половину проплатил и таки хочет иметь за свои деньги сервис!.. А то его бойцы так по печени накидают!.. На аэродроме спрячетесь все в ящики. Я потом покажу в какие… Чтоб вас никто не видел… слышь дедуля? Спрятаться придется всем, как сядем, говорю! У меня условие такое было, чтоб я никого не брала… Люди придут, заберут свой груз и все – летим в область. Там вам и больницы и самолеты до Москвы…

Кровник кивает.

– Всех в Москву потянуло? – спрашивает он. – Сегодня?

– Да вон… – Пилотка кивает в сторону деда, – В грудь себя бьет, орет «я политический, я говорит всю жизнь с гадами боролся, полжизни из-за них сидел, а теперь хоть что-то сдвинулось, теперь, в Москве их бьют!»… Не может, в стороне остаться, политический… Хочет в Москву…

– И ты вон… – она смотрит на него, – Еще один москвич нарисовался… такими бабками светишь… опасно… народ тут денег давно не видел…

– Тебе первой показал, – говорит Кровник. – Если че буду знать, кто растрындел…

Она ухмыльнулась.

– Меня Савелий зовут, – сказал дед.

Они синхронно повернули головы в его сторону.

– Савелий?

– Савелий, – кивнул дед. – А тебя мне как величать, красавица?

– Пилотка.

– Значит, не послышалось… – Савелий покивал.

– Че ты там в Москве делать будешь? – спросила она. – А, дед? По баррикадам бегать? Лозунги орать? Там же, наверное, как в девяносто первом щас. Военный переворот! Хунта!

– Какой же это был переворот?! Какая ж это хунта?! – дед оживился. – Даже режим чрезвычайного положения не вводили! Когда деньги меняли, и то на ночь возле магазинов по стране «бэтээров» понаставили! А Горбачев? Плел всем, что, арестован в своем Форосе, отрезан от связи. Брехня! У него в машине, в гараже телефон был. Хоть щас звони Бушу через спутник. Хуюнта это, а не хунта!