Чтобы не хихикнуть, Миле пришлось изо всех сил напрячь мышцы рта. Женя тоже потупилась слишком уж смущенно. Но Наталья Павловна продолжала вещать, не сомневаясь, что ее слова принимаются всерьез:

– Я могла бы, сделав скидку на нынешнюю простоту нравов, посмотреть сквозь пальцы на ухаживания твоего однокурсника, но принимать знаки внимания от хозяина крайне опасно! Он может подумать, что за те деньги, что он тебе платит, ты должна не только продавать книги. Извини, что касаюсь этой темы, но ты должна быть очень осторожна, а мы, в свою очередь, обязаны показать ему, что ты не беспризорница! Он, как и любой другой мужчина, должен твердо знать, что ты достойно воспитана в достойной семье, и обращаться с тобой соответствующим образом.

Можно подумать, старуха действительно волнуется за Женю. Как бы не так! Человек, разыгрывающий трагедию на пустом месте, никогда не бывает искренним. Просто она упивается ролью благородной дамы в борьбе за нравственность.

В этом спектакле Женя – не предмет заботы, а статистка.

Миле приходилось общаться с разными людьми, но таких закоренелых эгоисток она встречала только среди поколения Натальи Павловны. Это могли быть самые разные женщины, и Благородные Дамы, как Наталья Павловна, и Партийные Мадонны (переквалифицировавшиеся большей частью в религиозных фанатичек, так сильна в них страсть поучать и командовать), и Обычные Советские Женщины, которые «я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик». Всех их объединяло одно – эгоизм, причем эгоизм особый, искусно рядящийся в одежды самоотречения и тем самым способный обмануть даже свою хозяйку.

Наталья Павловна была еще не худшей разновидностью, больше всего Милу бесили Советские Женщины, тянущие и работу, и никчемного мужа, и великовозрастных деток. В их домах всегда царит мрачная и торжественная обстановка жертвоприношения, хотя, если разобраться, и работа не особенно трудная, и муж не никчемный, и дети вполне самостоятельные, только изображают из себя младенцев в угоду мамаше. Ведь мамаше нужен перманентный подвиг и героизм, а где его взять, если не мучить родню?

Ни в одной другой возрастной группе Мила подобных душевных свойств не встречала, хотя, конечно, и среди ровесниц Натальи Павловны было много хороших женщин.

– Ты приняла от него коньки? – Пока Мила отвлеклась, старуха выпытала из Жени все подробности свидания. – Боже мой, как ты могла?

– Мама, в кафе они бы те же самые коньки и проели, – вступился за Женю Михаил. – Ты слишком строга, сейчас никто не представляется семье на такой ранней стадии знакомства.

Наталья Павловна сложила губы кошелечком.

– Я не знаю, что сейчас, – внушительно произнесла она, – и знать не хочу. В своем доме я живу по тем правилам, которые мне внушили в детстве, и не собираюсь от них отступать. И пока Евгения находится на моем попечении, она должна следовать тем же правилам.

Пафосная речь затуманила сознание Милы, и ей не пришло в голову простое возражение, что Женя тоже живет в своем доме.

– Сколько стоили коньки? – продолжался допрос.

– Восемьсот рублей, – призналась Женя.

– Хорошо. – Наталья Павловна отлучилась на минуту, чтобы вернуться с названной суммой. – Вот деньги, вернешь своему поклоннику. Скажешь, что подобными покупками он оскорбляет твоих родных. Которым должен представиться в самое ближайшее время, если хочет и дальше встречаться с тобой. Договорились?

Женя кивнула.

– Теперь ты, Михаил! Ты будешь встречать Женю из магазина, пока мы не познакомимся с молодым человеком. Если ты опасаешься, что не сможешь поставить его на место, я буду ходить вместе с тобой.

– Я справлюсь, мама.

– Надеюсь. Женя, улыбнись, пожалуйста, и не считай себя принцессой в плену у дракона, – усмехнулась Наталья Павловна. – Поверь мне, если молодой человек боится представляться семье девушки, значит, намерения у него дурные и его бегству можно только радоваться.

С этими словами старуха величаво покинула комнату.

Женя уткнулась носом в подушку и натянула на голову одеяло. Перед тем как заснуть, она всегда вспоминала любимые книги, перед ее глазами проносились яркие, как в кино, сцены из романов, а иногда она додумывала судьбу главных героев, представляла, что могло бы случиться с ними дальше.

Но сегодня ей было о чем поразмышлять и без любимых персонажей. Вечер на катке очень понравился ей, но, кажется, Наталья Павловна волнуется напрасно.

Они просто катались, совсем не как Кити с Левиным. Женя осторожно передвигалась от бортика к бортику, а Константин носился в отдалении с клюшкой, отрабатывая какие-то спортивные приемы. Он сразу сказал ей, что иногда играет в хоккей с такими же любителями. У него были свои коньки, а Женя хотела взять напрокат, но он настоял на покупке, сказал: еще пригодятся.

Потом он проводил Женю до дома, они шли с коньками, перекинутыми через плечо, и разговаривали – о книгах, фильмах и даже о хоккее. Жене было интересно, тепло и спокойно. Так хорошо, что ни о какой любви думать не хотелось.

Константин-то об этом точно не думает! Ему с ней забавно, не больше. Как, например, поиграешь в гостях с чужим котенком, а через полчаса забудешь. Но ведь и котенок не станет скучать по тебе.

Прощаясь, он предложил ей покататься вместе еще, и Женя согласилась. Разве могла она представить, что Наталья Павловна ей запретит?

Девушка вздохнула. Дальнейшие события нетрудно предсказать. Она предлагает Константину познакомиться с семьей. Тот думает, что Женя навязчивая девица, сворачивает посещения катка и на всякий случай увольняет ее из магазина. Допустим, она рассказывает ему про Наталью Павловну, пожилую даму, живущую «по правилам» и требующую их соблюдения от Жени. Он посочувствует и все равно прекратит общение, ведь хорошие люди не жалуются на родственников посторонним людям. Можно вообще ничего не говорить, но в каком свете она выставит тогда Михаила Васильевича, который будет встречать ее? А можно вступить с дядей в преступный сговор. Но заставлять его врать тоже не очень-то красиво.

Идея ослушаться, дать отпор Наталье Павловне расценивалась Женей как фантастическая. Ее тихая, мягкая натура противилась всяким бунтам, а понимание, что она живет у Натальи Павловны «из милости», усиливало природную покорность. И до сих пор она не давала опекунше поводов к недовольству. А та, надо отдать ей должное, всегда справедливо распределяла домашнюю нагрузку и заботилась о Жене. К тому же обе они, запоем читающие одни и те же книги, часто сходились во мнениях. Женя не курила, до сих пор не пробовала вина и не ходила в ночные клубы не из-за строгих запретов, а потому, что ей не хотелось. Таким образом, до сегодняшнего дня у нее не было повода взбрыкнуть.

Михаил Васильевич тоже жил в ладу с матерью, так как во всем ей уступал. Остальные члены семьи придерживались той же тактики, зная, что при малейших признаках неповиновения Наталья Павловна может так раскалить обстановку, что дышать станет невозможно.

Нет, пожилая дама не скандалила, она просто переставала замечать провинившегося. Вместо приветствия поджимала губы и отворачивалась. А когда семья собиралась за общим столом, всем сразу становилось ясно, как невыносимо страдает Наталья Павловна.

Женя плотнее закуталась в одеяло. Как жаль, что ее приключение закончится так быстро!

И еще одна мысль тревожила ее. Как-то незадолго до смерти Женина мать сказала, что еще в юности испытывала странное чувство, глядя на дом, в котором они теперь живут, хотя раньше, до переезда, ее с этим домом ничто не связывало. Это была не тревога и не симпатия, просто она знала, что этот дом для нее не такой, как другие. «Если бы я верила во всю эту чушь, то считала бы себя экстрасенсом, – говорила мама. – Наверное, это просто обман памяти. Такое же чувство у меня к одному перекрестку на севере города (она назвала адрес), но не представляю, что там может быть для меня важного». Так или иначе, но она всегда знала, кто звонит по телефону, а стоило ей вспомнить какой-нибудь фильм, его тут же показывали по телевизору.