— Он потерял работу, ваш зять? Все из-за этого? И не мог найти другую?

— Он притворялся, что у него новая работа, — сказала я. — Каждый день куда-то ездил. — Никто так и не узнал, чем занимался Чарли все эти дни, куда он отправлялся, когда уезжал по утрам. Он был очень хитрый, никогда не проезжал больше тридцати миль — ровно столько было до Манатуса, где он якобы работал.

— И они потеряли дом? — спросила ее преподобие Джуди.

— Его вот-вот должны были конфисковать. Мы и не знали. То есть про дом. Если бы знали, мы бы им помогли.

— Разумеется, — сказала ее преподобие Джуди. — И тогда он...

Я ничего не ответила. Конечно, я ее слушала, но так, как слушаешь разговор за соседним столиком в ресторане. Я думала, что Джукановичи — мать, отец и дочка, как были Алиса и Чарли с Лайлой или как мы с Робертом и Алисой, хотя Алису я почему-то сравнивала не с миссис Джуканович, хотя они обе матери, а с Вандой. Наверное, потому, что Алиса была моей дочерью. Я вспомнила, как миссис Джуканович шлепнула Ванду за разбитый Домик мечты, и у меня, должно быть, переменилось лицо или вырвался какой-то звук, потому что ее преподобие Джуди перегнулась через кофейный столик, тронула меня за колено и сказала:

— Хотите помолиться?

На секунду мне почудилось, что она спрашивает, не хочу ли я пойти к себе в комнату и помолиться там, но потом я поняла, что она предлагает мне помолиться с ней вместе прямо тут, в гостиной. Интересно, подумала я, она попросит меня стать на колени? Но сразу сообразила, что нет, конечно: так мы и в церкви не делаем.

— Ну что, помолимся? — спросила ее преподобие Джуди.

Я поняла, что все это зашло чересчур далеко.

— Нет, — сказала я. И встала. Взяла тарелку с кексом, отнесла на кухню, сняла его с тарелки и как можно аккуратнее завернула в фольгу. На ней еще осталась ленточка, и, поскольку мы съели кусочек кекса, бантик оказался уже не ровно посередине, но с этим я ничего не могла поделать. Ее преподобие Джуди в гостиной уже встала и смотрела на фотографию Алисы с Лайлой на каминной полке. Она повернулась ко мне, но не успела открыть рот, как я протянула ей кекс и сказала:

— Спасибо вам за визит и за кекс, но у Роберта диабет, и мы таких вещей в доме не держим. Простите.

— Ох, — сказала она. — А я не знала.

— Конечно, не знали. Откуда вам было знать?

Она чуточку смешалась, и на мгновение мне стало ее жалко. Это ведь тяжелая работа — день за днем лезть в чужие жизни, стараясь починить все, что там сломано. Я отдала ее преподобию кекс и положила ей руку на плечо.

— Все в порядке, Джуди. У нас с Робертом все нормально. Не надо за нас волноваться.

Она посмотрела на кекс так, как будто раньше никогда его не видела и не знала, что это такое и что с ним делать.

— Вы отнесите его Джукановичам, — сказала я. — Думаю, они будут очень рады такому замечательному домашнему кексу.

Когда ее преподобие Джуди ушла, я немного посидела в гостиной — вообще-то у меня нет этой привычки, но порой приятно бывает посидеть и посмотреть на улицу, хотя там почти никогда ничего не происходит (мы живем в тупике). Соседский пес — кажется, его зовут Ролли, какая-то помесь вроде бигля с бассетом — притрусил на нашу лужайку и спокойно сделал на ней свои дела, а потом вернулся домой, и я понадеялась, что Роберт, который, конечно, уже сидел наверху в своей мастерской, в этот момент не выглянул из окна, потому что эта собака его бесит. В доме было очень тихо, и я прислушалась, думая услышать возню Роберта в мастерской, но не смогла. Наверное, он задремал. По-моему, он там частенько дремлет — может быть, потому он и был такой сердитый, когда у нас жили Джукановичи, ведь внизу-то, в подвале, и прилечь некуда. Надо мне было поставить туда раскладушку.

Я поднялась наверх и постучала к нему в закрытую дверь — с той же опаской и решимостью, что и тогда, когда стучала в нее последний раз к Джукановичам.

— Чего? — спросил Роберт.

— Она ушла, — ответила я.

— Знаю, — сказал он. — Я слышал. Чего ей было надо?

— Поговорить, — ответила я. — И помолиться.

— Помолиться?

— Да, — сказала я.

— Ну и что, помолилась ты? — спросил Роберт.

— Нет, — ответила я. — Я сказала, что у тебя диабет.

— Что? Чего ради?

— Ох... Это долгая история. Но я солгала священнику. А ты спал?

— Нет.

— Я думала, может, ты вздремнул.

Спустя несколько секунд Роберт спросил:

— Так зачем ты солгала ее преподобию Джуди?

— Не знаю, — ответила я. И положила на дверь руку, прижала к ней ладонь.

— Я скучаю по пастору Эбботу.

— Он понимал, когда человека лучше оставить в покое, — сказал Роберт.

— Да, — подтвердила я.

— Может, пора бросить.

— Что бросить?

— Ходить в церковь, — сказал Роберт.

— Ох, — сказала я. Сама я никогда бы до этого не додумалась — перестать ходить в церковь. Мы с Робертом всегда туда ходили. Если перестанем, люди решат, что мы ведем себя странно, но разве это достаточно веская причина для того, чтобы продолжать ходить?

— Как ты думаешь? — спросил Роберт.

— Думаю, ты прав, — ответила я. — Это хорошая мысль.

— Нет, если хочешь, ходи на здоровье, — сказал Роберт. — Но я, пожалуй, брошу.

— Нет. Я тоже. Тоже, пожалуй, брошу. — Разговаривать через закрытую дверь было немножко нелепо, и я хотела было ее открыть, но потом решила, что это ни к чему. Я знала, как выглядит Роберт. Мне не нужно было его видеть. — Обедать будешь? — спросила я.

— Давай, — ответил Роберт.

— Чего тебе приготовить? Могу разогреть вчерашнюю лазанью.

Или просто сандвич? У меня есть индейка и ветчина.

— Лазанью сама доешь, — сказал Роберт. — А мне сандвич. С индейкой. И с сыром, если найдется.