— А теперь вы все, ты и твои хлопы, убирайтесь с моих глаз долой! Куда хотите. А я вашу деревню буду жечь.
Вот для чего нам была нужна та канава — чтобы огонь на пущу не перекинулся. Продуманное, верное решение. А войт:
— Ваша ясновельможная милость, за что?!
А пан Хведос:
— А за то, что твои хлопы мне сегодня большую шкоду сотворили — на дороге завал устроили.
Войт:
— Это не мои! Это не наша шкода!
А Хведос:
— А мне все едино! Сказал: пошли вон с моих глаз! Идите и другим передайте: если еще кто такое устроит, я опять буду жечь!
Войт ушел, потом ушли и хлопы — быстро, в пущу. А мы спалили ту деревню. Переночевали и двинулись дальше.
На следующий день нам уже завалов не устраивали. Устроили хуже — на полверсты разобрали мостки. Мы с этим делом долго провозились, пока новые мостки устроили, пришлось прямо посреди пущи ночевать. До деревни мы дошли только к полудню. А там уже нет никого. Но саженная канава вокруг той деревни уже стоит готовая, в ней уже и воды по колено.
Спалили мы и ту деревню, устроили дневку, потом переночевали и двинулись дальше.
Вот тогда уже по-настоящему пошло-поехало: то они нам завал устроят, то мостки разберут, то дойдем до деревни, а ее уже до нас кто-то спалил, а то и вообще на утренней проверке одного-другого пана недосчитаемся. Короче, много было всякой разной шкоды. А воронья над нами было — просто тьма! Едем, молчим, все хмурые, злобные. Где какая в пуще ветка хрустнет, сразу за саблю хватаешься. А у которых нервишки похуже, те и из аркебузов по кустам стреляли. Но, как после проверяли, каждый раз безрезультатно. Так что пока мы до Кавалочков добрались, все были уже на взводе — ого-го!
Правда, в самих Кавалочках было тихо и мирно. Встретил нас тот самый войт, который еще по весне обещал мне найти того волколака, который моего Жучика сожрал. Я у войта первым делом и спросил, нашелся ли тот волколак.
— Э, ваша милость! — отвечает войт. — Какие теперь волколаки! Да теперь у нас каждый хлоп много хуже самого лютого зверя. Вы не смотрите, что они такие тихие, вы слушайте меня. А я вам вот что скажу: я теперь каждый раз как утром проснусь, так и радуюсь, что вот еще одна ночь миновала, а меня не зарезали!
Может, так оно на самом деле там и было, не спорю, но лично мне Кавалочки тогда показались тихим, надежным местом. Мы там два дня стояли, отдыхали, готовили место для приема господаря и всей его шушеры-мушеры. Приготовили — и сразу двинулись дальше. Я, как это уже стало привычным, ехал первым. Все кругом было смирно, хорошо, день тихий, погожий. Чмяк, чмяк грязь под копытами, птички поют, вороны каркают, Змей подковой о подкову цокает.
Да, точно, Змеевы подковы! Ничего другого не скажу, хорош был конь — умный, легкий на ходу, в обращении ласковый, я на него сперва не мог нарадоваться. А потом, день этак на десятый, стал мой Змей передними ногами подсекать. То есть идет и копытом копыто цепляет, вот подковы и звякают. Но подковы это ладно, а я все боялся, как бы он себе бабки об железо не посек, что мне потом с ним, хромым, в пуще делать? Вот потому я, как только привал, сразу ноги ему осматривал. Ноги всегда были целыми. Это, конечно, хорошо, но как-то странно. Поэтому я очень не любил, когда он нет-нет да и шваркнет копытом по копыту.
А в то утро он, как назло, шваркал да шваркал, шваркал да шваркал. Я уже хотел было остановиться, я уже и поводья начал было подбирать…
Как вдруг глянул вперед, на дорогу, и вижу…
На мостках стоит волк. Шагах так в полусотне, не больше, как раз на повороте. Стоит он, язык вывалил и нагло смотрит на меня. Я сразу поводья ослабил. И то! Я же теперь уже вижу, какой это волк! Это же здоровенный волчище! Нет, это совсем волколак! И разрази меня гром, да это же тот самый гад, который на меня весной кидался! Нет, думаю, тварь мерзкая, да я тебя…
Но дальше я подумать не успел. Змей вдруг как встанет на дыбы! Вдруг как заржет! А после вдруг как кинется в галоп на того волколака! Ну, я чего, мне теперь аркебуз не подмога, я саблю выхватил, ору:
— Ату его! Ату! Ш-шах! Разом! — и мчу на гада этого.
А этот гад от меня по мосткам. Шибко бежит, холера, язва Цмокова, но и мы со Змеем тоже хороши, не отстаем. Но куда мы? Зачем?! Ни пан Хведос, ни кто другой из наших за мной скакать и не подумал, один только я, дурень дурнем, погнался за тем волколаком, вот где вправду мать была права…
Но это я сейчас так говорю, а тогда я ничего такого не думал, а только думал, как бы мне его достать. Кричу:
— Змей, наддай! Наддай, озолочу!
Змей наддает, наддает. Но и волколак был резвый на ногу. Долго мы за ним гнались, может, верст пять, а может, и больше.
Потом он вдруг остановился, развернулся. Змей на него! А он на Змея! Х-ха! — за глотку его! Х-ха! — рванул, разорвал, кровища хлынула, Змей зашатался и упал, а я, не знаю как, успел из седла выскочить, упал, сразу поднялся, саблей замахнулся, ору:
— Сюда, язва! Сюда!
Он на меня и кинулся! А я его саблей ш-шах, ш-шах! Но сабля не берет. Он отскочил, и опять на меня! Я ему саблей в пасть! — и промахнулся, он мне на грудь — и повалил, я саблю отбросил и думаю: Анелька, свет мой, счастье мое, не вини меня, дурня, прости! А сам тем временем его ш-шах за горло и начал душить. Что такое волколачье горло, можете себе представить, а еще какая на нем шерсть — густая, как валенок. Но я душил его, душил, душил…
И задушил! Он еще задними ногами подрыгал, подрыгал — и сдох, околел. Я лежу возле него, сил у меня никаких, я шевельнуться не могу, мне даже дышать и то тяжело.
Так я потом еще долго лежал, воронье вверху летало, каркало.
После я сил набрался, встал, перевернул его, смотрю: да, точно, след от моей пули. Тогда я пнул его ногой и говорю:
— Вот так, братка ты мой, это тебе наука. В другой раз на поважаных панов не кидайся.
Сказал я так и стал руки об кунтуш вытирать. Вдруг чую: что-то у меня правый локоть ломит, как будто кто его… Ого! Я скорей на локоть глянул…
И точно! Кунтуш там весь в лохмотьях, через него рука видна, а та рука… Вот как он, думаю, холера, изловчился, почти до кости потрепал, вон сколько мне крови пустил да еще сколько своей слюны мне в рану…
Слюна! Ат, думаю, вот так! Отравил меня поганый перевертень! Живьем убил! Да, и убил, а разве нет?! Я теперь кто? Я разве человек? Ну, разве что пока еще, а так… Ф-фу, не вздохнуть! Ф-фу, закружилась голова! Что же теперь, я думаю, мне делать? Я же теперь…
Нет, думаю, тут первым делом нужно успокоиться. Вот потому я дух перевожу, потом холодный пот со лба утираю, на Змея оборачиваюсь…
А Змея уже нет! Кровищи на мостках еще полно, вот таковская лужа, а где сам конь? Я ближе подошел, получше присмотрелся…
Все понятно! Его кто-то с мостков в дрыгву утащил и там сожрал. Только никакой это не кто-то, а хорошо известно кто! Получается, что пока я с волколаком бился, он из дрыгвы вылез и моим Змеем полакомился. После мог, между прочим, и мной закусить, но не стал. И правильно, думаю, зачем ему меня жрать, я же теперь ему уже не враг, я же теперь ему слуга, я уже Цмоков хлоп. Ой, думаю я, дурень! Зачем мне был нужен этот волколак? Может, я его не тронь, так и он меня не тронул бы. А теперь как мне быть? Теперь же мне к нашим возвращаться нельзя, там у нас один закон: всех, волколаками покусанных, чтоб заразу не разносили, сразу расстреливать. А у хлопов, там так: волколачьему прихвостню, как и самому волколаку, — осиновый кол…
Нет, думаю, и то и другое не по мне, я, если надо, сам с собой посчитаюсь. Кстати, делается это очень просто. Ставишь аркебуз прикладом на землю, а сверху головой в ствол упираешься, потом ногой… Да, сперва еще надо разуться, тогда будет ловчей, — пальцем ноги на курок нажимаешь, и готово. А где это, думаю, мой аркебуз? Стал я его искать — сперва по мосткам да по ближним кустам, потом по дальним…
Долго искал, ничего не нашел — ни аркебуза, ни даже сабли. А она ведь, думаю, вот только что возле зверя лежала! А теперь ее нет. Но и это не все! Даже воронье и то, вот диво, теперь куда-то улетело. Теперь только один дохлый волколак стеклянным глазом на меня поглядывает…
