Пошли в закусочную залу. Фимка подала нам свекольника, гуся с гречкой и кувшин с кувшинчиком. Добрый поручик этот Хвыся, ничего не перепутал! Ладно, остались мы с Марылькой вдвоем, я запиваю, перекусываю, а Марылька, эта больше говорит, докладывает мне, что здесь за время моего отсутствия происходило. А происходило всякое! Такое, что порой кусок в горло не лез. Одним словом, я под конец ее рассказа до того разволновался, что пошел и лег, соснул часок-другой. После еще раз побрился, нафабрился, надел свой любимый красный жупан с золотыми шнурами, шапку с жар-птицыным пером, переобулся в чужинские сапоги со скрипом, чарку кинул, сел на Грома и поехал до своих стрельцов. Ехал, кнутом поигрывал. Народ опять безмолвствовал.

Вот подъехал я к стрельцам, к Дому соймов. Там порядок. Все оцеплено, никто не входит, не выходит. Пан каштелян усы грызет. Я говорю ему и Драпчику:

— Пошли.

Драпчик взял с собой десять стрельцов, мы вошли в Дом. А Хвыся с остальными стрельцами стоит, службу несет. И это хорошо, потому что когда подчиненные заняты делом, мне тогда спокойнее.

Ладно о них. Входим в главную залу. Наши паны сидят, вижу, уже обмякли ждать. Прохожу, сажусь за верхний стол, пана каштеляна ставлю рядом, а рядом с каштеляном Драпчика. А стрельцы, ученые, собаки, сами становятся по окнам и дверям. Паны молчат. Тогда я встаю, достаю великий привилей с красной государственной печатью, всем его показываю и говорю:

— Так, слухаем, Панове! Чтобы потом не было никаких дурных разговоров, я вам сразу объявляю, что Великий князь вот что решил: пока что временно, до той поры, пока он Цмока не добудет, или, вдруг такое случится, пока не объявится князь Юрий, сын покойного князя Сымона, назначить меня Зыбчицким старостой. Всем слышно, Панове?

Сказали, что всем. Неохотно сказали, собаки. И ладно! Тогда я дальше говорю…

А дальше я им долго говорил, чтобы и самый последний дурень это понял, но вам, как людям умным, я сейчас скажу кратко. Так вот, я им тогда сказал примерно так: время сейчас лихое, валацужное, хлопы рассупонились и кинулись в разбой, особливо в тех местах, которые остались без панов… Знаю, знаю, говорю, да, уже есть у тех панов наследники, но сразу отвечаю: они еще в наследство не вошли, великокняжеская канцелярия их прав еще не подтвердила. Да и хлопам, сами знаете, тоже нужно время, чтобы они привыкли к новой руке. Только привыкать тогда легко, когда на это есть охота. А откуда быть этой охоте, если Демьяновы собаки к ним так и суются и на разбой науськивают? Не вы ли это сами на собственной шкуре едва ли каждый день чуете? А пан Зюзюк, царство ему небесное, разве он вам не живое… тьфу, разве не грозное предупреждение? А я?! Прямо скажу: пока мы сюда из Глебска шли, эти собаки вон сколько моих стрельцов загрызли! Девять голов в пути недосчитались, вот как! А как я зимой отсюда уходил, вы об этом, поважаные, слыхали? Нет? Тогда послушайте!

Тут я им, очень даже к месту, рассказал, как я с Демьяном встречался и как он мне грозил. Потом я рассказал, не обо всем, конечно, это государственная тайна, но все же кое-что рассказал и о том, как пан Великий князь меня в Глебске встречал, как поил да кормил, как мы вместе с ним на охоты ездили и каждый день до утра пировали, ломали головы, как Цмока извести, и как потом решили, что я первым пойду, все, что надо, приготовлю, а уже потом, ближе к лету, когда вода спадет, тогда и сам Великий князь сюда явится, и тогда я с ним — он и я — прямо в лоб, а стрельцы и панство с флангов, ударим на Цмока. Вот где будет потеха так потеха, Панове! Но пока что нужно хорошо приготовиться. А готовиться мы будем так: я со своими буду ездить по всему повету и бить Демьяна и его поплечников, этих поганых Цмоковых собак, а вы, поважаное панство, будете мне в этом деле во всем, что велю, помогать, а кто не поможет, тому будет короткий суд и скорая расправа. Ясно, Панове?

Молчат. Как народ. Цмок с ними, пусть себе молчат, лишь бы не вякали. Я сел, сказал:

— А теперь бывайте здоровы, мои дороженькие. Объявляю поветовый сойм закрытым.

Они посопели, попыхтели, но промолчали и ушли.

А после и мы с Драпчиком вышли. На дворе уже темнело. Стрельцы вокруг Дома стояли. Я задумался. А что! Вот, думаю, я сейчас уеду, а эти не уедут же! Куда мне их теперь девать? Таких только оставь без присмотра, они же за ночь запросто все Зыбчицы с землей сровняют! Ой, голова болит! Я еще крепче задумался. А когда придумал, еще долго не решался, а потом все же решился. Тогда я достаю связку ключей, я их загодя, как чувствовал, у пана каштеляна отобрал, а вот теперь нахожу нужный мне ключ, подаю его пану Драпчику и говорю:

— Вот, смотри. Это очень важный ключ, не потеряй. Он от здешнего домсоймового винного подвала. Подвал крепкий, каменный, его не подожжешь и из него не вылезешь, потому что он без окон. Зато вина там — десять раз залейся. Так вот что, поважаный пан Мирон. Ты вот прямо сейчас берешь своих варьятов, заводишь их туда, и пусть они там пьют всю ночь, хоть запьются, мне не жалко, лишь бы они по городу не шастали. Понятно? Как только они все туда зайдут, ты их на ключ запрешь. Вопросы есть?

— Есть! — он бесстыже отвечает. — А как же я?

— А ты, — я говорю, — тоже без моей ласки не останешься. — Отстегиваю еще один, маленький ключ, подаю его ему и говорю: — А это будет от буфетной. Там чужинского шипучего ведер, может, двадцать или даже больше. Думаю, тебе с паном Потапом этого до утра хватит. Исполняйте!

Драпчик ключ схватил, коршуном с крыльца слетел, там живо выстроил стрельцов в походную колонну и повел их, с песней, в Дом соймов, в подвал — прочистить горло, как им было сказано. А я с легким сердцем поехал домой, до Марыли.

Там мне Марыля говорит:

— Ой, как ты всех этими варьятами переполохал!

Я говорю:

— Больше полохаться не надо. Я их теперь на крепкую цепь посадил.

— На какую?

— На хмельную, — и рассказал, как было дело.

Марыля сразу успокоилась и на радостях и мне кувшинчик поднесла.

Но я не спешил к нему прикладываться. Сперва я вызвал Генуся и велел ему подготовить мне подробный, с комментариями, список всех наших буйных, а также ненадежных деревень, чтоб через три часа это было готово. Генусь ушел работать. Только после этого мы с Марылей сели за стол и маленько перекусили. Потом часок-другой соснули. Потом она осталась досыпать, а я пошел к себе в рабочий кабинет, призвал Генуся, и мы с ним всю ночь разрабатывали план дальнейших действий. Под утро пошел сильный дождь, мы и это учли.

И не ошиблись — когда рассвело, стало ясно, что теперь недели на две, а то и на месяц по Зыбчицам, да и по всему Краю, можно будет передвигаться только на лодках — вот как воды сразу прибавилось!

Но это ничего, мы стихии не боимся. Побрились мы, перекусили, подали нам к крыльцу по лодке — и Генусь поплыл до пристани, а я до Дома соймов. На веслах у меня сидели ваши старые знакомые, Гришка Малый и Сенька Цвик.

— Ну что, — спросил я у них, — Цмок вас тогда, у Яромы, не тронул?

— Нет, — сказали они, — слава Богу, обошлось.

— Га, ошибаетесь! — сказал я им. — Еще не обошлось. Сегодня мы опять туда поедем.

Но это я так пошутил. На самом же деле у меня были совсем другие планы. Однако мне сперва нужно было разобраться со стрельцами. Я ведь ничуть не сомневался, что прошедшая ночь их очень сильно потрепала.

И я не ошибся. Когда я прибыл в Дом соймов, там было так: только пятьдесят два стрельца смогли без посторонней помощи выйти из подвала, а остальные, мертвецки пьяные, так и остались там лежать. Тех, которые смогли выйти, уже, благодаря стараниям нашего каштеляна пана Белькевича, накормили и собрали в нижней аудиенц-зале. Когда я туда вошел, пан ротмистр злобно расхаживал вдоль строя и тем, кто шатался, совал зуботычины. А поручик был еще в подвале, оттуда то и дело раздавались его гневные выкрики и еще какие-то устрашающие шумы. Пан Белькевич стоял в стороне, у окна, и злорадно поглядывал то на меня, то на пьяных стрельцов. Дурень этот пан Белькевич, ничего не понимает! Я строгим жестом подозвал к себе Драпчика и спросил, когда вверенные ему силы будут готовы выступить в поход. Драпчик браво ответил, что хоть прямо сейчас. На вид он был почти что трезв. А что! Я человек достаточно видный, но Драпчик выше меня на полголовы и вдвое толще, такого попробуй свали. Другое дело щуплый Хвыся. Я потребовал к себе Хвысю. Хвыся вышел из подвала, связно приветствовал меня и тут же начал докладывать о том, что у него все в порядке, весь личный состав налицо… Но я перебил его, поблагодарил за службу и снова обратился к Драпчику.