На этом пан Задроба замолчал. Рассказывал он складно, ловко. Великий князь, тот аж заслушался. А я, честно признаюсь, нет. Потому что я слыхал истории и пострашней. Их у нас в Крае много, каких только хочешь. Особенно популярными они бывают в долгие зимние вечера, особенно когда за окном воет вьюга. И вообще, волколак, или, иначе, Цмокова собака, — это один из наших самых популярных фольклорных персонажей. Считается, что волколаки служат Цмоку, Цмок для этих низших оборотней — высший, главенствующий оборотень, своеобразный князь. Основная задача волколаков — вовлечение в свои ряды (в свою стаю) все новых и новых адептов. Со временем, как утверждает народное поверье, волколаками станет все население Края, Цмок будет их Великим князем, и вот тогда и наступит счастливое для них, оборотней, время. Правда, данные статистики никак не подтверждают того, что поголовье волколаков растет. Напротив, с каждым годом сообщений о встречах с волколаками становится все меньше и меньше, и это вселяет определенный оптимизм. Вот так примерно думал я тогда…
Когда Великий князь вдруг сказал:
— Га! Это доброе дело! Так, говоришь, в Кавалочках?
— В Кавалочках, — кивнул пан Задроба. — Я ему где-то вот сюда, под ключицу попал. Можно будет найти.
— И найдем! — сказал Великий князь. — Правда, Сцяпан? — Но, не дождавшись от меня ответа, он гневно вскричал: — Да чего это ты сегодня все молчишь и молчишь?!
А что мне было говорить? О том, какое задание дала мне Великая княгиня? Вот я и молчал. Но тут — я не люблю, когда на меня кричат, — я не сдержался и сказал:
— Ваша великость! Да что там искать? И кого?! Волколаки — это хлопское поверье. Ну какие, в самом деле, могут быть…
Но договорить я не успел. Великий князь вскочил и дико заорал:
— Сам хлоп! Книжный червяк! Пиявка ученая! Вон с моих глаз, пока не удавил! — и тут он было уже двинулся ко мне…
Но я его опередил — поспешно выскочил за дверь, а там…
А там я опомнился уже только у себя в книгохранилище. Нет, это вовсе не означает того, что я, будто перепуганный заяц, сломя голову бежал из Палаца. Нет, я шел по городу нормальным, размеренным шагом. Другое дело, что всю дорогу до книгохранилища я был обуреваем целым сонмом самых противоречивых мыслей и чувств, голова у меня, как говорится, шла кругом. Только оказавшись среди своих любимых книг, я снова обрел способность здраво рассуждать. Кстати, так со мной всегда: книги для меня — это самое лучшее лекарство при любых, даже самых сложных жизненных невзгодах. Правда, в этот раз, приведя свои мысли в порядок, я не ощутил облегчения. Ну, еще бы! Ведь еще раз, на сей раз совершенно трезво и спокойно оценив свой последний визит к Великому князю, я пришел к крайне неутешительному выводу: мне не остановить его, не удержать в Глебске, он окончательно и бесповоротно решил отправиться к Цмоку. Мало того! Теперь вовсе не я, а этот никуда не годный пан Задроба стал его главным советчиком. А если так…
Тогда прощайте, мои верные друзья, мои исцелители и утешители. Гореть вам всем в печи, пылать вам ярким пламенем, тешить вам взор наияснейшей Великой княгини, которая всегда как скажет, так и сделает — опишет вас как будто бы за долги и пустит на растопку. Что делать, Сцяпашка, что делать?! И я, крепко схватив себя за волосы, заходил взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед…
Но все это продолжалось достаточно недолго, после чего я уже окончательно взял себя в руки и даже кое- что придумал. А именно: я решил пойти на попятную. Однако когда я уже назавтра рано утром явился в Палац, то великокняжеский мечник Рыгор, прежде всегда такой предупредительный, весьма бесцеремонно остановил меня в дверях и сказал:
— А тебя пускать больше не велено.
— Да как это, Рыгорка? — наигранно удивился я. — Ты что это такое говоришь? Ты что, забыл, кто я такой?
— Нет, не забыл, — строго ответил он. — Вот поэтому я с тобой еще разговариваю. А мне было велено сразу, без всяких разговоров, спускать тебя мордой вниз по ступеням! А ну пошел вон, я кому говорю!
И я ушел обратно. После этого случая я уже неотлучно находился при книгохранилище и исполнял свои прямые служебные обязанности. Никто меня никуда не вызывал, никто, даже от господарыни, ко мне не являлся. Наступила весна, сошел снег. Ясь доносил, что в городе сейчас только и разговоров, что о предстоящем выезде Высокой комиссии в Зыбчицы. Выслушивая подробно передаваемые Ясем простонародные домыслы о том, что ждет эту комиссию на месте ее назначения, я ничего в ответ не говорил, а только многозначительно поглядывал на ровные ряды книг, плотно теснившихся до самого потолка. Книг у нас, думал я тогда, так много, что господарыне их хватит лет на пять, не меньше.
А полезных, дельных мыслей у меня тогда не было вовсе.
А потом вдруг, уже даже и не помню, за какой именно книгой, к нам явился доктор Винцусь Думка. А книгу он просил… А, вот! Начал он было ее называть, а потом вдруг остановился, замолчал, посмотрел на меня, посмотрел и говорит:
— А что это с вами такое, поважаный доктор Сцяпан? На вас лица нет.
Доктор Думка, он хоть и приверженец крайних, зачастую лженаучных взглядов, но, тем не менее, человек вполне здравомыслящий и к тому же не чужд бытовой мудрости, что среди нас, ученой братии, большая редкость. Вот в силу этого последнего я ему и поведал — в общих, конечно, чертах — о недавних, так взволновавших меня событиях. Я имею в виду свою крайне неудачную аудиенцию у Великого князя на фоне кощунственных угроз его супруги. Доктор Думка надолго задумался. Потом сказал:
— Да, дело архисложное! Великий князь — крепкий орешек. Насколько можно судить по его последним действиям и распоряжениям, да это у него и на лице написано — вы только вспомните, какой у него низкий лоб и большие надбровные дуги, — он от своего ни за что не отступится. Через неделю, максимум через две, он отправится в Зыбчицы и там схлестнется с Цмоком. Чем это дело кончится, догадаться несложно. И вот как только оно кончится так, как нам очень бы не хотелось, тогда эта вздорная князь-баба… Га! Я хотел сказать, и тогда наша наияснейшая господарыня сразу наложит лапу… га! персты! на нашу драгоценнейшую библиотеку и пустит ее дымом по ветру. Так?
Я кивнул. А он вдруг просветлел и продолжал:
— А вот и не так! В ее логических построениях есть одна маленькая, едва заметная брешь, и мы эту брешь сейчас расширим до таких просторных ворот, через которые не только все наши книги, но и весь наш университет запросто проскочит. А как мы это сделаем? Да очень просто! Поверь мне, мой поважаный пане Сцяпане, нашу несравненную князь-бабу Нюру в данном конкретном случае беспокоит совсем не то, где ее драгоценный супруг собирается провести нынешнее лето — здесь, в Глебске, или в Сымонской дрыгве. Ее интересует только конечный результат этой истории. Скорей всего, он, этот результат, будет для великокняжеской семьи весьма плачевен, Цмок — это им не хлопы и даже не Сойм. Но какое нам, коллега, до этого дело?! Наша главная насущная задача — это спасти университетскую библиотеку от гибели. А посему, раз мы не в силах повлиять на результат поездки господаря в Сымонье, то мы должны хотя бы на некоторое время отдалить княгинино решение по этому вопросу. Дальше будет видно, может, еще что-нибудь придумаем. А пока, на первых порах, поступим так…
И тут он изложил мне свой план. План его был точно так же лжив, как лжива и вся астрология, любимое детище доктора Думки. Однако выбирать не приходилось, и я согласился. Доктор Думка ушел.
Назавтра он явился вновь, все, что нам было нужно, он приготовил. Держался доктор Думка хорошо, но все равно было видно, что он очень волнуется. Мне тоже было несколько не по себе. Но книги, наши любимые книги! И мы отправились в Палац. Там мы явились к Бабьему крыльцу, я вызвал обер-камер-фрау Гапку, Гапка, узнав, в чем дело, тотчас провела нас к Великой княгине. Великая княгиня пребывала в великом волнении. Я, волнуясь ничуть не меньше, чем она, представил ей доктора Думку, а доктор Думка в свою очередь представил ей… перспективный гороскоп на Великую княжну Алену. Как и всякая подобная галиматья, этот гороскоп был составлен в весьма туманных выражениях и только в конце выходил на конкретику. А конкретика была такая: по окончании правления нынешнего Великого господаря Бориса ему наследует его родная дочь Алена. Вот так, не больше и не меньше! Прочитав эту бесстыжую писульку, господарыня дрожащей рукой прижала ее к своей высокой груди и срывающимся голосом спросила:
