Она подмигнула ему:
– Я давно уже не принимаю таких вещей близко к сердцу. И вам не советую.
– Где сейчас Стивен?
– В вашем кабинете, отвечает на письма и пытается разобраться во всякой бюрократической ерунде, – сказала она.
Луис вышел. Несмотря на цинизм Чарлтон, на работе ему нравилось.
Оглядываясь назад, Луис мог бы подумать – если бы был в состоянии думать об этом, – что кошмары начались с того, когда в лазарет около десяти утра принесли умирающего парня, Виктора Паскоу.
До этого все было спокойно. В девять, спустя полчаса после прихода Луиса, пришли две медсестры, работающие с девяти до трех. Луис дал им по пончику и по чашке кофе и говорил с ними пятнадцать минут, разъясняя их обязанности во всех деталях. Потом вошла Чарлтон. Когда она уводила их из кабинета, он расслышал ее вопрос:
– У вас нет аллергии на дерьмо или рвоту? Тут вы этого насмотритесь.
– О Боже, – прошептал Луис и закрыл глаза. Но он смеялся. Эта грубая дама говорила правду.
Луис начал заполнять длинные списки имущества, наличия лекарств и оборудования («Каждый год, – жаловался Стив Мастертон, – каждый чертов год одно и то же. Почему просто не написать: «Комплект оборудования для пересадки сердца, стоимость восемь миллионов долларов»? Вот бы они удивились!») и совершенно запутался в них, мечтая о чашке кофе, когда откуда-то из фойе раздался крик Мастертона:
– Луис! Эй, Луис, идите сюда! У нас несчастье!
Панические нотки в голосе Мастертона заставили Луиса поспешить. Он сорвался со стула, как будто ожидал чего-то подобного. Оттуда, откуда шел голос Мастертона, раздался визг, высокий и резкий, как звон разбитого стекла, а следом звук пощечины и голос Чарлтон:
– Заткнись или убирайся к черту! Замолчи немедленно!
Луис ворвался в комнату и прежде всего увидел кровь. Ее было очень много. Одна из медсестер рыдала, другая, бледная, как сметана, прижала кулаки ко рту, растянув губы в кошмарной ухмылке. Мастертон стоял на коленях, пытаясь поднять голову парня, распростертого на полу.
Стив посмотрел на Луиса расширенными от страха глазами. Он попытался что-то сказать, но не смог. Люди, толпящиеся у входа, заглядывали внутрь, пытаясь что-либо увидеть. Луису представился гротескный образ: дети, смотрящие телевизор, пока мама не ушла на работу. Старое шоу «Сегодня» с Дэйвом и Фрэнком Блэр и добрым старым Дж. Фредом Муггсом. Он огляделся и заметил, что и у окон толпятся люди. С дверями он ничего не мог поделать, но…
– Закройте шторы, – обратился он к медсестре, которая визжала. Когда она не подчинилась, Чарлтон шлепнула ее по заду:
– Ты что, не слышишь?
Сестра взялась за механизм. Через минуту зеленые шторы закрыли окна. Чарлтон и Мастертон инстинктивно витали между парнем на полу и дверями, заслоняя его от зрителей.
– Принести носилки, доктор? – спросила Чарлтон.
– Несите, если хотите, – сказал Луис, стоящий позади Мастертона. – Я еще не видел, что с ним.
– Иди сюда, – велела Чарлтон девушке, которая все еще держалась за шторы. Она посмотрела на Чарлтон и всхлипнула.
– О, ах!
– Да-да, «о, ах» самое подходящее тут слово. Иди сюда! – Она рванула медсестру к себе, отчего у той взметнулась юбка в красно-белую полоску.
Луис приступил к осмотру своего первого пациента в Мэнском университете.
Это был молодой человек, лет двадцати, и Луис поставил ему диагноз за пару секунд: он умирал. Половина головы у него была снесена. Шея сломалась. Одна из ключиц прорвала кожу и торчала справа. Из головы на ковер обильно стекали кровь и желтая, напоминающая гной, жидкость. Луис мог видеть его мозг, серовато-белый, пульсирующий сквозь дыру в черепе. Это было, как смотреть через разбитое окно. Дыра была шириной около пяти сантиметров; если бы в голове у него сидел ребенок, он мог бы вылезти через это отверстие, как Афина из головы Зевса. Казалось невероятным, что он до сих пор жив. Неожиданно он вспомнил слова Джуда Крэндалла: «Вы могли чувствовать, как она колотит вас по жопе», и его матери: «Смерть есть смерть». Он почувствовал безумное желание рассмеяться. Смерть есть смерть на самом деле. Все верно.
– Беги за машиной, – бросил он Мастертону.
– Луис, машина же…
– Ах черт, – сказал Луис, хватаясь за голову. Он поглядел на Чарлтон. – Джоан, что вы делаете в таких случаях? Звоните в полицию или в госпиталь?
Джоан тоже выглядела взволнованной – большая редкость для нее. Но голос ее звучал четко:
– Доктор, я не знаю. При мне таких ситуаций никогда не возникало.
Луис подумал: «Надо вызвать полицию. Нельзя ждать, пока из госпиталя придет их машина».
– Может, отвезти его в Бангор на пожарке? У них, во всяком случае, есть сирена. Джоан, попробуйте их вызвать.
Она вышла, но он успел перехватить ее печальный взгляд и понял его причину. Этот молодой человек, крепкий и мускулистый, может быть, работавший летом маляром или дорожником и одетый только в красные спортивные шорты с белыми полосами, должен был умереть в любом случае. Он умер бы, даже если бы их машина была на ходу.
Но он еще двигался. Глаза его мигнули и открылись. Голубые глаза, радужная оболочка залита кровью. Он слепо водил ими вокруг. Лежащий пытался пошевелить головой, и Луис удержал его от этого, подумав о его сломанной шее. Видимо, травма мозга не устраняла боли.
«Дырка в голове, Боже мой, у него дырка в голове».
– Что с ним случилось? – спросил он Стива, подумав, что вопрос звучит довольно глупо. Вопрос стороннего наблюдателя. Но дырка в голове парня подтверждала: Луису осталось только наблюдать. – Пострадавшего привезла полиция?
– Какие-то студенты принесли его на одеяле. Не знаю, что случилось.
Надо было сделать следующий шаг. Это тоже входило в его обязанности.
– Пойди найди их, – сказал Луис. – Проведи через другую дверь. Мне необходимо с ними поговорить, но не хочу, чтобы они видели парня.
Мастертон с явным облегчением направился к двери и открыл ее, впустив хор взволнованных, испуганных, любопытных голосов. Луис услышал и вой сирены. Полиция была уже здесь. Луис почувствовал странное облегчение.
Умирающий издал булькающий звук. Он пытался что-то сказать. Луис слышал звуки, но слова нельзя было разобрать.
Луис нагнулся и сказал:
– Все будет хорошо, парень. – Говоря это, он подумал о Рэчел и Элли, и в желудке у него заурчало. Он зажал рот рукой.
– Гааа, – сказал молодой человек. – Гаааааа…
Луис оглянулся и увидел, что остался с умирающим один на один. Он слышал, как за дверью Чарлтон кричала медсестрам, что носилки лежат в комнате номер два. Луис сомневался, что они знают, где это: они работали первый день. Замечательное вступление в мир медицины! Зеленый ковер на полу был теперь посередине грязно-кровавым на том месте, где лежала голова умирающего, мозговая жидкость, к счастью, больше не вытекала.
– Кладбище домашних живо… – простонал парень и улыбнулся.
Эта улыбка была поразительно схожа с истерической ухмылкой одной из медсестер. Луис уставился на него, не поверив своим ушам. Потом он подумал, что это слуховая галлюцинация. «Он произнес несколько звуков, и мое подсознание соединило их в нечто связное в соответствии с моими мыслями». Но произошло и нечто другое, и он понял это: безумный страх приковал его к месту, по коже прошла дрожь… И все-таки он отказывался верить услышанному. Да, окровавленные губы умирающего прошептали что-то, но это могла быть и галлюцинация.
– Что вы сказали? – пробормотал он.
И тут четко, как у попугая или говорящей вороны, прозвучали слова:
– Это не простое кладбище.
Глаза, залитые кровью, были неподвижны; рот кривился в мертвой усмешке.
Ужас сжал сердце Луиса холодными руками и сдавил. Ему нестерпимо захотелось убежать из этого лазарета, подальше от окровавленной головы на полу. У него не было глубоких религиозных познаний, не было веры в потусторонние силы. Он оказался не готов к тому, с чем столкнулся… что бы это ни было.