- Кого засунули в эти болванки? - продолжал допытываться Моравский. - Что у тебя видно, Котляр?

   - Может, не всё у них зафиксировалось, - сказал пискляво Котляр, Номер Одиннадцатый. - У нас в шарашке бывало такое.

   Котляр! Иван Тимофеевич, самый что ни на есть! Тот, что в Силзаводе мучил меня. Удивляюсь, как Гартамонову удалось заполучить его в личное пользование.

   Интересно, что каждый из этих троих - Моравский, Савченко и Котляр - так или иначе причастен ко мне. С каждым у меня свои счеты.

   Конструкт в образе Гитлера меня позабавил. Позабавьтесь и вы. Мне доставляло определенное удовольствие открывать в этом ч/к знакомые мне приметы. Едва у него наладилась речь, как он начал бормотать. И бормотал следующее: "Могучая Кучка... Куча мала... ла-ла-ла...", не подозревая, насколько это ла-ла очень скоро сделается актуальным.

   Позже его речь стала более упорядоченной.

   - Что? Что происходит? Я воплощен. Виза... Не помню. Это Зеленая Комната. Мой разум отказывается меня понимать.

   Он ходил по одной прямой, жестикулировал, хватался в раздумье за голову, то ускоряя, то вновь замедляя шаг. Останавливался, снова порывался вперед, как от толчка. А перед тем как развернуться, подозрительно по-волчьи оглядывался.

   Его наружность, конечно, нисколько не напоминала нынешнего Гартамонова. Но ведь черт его знает, какая у него изначально была. Видно, тому, кто это затеял, пришлось выбирать из того, что есть, и он предпочел Гитлера. Что же меня заставило заподозрить в нем генерала? Ниже увидите. Сам Гартамонов себя в этом болване пока что не узнавал.

   Бедняга полагал - то есть випу так было положено полагать - что преф уже состоялся, и он определен в свою же Кунсткамеру.

   - Ублюдки. Выродки. Челоморфные организмы, - бормотал псевдо-Гарт, стараясь держаться подальше от своих же чмо, справедливо "опасаясь" возмездия. - Надо не подавать... Виду не подавать. А если узнают? Что вы сморите на меня так? - сказал он, исподлобья взглядывая на Вадима, который присматривался.

   - У вас есть лицензия на это лицо? - спросил Вадим, разрываясь между подозрительностью и благоговением.

   - Лицензия на лицо... цо... - выдавил из себя вопрошаемый и замолк. Словно сломался на полуслове. Замер с открытым ротом. Извините, ртом.

   Внучек подскочил, чтобы пнуть, но сообразив на ходу, что тот не упал, а всего лишь оцепенел, влепил ему оплеуху. От чего тот завелся опять:

   - ... цо... Как же! Законопослушен. Смиренен. Свят. И налоги уплачены. Ничего против .. не имею... не смею иметь... - Он в таком законопослушном духе говорил почти минуту. Но потом в нем опять что-то заело. - Я... я... я..., - запнулся он, замер и замолчал.

   Я уже не сомневался, что эти ч/к - дело рук Торопецкого. Возможно, он хотел их использовать в предстоящей Вечере, да не пришлось. Они взяли и ожили на несколько дней ранее. Однако кто ему конструкты собрал? Дело дорогостоящее, кропотливое. Впрочем, насчет одного, а верней даже двух, у меня уже было предчувствие. Эти двое, облаченные в полицейское, как раз, если можно так выразиться, пришли в себя.

   - Сорвешь колпак - дурачком станешь, - сказал первый.

   У второго головной убор был набекрень.

   - Ты хочешь сказать...

   - Я очень хочу сказать!

   - Ты очень хочешь сказать, что ... Как этот? - Второй указал на скованного корбезом Ваза, который, словно безумный, вертел башкой.

   - Ради всего святого, почешите меня, - взмолился Ваз.

   - Если так можно выразиться подойдите сюда, - велел ему первый.

   - Подойдите сюда, если можно так выразиться, - эхом отозвался второй, поглубже нахлобучивая фуражку полицейского образца.

   - Я заблокирован, я не могу, - сказал Вазелин. - Найдите пульт.

   - Нам, полицейским этого не положено. Пользуясь случаем, заявляю: вы задержаны, ваше поведение может быть использовано против вас.

   Знаете, я их узнал. Мой литературный раб, помните? Тот, чьи показания от лица Вайса и Войцеховского я зачитывал. Жил как призрак в сети, и вот теперь переведен в ощутимое состояние. Я же и навел Торопецкого на этот конструкт. Он даже не стал перестраивать их на другой слог. Хотя там есть опция "Авторский стиль" - от Кирши Данилова до, простите, меня.

   Примечательно, что он внедрил этот вип сразу в два тела. Они и внешне были схожи, как две капли воды. Один, когда падал, немного испачкал мундир и разбил лицо, по этим признакам я их и различал. Для удобства их так и обозначим: Воцеховский и Вайс, раз уж эти имена нам с вами знакомы.

   Они подошли к Вазу, один стал чесать ему спину, другой зашел спереди и два раза ударил его по лицу. Я скривился, будто это мне прилетело. Примите в расчет, что Вазелин Савченко был в образе - хоть пародийном, но - Пушкина!

   Я вот думаю, что из таких чмо-конструктов можно наделать образцовых слуг или солдат. И не факт, что они навсегда бездушевные. Может, со временем они разовьются до такой степени, что у них свои индивидуальные фанки появятся. Они и сейчас уже проявляют своеобразие. Вайс, например, более сердоболен. А Войцеховский, перед тем, как бить по лицу, хмурится и сердито сопит. Я был бы рад, если бы и Котляру наваляли.

   Всех действующих лиц, как околпаченных, так и обездвиженных, включая Вадика и считая Горыныча за три троих, было сейчас тринадцать. Я почему-то решил, что теперь весь виртуальный вертеп в сборе. И не ошибся: до самого финала больше никто не оживал.

   - Стасик! - кричал-вопил персонаж, похожий на Гитлера, ментальный двойник Гартамонова, вернее, его конструкт. Назовём его Г., для краткости и чтоб не путаться. - Стасик! Нап... нап... нап...

   Вероятно, на помощь звал, ибо над ним всей телесной массой всё ещё нависал Внучек.

   Я невольно покосился на Викторовича. Он дернул ногой, но совладал с порывом рвануться к двери. Я тоже дернулся, как бы непроизвольно, а на самом деле произвольно вполне, единственно для того, чтобы проверить реакцию Гартамонова. Лицо которого, истинного, а не Г., вдруг сделалось кислым.

   Какие страсти без мордастей? Колпаком этому Г. служил паричок с косой челкой, вероятно, приклеенный, а то бы давно слетел.

   - Это произвол! - вскричал Г., тряся башкой, словно пытаясь отделаться от пощечины. - Оставьте меня! Оставьте меня! Оставьте меня! Я невиновен! Я невиновен! У меня алиби алиби алиби есть! - Очевидно, в конструкт был привнесен комплекс вины, так как тема наказания его беспокоила. - Как вы смеете без суда и расследования? Я, может, ни в чем не виноват. Я требую судебного разбирательства!

   Я обратил внимание - это очень важно, обратите и вы - что после оплеухи он заговорил так, словно его подменили. Или подмесили, подселили к нему кого-то еще. У него даже голос слегка изменился, был сипловат и скорее тенор, чем баритон, а теперь баритон, точно.

   Сразу скажу, так и было - почему бы и нет? Если даже со мной такое возможно. Вот только оставаться в одной ипостаси он почему-то долго не мог и, выпалив несколько фраз, ломался и замирал. И переключался с одной личности на другую от оплеухи, у меня же не так.

   Вот и сейчас: замер, подставив не левую щеку, но все лицо, и тут же вновь был оживлен расходившимся лоботрясом. Но уже в предыдущем качестве:

   - Клянусь Господом всемогущим, я тоже могу! Бог создал человека, а я - челомута! Воскрешение, суд, тайное - явным. Беру на себя Его функции.

   Теперь-то Гартамонов точно себя узнал.

   - Это что, интрига? Игра? - сказал он.

   - Хулиганство! - сказала Сусанна.

   - Сколько мы здесь уже топчемся? - сказал Торопецкий

   - Этот Горыныч живописен весьма, - сказал Джякус.

   - Чтоты-чтоты-чтоты! - сказал Джус.

   Я промолчал.

   Горыныч за стеной неуклюже, но неуклонно пытался встать.

   - Ползи сюда, протоплазма! - велела Баба Яга.

   - Может войти и вырубить их? - предложил Викторович.