Вам, конечно, известно, что некоторой популярностью в альтернативной Сети пользуются так называемые вип-конструкты. Как правило, это симуляции действительно очень важных персон, а с другой стороны слово "вип" виртуального персонажа и обозначает. Если кратко, то випы - ролевые программы, имитирующие внутренние миры тех или иных персон. Фрагмент личности Торопецкого - помните? - который мы по распоряжению Гартамонова для него реконструировали, того же рода конструкт.
Так вот, Торопецкому удалось с помощью колпаков Глиттера подключить челомутов к конструктам. Вопреки здравому смеху, смысл в этом все-таки есть.
До сего сумбурного утра они пребывали в заблокированном состоянии. И вот только что кем-то оказались оживлены. Но кем?
Мне сразу пришло в голову, что к этому причастен Вадим.
Незадолго до этого ему пришлось покинуть наше общество. Он совсем свихнулся на почве фашизма, бормотал несуразное, обмирал, забросил свои обязанности, на вопросы не отвечал и начинал подвывать, если задумывался. Гитлер его совершенно поработил, превратив в микс похлеще даже, чем я. Викторович его в Кунсткамеру и определил, одев в смирительную рубашку, иначе говоря, корбез (корсет безопасности).
В отличие от чмо, его чип не имел прерывателя, так что отрубить его можно было только обычным методом, то есть импульсной дубинкой. Ну как, допустим, вас или меня. Кстати, вопрос, есть ли прерыватель в моем чипе?
Со временем то, что осталось от Вадима, очухалось. В руках его оказался пульт. Сейчас припоминаю, что Викторович, да и сам Гартамонов, частенько оставляли его в Кунсткамере, чтоб не таскать с собой. Остатков рассудка Вадима вполне хватило, чтобы им воспользоваться. Я думаю, без определенных намерений. Просто попалась в руки игрушка, решил поиграть, нечаянно оживив бабу Ягу.
Я наехал на фигуру Вадима, тщательно ее рассмотрел. Ни в руках, ни в карманах его одежды пульта не было видно.
Он с безумным видом метался по залу, то выкрикивая, то вполголоса бормоча: "Панцирдивизион... Ди ерсте Колонне марширт... Аллес капут..." То начинал вдруг маршировать, причем с асинхронной отмашкой рук. В другое время этот комический расцвайдрай меня бы развеселил, но не на этот раз. Наоборот, я ужаснулся.
- Чур меня, чур! Опять русским духом пахнет! - вскричала Яга, одетая по-цыгански. Колпак на ее голове был выполнен в виде банданы.
Буквально сказано было немного иначе, ибо некоторые буквы она не проговаривала, к тому же выпалено было торопливо, но я понял именно так.
Двигалась она столь же стремительно, как и говорила. И как в разговоре выпускала некоторые буквы, так и в движении пропускала некоторые шаги. Например, пыталась дважды подряд шагнуть правой ногой. Руки её мотались не в такт ходьбе, а как попало, развинченно. Не понимаю, как ей удавалось устоять на ногах? А головой она вертела так, словно пыталась от нее избавиться.
Допускаю, что ощущение кое-какой разумности, чего-то лишнего в голове, оказалось ей не по нраву. Конечно, об истинной разумности речи и быть не может. Для краткости обозначим это и подобные ей существа - чмо плюс конструкт - ЧК. Хотя в какой степени оно может считаться существом, не знаю. Однако, как у всякой сложной, не замкнутой на себя системы, Яга имела на входе органы чувств - уши, глаза - воспринимающие всякие раздражители и сигналы, а на выходе изо рта - речь.
Первое время я полагал, что чмо-конструкты не выделяют себя из окружающего мира, что у них нет своего я. Однако дальнейшее развитие событий поколебало это предубеждение. По крайней мере, мне пришлось убедиться, что в эти ЧК заложены функции самообучения и совершенствования. В том числе походки, речи, узнавания, адаптации к окружающей среде, поведения в обществе.
К этому времени начали проявлять активность и другие, оживленные Вадимом (предположительно им) фигуры. Я заметил, что одни вели себя более самостоятельно, другие менее. В числе адаптированных был один из людей, выращенных из спецбиофонда Гартамонова. Кажется, генерал его электриком называл. Он сошел со своего места и разминал тело, задевая другие фигуры своей группы. Однако отойти в сторону ума пока не хватало. При этом он бормотал неразборчиво, но ритмично, очевидно вел счет приседаниям.
Я взял его лицо крупным планом и внимательно рассмотрел. Нет, ничего осмысленного и в этом лице не было. Глаза под козырьком бейсболки были безнадежно пусты. Щеки и лоб - в прыщах и пупырышках, очевидно, с обменом веществ что-то не то.
Он уронил слюну и принялся разминать талию.
Между тем и прочие русские народные наваждения проявляли подвижность. В их числе - шедевр генетического моделирования о трех головах, выращенный сиамским методом. Две головы сидели на плечах, словно боровики, прочно, третья же, на длинной и тонкой шее, расположенная меж ними, безвольно упадала на грудь. Насколько я помню, это был не первый вариант Горыныча - так называл это чмо Гартамонов. Вариант неудачный, однако первые два или три оказались еще менее жизнеспособны. Короткие толстые ножки. Короткие толстые ручки. Массивный хвост. Головы, те, что покрепче - круглые, небольшие. Безвольная - яйцеподобна, но тоже невелика. На таком массивном туловище вполне могло разместиться таких голов до дюжины штук. Впрочем, он и так напоминал пень, поросший опятами. Я бы и живописнее вам его описал, но оно вам надо?
Наделенный такой нелепостью, будучи разблокирован, он не смог твердо стоять и тут же рухнул, как только корбез ослабил тиски. Он лежал, беспомощно шевелясь, шеи тянули каждая в свою сторону, и мне даже на мгновение показалось, что эти три его головы сейчас разорвут тело. На головы были нахлобучены клетчатые кепки. Колпаки.
Рты исторгали звуки, которые пытались сложиться в слова. Очевидно, стремление к общению - наиболее первичная страсть. Пообщаться, обменяться банальностями. Я убавил звук. Трикефал засучил конечностями, но подняться не смог.
Наряду с возгласами Яги и бормотанием Вадима, уханьем и мычаньем Горыныча, сопеньем и пыхтеньем, которые издавал биоматерал, занимаясь разминкой, я уловил фрагменты связной речи. По отрывочным фразам, которые мне удалось уловить, я понял, что речь идет о происходящем в кунсткамере. Кому-то, как и мне, удивительным показалось, что болваны разгуливают и пыхтят.
- Сколько их?.. Двоих только вижу. Один вроде чел, из обслуги... А из моего угла вообще ни черта...
Я не сразу понял, кто говорит. Голоса принадлежали по крайней мере троим. Пошарив курсором по помещению, поиграв ракурсами, мне удалось установить их. Это были Моравский, Пушкин (он же монах "Вазелин" Савченко) и Љ 11-й, идентифицировать которого ни мне, ни Павлову пока что не удалось. Как раз те, что недавно сбежали, воспользовавшись ротозейством Викторовича. Говорят, они тут набедокурили. Сейчас все они были зафиксированы, взяты в корсет.
Тут в Кунсткамере раздался такой вопль, что наверняка проник за ее стены. Я еще приглушил звук, опасаясь, что могут услышать за моей дверью. Напоминаю, что мой планшет подключен к системе видеонаблюдения нелегально.
- Яга. Горыныч шевелится. Вроде, брателло... Но как они... Я кажется догадываюсь, что к чему...
Громкость, повторяю, я убрал почти на ноль. Да и качество акустики оставляло желать лучшего. Поэтому мне не сразу удалось идентифицировать голоса. Кроме того, этим троим было, конечно, известно о видеонаблюдении и прослушке, поэтому разговор велся на пониженных тонах, то и дело сползая до шепота. Однако я понял, что одному из них, Пушкину, удается вертеть башкой.
- Должен быть пульт... снять блокировку... Эй, Гитлер, друг!
Однако Гитлер-Вадим не обратил на оклик никакого внимания.
Трудно было позавидовать этим троим, находившимся в полном сознании и полной же неподвижности. К тому же Пушкин, как я определенно знал, был наказан за побег почесухой. При невозможности удовлетворить зуд, это сводило с ума.