Кудеяр собирался пограбить на Арбате, где за развалинами Опричного дворца должно еще было что-то остаться от опричных хором. Вернувшиеся разведчики донесли: без них разграблено, взять нечего. Яков, тяготившийся поездкой в до боли знакомые места, вздохнул с облегчением. Он выполнял наложенную на него мнимой Ефросиньей епитимью, но желал избежать ограбления домов сослуживцев и родни. Не желал он разорять и православные храмы, где находилось главное богатство: ризы, иконы, кресты и утварь.

         Неглинка была завалена трупами. По ним перескочили на другой берег опричь разрушенного моста. Справа возвышались серые в ночи кремлевские стены. Кривой месяц повис над Спасской башней как торжество крымчаковой веры. Пологая площадь тоже была вся в мертвых. Из дутых лошадиных животов сочилась гниль. Вредный газ часто шумно разрывал внутренности, заставляя проезжающих  вздрагивать. Кудеяр направлялся к домам Шуйских, Мстиславских, Романовых и Шереметевых, которые стояли в Китае. Шум и мельканье  человеческих очертаний подле собора Покрова-на-Рву, заставили разбойников замедлить шаг. Кудеяр приказал спешиться. Тихим шагом разбойники подбирались к храму. Из его ворот выносили серебряные паникадила,  расшитые ризы, украшенные драгоценными камнями распятия. Полдюжины опричников тащили к подводе тяжелую окованную серебром раку с мощами Василия Блаженного. В рясах и скуфейках  опричников легко было спутать с попами и дьяками, спасавшими от неверных  святыни.

         Яков узнал  Матвея, спокойно сказавшего послуху про маленькие иконы:

- Это ты мне отдельно положи.

- Это куда это отдельно? – насмешливо спросил племянника Яков, выныривая из тьмы.

         Матвей вздрогнул. Глядел на дядю, прищурясь, то ли изучая, то ли решая, не с того ли он света. Рука его, наполовину осенившая грудь крестом, замерла в воздухе.

         Сбоку Яков услышал сдержанные возгласы: появились братья Григорий с Тимофеем. Они несли к подводе снятые  колокола-подголоски. Василий Григорьевич руководил погрузкой самой ценной иконы - Казанской Божьей матери. Он увидел Якова, ничего не сказал, не ответил на язвительный полупоклон, только крякнул. Братья же обняли Якова. Объятие племянника было деланным.

         Красавец Григорий сказал, смеясь:

- Верно честишь племяша, Яша! Крадет царево имущество?

         Яков обошел подводы:

- Я гляжу, каждый из вас кладет тут – отдельно. Под низом у телег застрехи поделаны.

- Брось, Яша, - отвечал за братьев младшенький Тимофей. – Царь придал наш полк Думе. Теперь мы с боярами заодно. Поганой метлой погодили с Руси знать месть. Велел митрополит от татар святыни и колокола в Кремль снесть.

- Татары православных святынь не тронут!

         Подъехавший Кудеяр с товарищами, заметив, что Яков мирно разговаривает с опричниками, не стал вмешиваться. По Васильевскому спуску он пошел в обход храма к палатам Романовых. Желает Яков лишиться добычи – его дело. Воевать же с опричниками за право  разграбления – пустое. Людей понапрасну  погубишь. В Китае в достатке лежит бесхозного! Василий Блаженный – власти.

- Из колоколов пушки крымцы могут отлить, - примирительно сказал Григорий.

         Матвей  был задет. Не он ли выступал за Якова, когда вся родня против была? Не он ли оттаскивал, учивших дядю за Годунова? Правда, с него все и началось? Не менее, но более Борису он услуживал.

- Гляжу, дядя Яша, одет ты  не по-нашему. Жупан на тебе добротный, кушак красный, шапка высокая. Не опричник, не воин, купец! Облик и друзей твоих несомненный, - Матвей потрогал подол Якового полукафтана. – В разбойниках одежу сию выдают, али снял с кого из наших, убиенного?

- Не тронь чужого! – смахнул лапищу племянника Яков. – Это вы тут крадете божеское, крысам уподобившись. Мы у мирян берем.

- У христиан то есть, - подмигнул Григорий. Вздохнул: - Кафтан такой я бы тоже хотел. И казакины у тебя  нарядные. Лошадь лишь не сменил. Хранишь верность Матушке?

- У нас, по крайней мере, все по-честному. Вы же – хитрите, подворовываете. Вам святыни сказали в Кремль свезти, вы же малые иконы в застрехи ховаете. На крымчаков расхищение спишете?

- Мы не ховаем, - сказал Тимофей. – Это Матвей.

- Ты ховал? – с шуткой спросил его Григорий.

         Матвей обозлился, что дядья выставляют его на смех. Знал, у самих рожицы в пушку!

-  Мне семью надобно обеспечивать, - вырвалось у Матвея, не знавшего, чего ответить.

- Какую такую семью? – продолжал насмешничать Григорий. В глазах блеснуло настороженное любопытство. Кроме Якова, Матвея, отца Пахомия и Ананьиных никто не ведал о  венчании Матвея. – Ты женился?

         Матвей молчал, потупившись. Григорий толкнул Якова в грудь:

- Колись ты!

- Тайно обвенчался он с Ефросиньей Ананьиной в Суздале. Думали, скончается после ранения. Жених жив.

- А ты бы и желал, чтоб я помер! – набросился на Якова задетый Матвей, схватил  за грудки. Григорий и Тимофей растащили задравшихся.

- Чужой смерти я не хочу! – переведя дыхание, отвечал Яков.

- Не слеп: на чужую жену заглядываешься.

         Григорий присвистнул, отодвинул опричную скуфейку на затылок:

- Я не понял… Матвуша, ты чего же на царской невесте женился?! Кто тебе дозволенье дал? Семейный совет не обсуждал. Ты б у Василия Григорьевича спросился?

- Мне дед Костка, помирая, завещал! – буркнул Матвей.

         Все засмеялись. Григорий усиленно вздохнул. Почуял: напал на слабое место личного врага – Годунова. Вот каких невест Борис царю подводит! Общеизвестно, Ефросинью Ананьину – он подводит.

- По-детски лопочешь, Матвуша! Бумага стерпит, да беззаконно завещанием выжившему из ума старику  чужую девку отдавать?!

- Дед благословил, - упрямо твердил Матвей, краснея до корней волос. – Яша  на чужой кусок рот разинул. Люба ему… жена моя.

         Григорий и Тимофей рассмеялись пуще прежнего. Тащивший паникадила, Василий Григорьевич прислушался. Высокомерная обида на Якова,  спутавшегося с разбойниками, что способно бросить тень на службу Грязных при государе, сдерживала его подойти ближе.

- И где же сейчас жена твоя? Где Ефросинья? – звенящим голосом спросил Яков.

- За Кремлевской стеной… с царевыми невестами, - простовато признал Матвей, указав на темную крепостную стену, над которой висел месяц.

         Сердце Якова екнуло. Он проследил за рукой Матвея, но прежде увидел заполненный разлагающимися трупами ров, а уже потом стену. Сознание, что милая его так близка от него и вместе с тем подвергается смертельной опасности голода и болезней из-за невозможности подвезти в крепость провизию и воду, выбило остатки сдержанности. Он говорил с Матвеем, будто тот не был связан  с Ефросиньей священными узами брака.

- Что ж ты не увез жену свою в место безопасное. Было у тебя время!

- Много ты знаешь! Все царские невесты в Кремлевской гостинице.

         Матвей опомнился. Засучив рукава, пошел на Якова. На ходу раскинул вороты рясы, показал большой крест с оберегом в форме щита с архистратигом Михаилом:

- На кресте клянусь, не оставишь Ефросинью в покое – худо тебе выйдет.

- Креста такого ране не было у тебя, - с усмешкой отвечал Яков. – Где спер?

- Я тебе дам – спер! Вор! Разбойник! Вот отведу тебя на правеж государев!

         Василий Григорьевич подоспел вовремя. Встал между младшим братом и племянником. Григорий и Тимофей, покатывавшиеся от болезненного хохота над Матвеем, тоже разделили Матвея и Якова.

         Сыпля проклятиями, Матвей взял лошадь за оглоблю и повел подводу с нагруженным  церковным добром к воротам Константино-Еленинской башни. Яков же, вне себя от злобы и отчаяния, поведал братьям, как снасильничал Матвей над другой царской невестой – Марфой Собакиной. Потому не в праве претендовать он на Ефросинью. Василий Григорьевич скинул скуфейку, почесал плешивую маковку: вот, незадача! Подставляют его, кругом подставляют! С такими дураками продвинешься! Он долго смотрел в неширокую спину Якова, неспешно удалявшегося с своей лошадью на поводу от витых куполов собора к опаленным палатам Романовых да Шуйских, откуда разбойники Кудеяра выносили оставленную  дневными мародерами рухлядь.