Государь, лежавший в палатке подле Годунова и Феодора, недовольно прислушивался к перепалке. Его содрогнуло от преследовавшего имени Юрий, и он прошептал в поту:
- Георгием он прозвался или Юрием? Юрия я не трогал. Своей смертью он помер. Младший брат мой таким же дураком, как ты был! – пихнул он скулившего Феодора.
Чего Малюта с разбойниками рассусоливает? – рассуждал Иоанн. Отсыпать им денег, и пусть бредут своей дорогой. Чай, всего не заберут! Откупиться! Коли Кудеяр угрожает, знамо имеет силу. Вот до чего гордость человеческая доводит! – осуждал он позицию Малюты, взявшегося пугать разбойников присутствием в лагере царя. Хотел, чтобы молчал про него. Царь предполагал, что у Кудеяра до тысячи лихих людей и более. На самом деле разбойников было не более сотни. Брали на испуг и преуспевали.
Малюта, узнавший от Василия Григорьевича о готовящемся подвохе, не донес царю, желая проявить доблесть и тем паче встать в глазах государя. Он надеялся рассеять разбойников энергичным ударом, захватить и привести к Иоанну предводителя. Пока Малюта притворно устрашился Кудеяра и выразил готовность удовлетворить разбойничьи требования. Атаман требовал половину походной казны, остаток порохового заряда, пищали, мушкеты, сабли и седельные пистолеты, новинка примеченная и желанная. Малюта пошел к царю. Получил от государя инструкцию: отдай все, чего хотят! Вернемся живыми в Москву, пошлю в сию местность сильного воеводу с войском очистить леса от разбойников.
О плане Малюты никто не ведал. Его сговорчивость осуждали. Особо решительно был настроен царевич Иван. Он порывался вперед с обнаженной саблей. Недавний укор отца удерживал его, он не рисковал принимать не одобренные им решения. Стоял отдельно с товарищами отроческих игр. Чувствуя его настроение, те поддерживали Ивана. Числом до тридцати готовились ринуться на разбойников в любую минуту. Рыцарская честь подсказывала и Магнусу со свитой лучше умереть, чем выполнить требования бродяг. Хотя умереть в чащобе русского леса от негодяев отвращала принца. Капеллан Шраффер взялся обходить воинов с вином и хлебом, напутствуя.
Опричники принесли сундуки казной. С огнями из лесу вышла и выехала разношерстная толпа грабителей. Сундуки раскрыли, дабы убедиться в отсутствии обмана. Опричники и датчане крайне неохотно отдавали, кладя в кучу дорогой снаряд огнестрельный. Магнус приказал разоружиться для видимости. Сам он ничего своего не отдал. Так же поступили знатные бароны-капитаны.
С выбритым черепом голый по пояс разбойник вбежал в лагерь, чтобы сорвать облюбованный седельный пистолет, отделанный серебром и бронзой. Датчанин с высоты лошади двинул нахала сапогом в грудь. Завязалась шумная схватка. Поймав испуганный взгляд выглянувшего из-за полога государя Малюта решил: вот долгожданный момент. Он зажег фитиль и, показно подняв бочку с порохом, пошел с ней на разбойников. Далече кинул. Окрестность осветилась, показывая отбрасываемых, бегущих людей. Взрыв стал сигналом. Царевич Иван и его окружение набросились на грабителей с сабельным боем. Разбойники не смешались. Густой толпой они ринулись в лагерь, деля его на две неравные части. С обоих сторон на них и ударили ратники.
Разбойники должны были в короткий срок быть смяты, отброшены, пленены, если б не государь. Устрашенный пороховым взрывом и звуком сечи, он, не доверяя Малюте, не веря никому, бросив Феодора, выполз из палатки и, нагнувшись побежал в середину лагеря. Потеряв голову, он метался среди пламени, и вдруг двинул в лес. Ослепленный страхом плохо соображал. Царь бежал, подобрав подол разорванной ферязи, ломая ветла кустарника.
Краем глаза наблюдая в спину государя, Малюта побежал ловить его. Для того пришлось ему могучим ударом отринуть от себя вставших на пути двух-трех крепких разбойников. Круша направо и налево, высекая кривой саблей снопы искр, Малюта перепрыгнул через оглобли с рассыпавшимися корзинами и побежал в темноту за Иоанном, которого более не видел.
Дядя и племянник Грязные, дравшиеся плечом к плечу с Малютой, отстали, увязнув в сечи. Якову ударом палаша рассекли надбровье. Кровь затопляла правый глаз, он почти им не видел, но шел за Матвеем, различая его широкие плечи. Василий Григорьевич с Григорием Григорьевичем не преминули постоять за царя. Вместе с младшим братом Тимофеем они пробивались к Матвею с Яковом. Разбойники, сообразив, что Малюта удаляется в лес неспроста, в большом числе погнались за ними.
Царь, споткнувшись о гнилую колоду, тлевшую синими блестками, свалился. Малюта нашел, поднял его подмышки дрожащего, вымазанного землей. Повел его кружным путем. Разбойники же, подоспев, набросились на людей округ государя. Искры боя летели среди деревьев, как сверкающие звезды в вышине. Рядом острастнула легкая пушка. Не причинив вреда, она отвлекла нападавших.
Государя уводили, спрятавшие его верные походные рынды. Малюта оглядывался, не отставал, закрывал спиною. Царь был рослее Скуратова. Голова в ерихонке с растрепавшимися патлами и бородой мелькала на фоне залитого лунным светом неба. Атаман Кривой, смело присвоивший грозное имя Кудеяра долго целился. Стрела взвизгнула и впилась Малюте под плечевую завязку доспеха. Скуратов тяжело вздохнул, присел. Нашел силы стать ровно и мягко подтолкнул царя далее. Государь нашелся шутить, требовал сказать Василию Грязному, раз махал надысь в представлении саблею, пускай разгонит наседавших воров.
Василий Григорьевич с семейством прикрывал державное отступление. Разбойники превосходили знанием местности. Подлезали сзади, с боков. Нога Якова увязла в петлистой траве. Он получил удар булавой по затылку, и упал, потерял сознание. Матвей видел как кто-то из своих пал, но темнота и запарка боя помешали ему заметить, что это был Яков.
Царя довели до телег, поваленных кругом. Здесь стояли иноземцы с ружьями. Воодушевленные прибытием невредимого царя, они по приказу Малюты дали залп. Пули валили своих и чужих в рукопашной сцепившихся.
Царь опустился на ящик с утварью. Вытирал платком взмокшее лицо. Все государевы иноземные доктора, смышлено лежавшие за телегами, теперь подошли к Иоанну. Лензей тер уксусом виски. Бомелий давал нюхать соль. Малюта отнекивался, ему перевязали обильно кровоточащую рану. Григорий Лукьянович рвался в бой, кликая смущенных людей. Вместе с немецким капитаном поставил мушкетеров в четыре очереди, что давало возможность стрелять непрерывно. Скоро перед царем выстрелами очистили поле.
Поляна, где раскинулся лагерь, была довольно ровная. Это позволило рыцарям Магнуса выехать на бродяг конными. Царевич Иван и многие опричники тоже сели на коней и надавили с другой стороны. Разбойники отпрянули от царского прибежища и неохотно рассеивались, напоследок стащив наземь и зарезав нескольких неповоротливых в узком пространстве всадников.
Никто не сомневался в успехе государственного оружия. Убитых разбойников насыпали грудами, другие от ран корчились. Отступавшие негодяи еще пытались утащить царскую рухлядь и коробы с провизией. За общим за царя сражением отвлеклись, как залезли к царским невестам. Отчаянная Марфа Собакина колотила по разбойным мордам дорожной укладкою, не боясь ни выстрела, ни ножевого ранения. Ехавшая с ней Ефросинья Ананьина вжалась в стену возка. Родители обоих невест таились, лежа в кибитках.
- И чего ты испужалась?! – задорно кричала Марфа на бледную Ефросинью. Заметив отступление разбойников, бравая купеческая дочь выскочила с возка, сундучком съездила по темечку усато-бородатого дедулю-вора, того самого, который вышел из леса с бесстыдным заявлением. Дедуля спешно снимал конскую сбрую, да под ударами девицы оставил дело. Плюясь и ругаясь, скрылся вместе с другими в подлеске.
Уцелевшие растворились во мгле. Царевич Иван был героем. Его длань поразила многих разбойников. Сам он не был задет. Иоанн, собравшись с духом, опять принялся выговаривать сыну. Мол, не след князю лезть в первый ряд. Не так ли поступали предки наши? – возражал Иван. Никто не рисковал бесцельно, - настаивал Иоанн. Бывали исключения: Святослав Игоревич или Дмитрий Донской. Остальные руководили издалека. Дмитрий Донской через два года после победы на поле Куликовом уже бежал из Москвы от Тохтамыша. Прадед твой молениями ветхого Ростовского архиепископа Вассиана да митрополита Геронтия устоял на Угре, готовый целовать ханскую басму.
