Магнус поднес будущему благодетелю вина. Иоанн утолил жажду, прежде заставив опробовать Василия Григорьевича Грязного. Бомелий, ни на кого не глядя, подошел царю, положил руку на запястье и посчитал Иоанново биение сердца. Ученый беспрестанно убеждал царя избегать излишеств. Иоанн соглашался, но, кляня себя, срывался в соблазн снова.

         С подачи государя зашел разговор о недавней опричной расправе. Собравшиеся скупо поддерживали, сами под мечами пили. Бомелий осторожно похвалил яды. Возразил Шраффер. Он воскресил точку зрения Бомелия, на которой тот прежде стоял: о пользе публичных казней. Впечатляющие сожжения еретиков, отчаянные вопли жертв, наглядные мучения убеждают смутьянов пуще внушений. Похвала Православию за редкость и преходящесть церковных сект. Но многие в Европе склонны объяснять устойчивость православной веры не безупречностью установлений, но косностью, тьмой, несвободой ума московитов. Пытливый ум европейцев  произвел изобилие христианских направлений: лютеране, кальвинисты, анабаптисты, гуситы. Царь живо включился в любимую тему. Интересовался, отчего в Польше и Литве протестантизм сошел на нет? Что за выдумка папы соединить восточную и западную церковь путем взаимных уступок под своею туфлею? Святая Русь ве6рою крепка, никогда не примет  она униатства.

         За полотнищем шатра раздался посвист. Тут же то ли филин прокричал, то ли заухал сыч. Протяжный неприятный звук повторился. Птицы не бежали царского лагеря. Они не двигались, перекликаясь. Обостренный слух стражей определил нелепицу, и вдруг кто-то выговорил ужасное для ночной поры и места в глухом лесу слово:

- Разбойники!

         Царская стоянка пришла в мгновенное и быстрое движение. Опричники, сняв луки и приготовив стрелы, встали за деревья. Немногие мушкетеры взяли на изготовку ружья, засыпали на полки порох, но не поджигали фитилей. Ждали врага, он был везде и нигде.

         Внутри государевой палатки огонь потух. Из нее вышел Малюта–Скуратов. Он держался спокойно, и один знал, что делать. По приказу его громогласного голоса по всему лагерю тушили огни. Иностранные, лучше остальных вооруженные, стекались к царскому шатру. Вышел Магнус. Он старался не показать тревоги, но губы его дрожали. Он прошел к уже экипировавшимся для боя датчанам, велел выставить вперед копья и встать в каре. Коней, бесполезных в густом лесу, не седлали. Перспектива смерти или увечья от русских разбойников не вдохновляла  принца, и он бегал меж воинов, влезая в распоряжения капитанов.

         Царевич Иван вместе с Малютой тоже шустрили по лагерю, расставляя людей за поставленный кругом обоз. Телеги переворачивали на бок, выстраивая стену. Малюта просил государя забыть ненужную гордость  и лечь наземь, перебежав для скрытности из шатра в соседнюю Малютину палатку. Там Иоанн и залег, молясь вместе со стонавшим от страха Феодором. Годунов лежал со старым и малым.

         Географус выполз на четвереньках из шатра за царем. Он увидел  Грязных, стоявших спиной к спине с натянутыми тетивами. Оба посмотрели на Географуса с неприязнью., зная о его роли в нападении. После тяжкой истории с Магнусовым письмом дядя с племянником положились на старшего в роде. Василий Григорьевич -  на Малюту. Промедление, вызванное не знавшей куда идти интригой, завело опричную тысячу в капкан.

         Легкий на помину появился Годунов.

- Чего? – спросил Борис.

         Яков и Матвей прислушивались. Птичьи крики,  издаваемые невидимыми людьми, стихли. Напоследок ухнул болотный сыч. Годунов смотрел на Грязных, переводил взгляд на Географуса. Матвей вздрагивал от Борисовой проницательности. В простоте ему казалось: Годунов читает мысли. Борис  умел удивительное чутье к ситуации, оттого и казался проницательным.

         Расставив людей, Малюта вернулся. Он залез в палатку и убедил дрожавшего Иоанн вместе с младшим царевичем перейти еще далее. Воеводин шатер тоже выделялся. Разбойники его вычислят. Царь положился на Малюту. «Делай, Гриша, как знаешь!» - под стук зубов твердили его уста. Он просил прощения за прежнее меж ними бывшее, опять обещал «визиря». Малюта встал на колена, обнял приподнявшегося Иоанна. В темноте глаза  Малюты блистали. Было видно: он готов умереть. Григорий Лукьянович кликнул Грязных, и те, закрыв с двух сторон телами, вывели государя и Феодора и перевели в другую, совсем простую палатку. Разбойничьи зажженные стрелы падали уже на лагерь дождем.

         Нападения разбойников  были не редкость. Прапрадед государя был у них в плену. Однако нападение на  отряд в тысячу двести воинов отличалось большой дерзостью. Не могли же разбойники превосходить числом? У страха глаза велики, и злодеи мерещились за каждым деревом. На стоянке пылали брошенные костры. Полетевшие из леса стрелы с зажженной паклей катились по пологам, зависали в местах плохо натянутой ткани, делали пламя. Дым застил лагерь.

         Государь не отпускал Малюту, но тот настаивал на отлучке. Больше пользы станет, когда пойдет он руководить  обороной.

- Царевича береги! – просил растерявший остатки самообладания государь. – У Ивана голова  горячая.

         Малюта поклонился.

- И баб, телок моих в середину обоза с краю гоните!

         Вот про то  забыли. Царские невесты, в своих  кибитках или подле  их, в палатках. оказались на обочине ощетинившегося из-за перевернутых телег копьями, ружьями и стрелами лагеря. До женщин не было дела, как  до лошадей, оборвавших стреножье и повод, бегавших внутри, усиливая суматоху.

         Старший царевич, рынды с опричниками стремились явить молодечество, загладить вину за охоту. Только враг был не виден. Кого отражать? С кем бороться?

         Неожиданный шум прошелестел по лесу. Словно увальнем шел большой зверь, ветви ломая. Коней ли вели, многочисленный ли отряд крался. В ту сторону пустили сразу веер стрел. Тонким свистом рассекли они воздух, воткнулись в стволы. Рявкнула одинокая пищаль. В ответ с оглушающим грохотом за спинами опричников взлетел на воздух походный пороховой запас. Щепы бочек, телег, сундуков разносились по лагерю, калеча, убивая людей. Поднялась целая телега, грохнувшись и смяв царский шатер, в котором уже Иоанна не было. В лесу закричало великое количество голосов. Пыхнул факел.

         Раздвинув кустарник, на край поляны вышел высокий дед в белой рубахе с отклонено набок седой бородой. Малюта подал знак не стрелять, и. придерживая саблю, пошел к деду.

- Милые люди,- с осторожной насмешливостью сказал Малюта, -  чего вы проезжающих пугаете? Зачем демонами ходите.

         Дед достойно и с заученной насмешкою отвечал, что проезжающие заночевали на земле, подвластной знаменитому разбойнику Кудеяру, потому не могут оставаться долее без уплаты назначенной мыты или  подарков. Как? – притворно удивился Малюта. От берега Оки до Белого моря, от моря Немецкого до Уральского Камня земля принадлежит московскому государю и никому более. Говори! – оборвал дед. Наш властитель – Кудеяр, рода царского. Кудеяр – прозвание, имя  его – Юрий,  брат он государя.  Государь с нами! – вскричал Малюта. Ежели так, - отвечал дед, – пусть покажется! Вот – Кудеяр!

          Корка прежней листвы захрустела под копытами лошади. К деду двое крепких ребят подвели всадника. Грязные, следовавшие за Малютой,  сразу признали в гордо прямившемся в седле атамане бродника Кривого, явившегося к ним с товарищами в верховьях Дона,  многословное и хвастливое повествование  о защите от турок Астрахани.  Знаем мы этого человека! – сказал Матвей. – Казак он простой!.. Кривой моргнул веком, исковерканным шрамом. В дрожащем свете огня его лицо глядело остро, угрожающе. Был казак, да весь вышел! Бери выше! Трубным гласом сказал Малюта: уходите по добру. Повторил: с нами царь! Кривой усмехнулся: тогда и плата больше!

         О Кудеяре слыхали на нижней Руси.  Грабил он с шайкою купеческие челны на Волге. Никто не был уверен, что видел его, ибо многие самовольно назывались страшным именем.