Географус вышел из-за куста сирени, обмахиваясь веткой от комаров. Взял ветку в зубы, и руками удержал борющиеся руки Марии. Коротко бросил:

- Давай!

         Шуйский встал поодаль в ужасе. Он не знал, уговаривать ли ему Годунова образумиться, спасти от  поступка, в котором он способен раскаяться, побежать ли в монастырь за помощью и выдать злодея. Дружба с Годуновым делала его пособником. Малюта, опричный полковник, за дочь ноготь за ногтем в пыточной оторвет. Сомнения  Василия разрешил Географус. Крепким пинком он откинул Шуйского. Тот ойкнул, неловко упал, разбив в кровь затылок о камень.

         Годунов лежал на Марии с развязанными и спущенными портами, подол кафтана накинул ей на голову. Мария отвечала сдавленными рыданиями, перемешанными с угрозами. Имя отца называлось раз за разом, но утомленнее, тише. Годунов водил вялым членом по девичьему бугорку Венеры. Детинец не стоял. Тогда Борис прорвал Марии плеву пальцем, и пальцами же ввел полусильный член во влагалище. Мария втянула в себя воздух и замолчала, больше не клича отца. Детинец выскользнул из сухого ложа. Годунов теребил его рукой, пока не излил семя на нежные части с сей минуты не девицы.

         Яков тащил Годунова с Марии. Он уже и сам встал.

- Ужо тебе будет! – кричала Мария, вымазанная в сырой земле, с растрепанными косами, рассеченным Борисовым ногтем подбородком.

         Неверной походкой она пошла по дороге, вившейся вдоль монастырских стен. Подтянув штаны, взъерошенный, удушливо дышавший Годунов пялился в голубой свет, обливавший кусты сирени над Каменкой.

- Вот так им, вот так! Пущай тепереча казнят!

         С подкосившимися ногами Василий Шуйский заныл:

- Мы-то чего заодно с тобой пойдем, душегубец?!

         Годунов, отряхнувшись, одернув подол, сказал не без угрозы Якову:

- Ты тоже свидетель, чего здесь было.

         Географус развинченно неприятно смеялся, открывая длинные гнилые желтые зубы.

                                                        12

         Годунов скоро пошел к Покровскому монастырю. Яков подумал, что Борис хочет настичь Марию и умолять ее о прощении. Но Годунов позволил ей достичь ворот монастыря без дальнейших объяснений..

         Шуйский тащился за стряпчим, таща накрытый полотном короб. Полотно отодвинулось, и при лунном свете Яков увидел двух голубей, белого и темно-синего, почти черного. Географус, не выпуская веточки сирени из зубов, отставал, насвистывая. Борис, не поворачиваясь, прошипел ему замолчать.

         Монастырская стража всех знала. Опричники, охранявшие невест, не закрывали ворот после возвращения Марии. Слава строгости Иоанна гремела, ни у кого язык не повернулся бы слова сказать, что за дело у его приспешники глубокой ночью в женском монастыре. Инок хотел пойти с ними.  Годунов твердым голосом оставил его, где он есть.

         Посреди двора стояла маленькая беленькая церковь с колокольней, за ней – кладбище. Между немногих могил, под прошлогодним дерном загодя были положены заступ и лопата. Годунов посмотрел по сторонам, убедился, что нигде не тлеет огонька.

- Она? – спросил про могилу Василия.

- Она, - подтвердил Шуйский, поежившись. Он держал клетку с голубями перед собой, словно они могли защитить его от нечистой ночной силы.

         Борис взял лопату и поддел ей камень, лежащий на могиле.

- Ой-ей-ей! – не обладая природной крепостью, он едва поднял край мшистого камня, как тот снова лег в основание.

         Борис передал лопату Якову:

- Давай – ты!

         Яков принял лопату. Вдвоем с Географусом, работавшим заступом, они отодвинули камень на сторону. Якова поражало, отчего они все слушаются Годунова. После безобразной сцены насилия, он опять задумал недозволенное, вопиющее, а они помогают ему, не противясь. Подай Яков голос, призови монастырских насельников и осквернение могилы было бы немедля остановлено. Но Географус подчинялся, боярский отпрыск Шуйский молчал, и Яков, проклиная собственную слабость, был с ними заодно. Он шел со всеми, склоняясь перед внутренней Годуновской мощью, которую столь хотелось назвать наглостью.

         Географус не крестился, Яков часто крестился и копал. Василий читал молитвы. Годунов оглядывался на монастырские кресты. Бог-то  видел! Другие близкие кладбищенские кресты обступали с разных сторон, черные  тени опутывали копавших толстой неосязаемой паутиной. Ночные птицы скакали меж могил, и казалось,  это выбираются побродить  не вознесенные души недавно умерших.

         Заступ ударился о дубовый гроб. Годунов шутливо и настоятельно сказал:

- Прыгай!

         Яков и Географус по влажному суглинку скатились вниз. Свершение чего-то важного висело в воздухе.

- Вскрывай!

         Географус подцепил крышку и откинул.

- Чего там?

         Географус молчал.

- Шарь в гробу!

         Душа Географуса ушла в пятки. Бессовестный комедиант перепугался. Рука его шла ко лбу на крестное осенение, но не доходила.

- Ты! – прикрикнул Годунов на Якова.

         Яков не двигался. Годунов сплюнул. Съехал на пятой точке в могилу, отодвинул Якова и Географуса, запустил руку в гроб и извлек оттуда в лунный свет плотный сверток. То была деревянная кукла, одетая, что стало видно, когда Борис развязал полотно, в  нетронутое тлением пестрое шелковое платье. Годунов сказал под нос:

- Подобное я и предполагал, - забрав куклу, он опустил крышку. –  Закрывайте гроб и засыпайте землею, как было.

         Яков и Географус, дрожа более от свершенного святотатства, нежели от ночного холода, принялись быстро закидывать могилу комьями земли. Утоптали, камень водрузили на место, обложили дерном, сделав вскрытие менее приметным.

- Выпускай черного! – потребовал Борис.

         Дрожа, как тростник, Василий открыл клетку и, не удержав, выпустил обоих голубей.

- Размазня ты и есть размазня, Вася! – выругался Годунов.

         По воздуху пронеслось шуршание. Редко хлопая крыльями, голуби двумя пятнами скользнули вдоль белой колокольни и исчезли.

         Яков наклонился к уложенной могильной плите, прочитал вслух вырезанную надпись: «Георгий».

         В полдень следующего дня черный голубь сел на окно  Елисея Бомелия в Александровой слободе, и тот понял: могила пуста. Тут же подлетел белый голубь. Самец и самка заворковали. Теперь Бомелий  засомневался. Белый голубь означал, что в монастырской могиле лежит тело Георгия, сына Соломонии Сабуровой, первой жены иоаннова отца.

         Перед отъездом Годунова из Слободы Годунов и Бомелий, два не терпящих друг друга соперника вступили в рискованное соглашение. Притворно покаявшись перед астрологом зав нападение и изъятие очернительного письма на Низовые земли Годунов обещал проверить, действительно ли в суздальском монастыре похоронен Георгий, роковой младенец, чьим рождением угрожала объявленная бесплодной Соломония Сабурова Василию Иоанновичу. Если могила пуста, следовало два вывода. Либо ребенка не было, и проклятья Соломонии пусты, либо он был и вырос, а коли умер, похоронен в ином месте. Ежели он жив, то его права на престол основательнее Иоанновых. Георгий – старший и единственный сын первой жены, а не второй – Глинской, от которой родился Иоанн. На том или другом открытии основывалась затеянная Борисом и Бомелием интрига, смутное завершение которой  едва имело контуры, но сам процесс обещал личные выгоды и свержения недоброжелателей.

         Борис клялся: коли гроб пуст, он берется разыскать Георгия живым или мертвым. Живому Георгию следовало быть лет на восемь старше царя, то есть годам сорока пяти от роду. Обретение Георгия дало бы мощный фундамент  партии  войны при польско-литовском дворе. Явился бы повод поддержать его в стремлении возвратить законный трон. Заплатил бы он примирением в Ливонской войне на прибыльных Речи условиях: Московия отказывается от Нарвы и  других балтийских портов, долженствовавших в связи с переходом  Немецкого Ордена под руку Варшавы и Кракова стать польскими. Из Георгия  легко изготовить послушную куклу, не мертвую в виде которой он в суздальской могиле лежал, но живую.  Георгий после сорока лет несомненный нищеты и забвения расшевеленный соблазнами царской власти, не может не быть благодарным.