Малюта искал Матвея и показывал, куда выезжать. Матвей с плеча рушил неприцельные удары, заботясь не навредить, но обеспечить продвижение среди своих и чужих. Григорий Лукьянович отвлек мощной фигурой пятерых. Забыв возраст, он вертелся волчком. Мельканье клинка слилось в бесконечный изгиб матовой ленты. Малюта грудью жеребца давил к дородному татарину, противнику достойному мастерством. У татарина меж завязок доспеха глядела серебряная застежка турецкого кафтана. Татарин пришпорил к Малюте. Удар на удар. Малюта всадил эфенди острие сабли подмышку. Следующим ударом Малюта срезал татарину горло. Голова повисла на лоскуте кожи. Привстав в стременах Малюта натренированной рукой раздвоил подоспевшего взамен павшего янычара. Матвей влез в освобожденное Малютой пространство. Напоследок он успел оглянуться: Василий Григорьевич дрался бок о бок с худым жилистым дядей Тимофеем. Оба махали саблями, как крылья мельницы. Малюта проследил отъезд Матвея и лишь после того отодвинулся от братьев Грязных далее. Свербела ли мысль, что ускачут Грязные к татарам все вместе? Собирался ли тогда броситься на перебежчиков с саблею?
Как ни храбры были русские, дело опричников было проиграно. Крымцы подкреплялись всечасной подменою. Клепсидра истории капала кровью. Девлет-Гирей удовлетворенно наблюдал, как кольцо вокруг опричного полка неумолимо сжимается. Он полагал: окружено целиком русское войско. То была роковая ошибка. Сомнение закралось, когда сильный порыв ветра на короткий миг расчистил обильную пыль, и он заметил значительное прорежение в лагере. Московские пехотинцы прикрылись от стрел щитами черепахою. Пращники и застрельщики стояли за телегами. Посередине трепыхалась большая хоругвь воеводы Воротынского. Но не бежал ли он? Не последовал ли главный воевода примеру Шереметьева? Верно московитов стало меньше, оттого, что храбрые нукеры их перебили. Омыв лицо, Девлет-Гирей возблагодарил Всевышнего.
Матвей бочком продирался к битвенной окраине, по- прежнему неутомимо нанося удары по наседавшим крымчакам. В месиве сражения вдруг обнаружилось мощное боковое движение. Это хан снизошел к просьбам старших сыновей. Подкрепил нукеров их личными отрядами. На застоявшихся жеребцах молодежь врывалась в гущу сечи, отодвигала усталых и крошила утомленных русских воинов. Войско московитов пятилось и скоро вынужденно отошло в неглубокие воды речки Лопасни, там противоборство продолжилось с прежним неистовством. Матвей вырвался из кучи и несся, оставляя в стороне московский лагерь, видневшийся на холме по берегу Урожая. Битва подкатывалась и сюда. Подступы к «гуляй-городу» сдерживали сомкнутые ряды ландскнехтов Францбека. С флангов их прикрывала пешая козельская рать. Несколько сотен нукеров огибало поле сражения и летело на рыцарей ударить в тыл. Матвей поторопился, дабы не оказаться зажатым между теми и другими. Спиной он почувствовал сильное колебание воздуха, означавшее: налетела броня на броню. Конские хвосты крымских воинских колпаков налезли на разноцветные плюмажи рыцарей. Юркие татарские воины спешились, привязали к кустам поводья коней и полезли в бой резать подпруги тяжелым рыцарям.
Матвей не остался незамеченным. За ним погнался зоркий крымчак. Давая понять, что переметывается к врагу, Матвей на ходу расстегивал крючки юшмани. Он сбросил наземь саблю с ножнами, щит. Брякнулся, перекосив железные доски, доспех. Матвей развернул коня и показал преследователю пустые руки. Тот, еще озлобленный погоней, нагнав, ударил Матвея плашмя саблею по темечку.
Успев уклониться, Матвей снизил силу удара, принял на плечо. Татарин указал Матвею наземь. Матвей спрыгнул. Крымчак подхватил его лошадь, поехал подобрать доспех саблю. На шею Матвею накинул аркан, указывавший собственность. Миссия Матвея могла быть не выполнена, когда бы он, завидев, что отводят его далее от ханской ставки, не кинулся в ноги проезжавшему мурзе. То был Утемиш. Изрядно владевший русским наречием он понял: Матвей не пленник, как уверял захвативший его татарин, но перебежчик. Матвей достал из-за пазухи письмо, будто бы извещавшее о приближении сильного русского подкрепления. Утемиш воздал недовольному татарину монетою и пояснительным пинком, повез Матвея к Девлету.
С ханского возвышения открывался вид на речку, принимавшую приток, и деревню. В русском «гуляй-городе» происходила суматоха. Причин ее не знали. Завидели стрельцов, выходивших вперед обоза и ставивших ружья на подставки.
Среди приближенных хана сыскалось достаточно московских изменников, знавших Грязных, помнивших, как прошлый год четверо их наезжали в ставку, вынужденно сказывая, где у царя полки и надежна ли оборона столицы. Ведали и о казни. К переметнувшемуся Матвею отнеслись с сомнением: никому не верили, в каждом колебались. Матвей распростерся ниц перед Гиреем. Утемиш протянул хану взятую мнимо тайную грамоту. Девлет, не касаясь, кивнул передать бумагу русскому приспешнику для прочтения.
Утемиш склонял ухо и, глядя на кровопролитное сражение, выговаривал Матвею:
- Вот ты сам и други твои оделись, как на царский маскарад, православными монахами, в черных рясах, скуфейках, с выпростанными крестами. К лукам приторочены у вас выбеленные непогодой собачьи черепа и поганые метла. Кони тоже черные. Но способны ли вы испугать славных ханских воинов. Гляди: все более теснят ваших.
В густоте пыли мелькали черные фигуры опричников, вставали на дыбы лошади. Блиставший доспех делал их похожими на улиток, что, барахтаясь, никак не выберутся из панцирей, которые переросли. Цветастые кафтаны крымчаков разрезали черный пирог лентами, разделяли на отдельные очаги отчаянного, последнего сопротивления. Янычарский полковник подъехал к хану, получил разрешение и начал выдвигать дотоле берегшиеся конные резервы. Матвей сообразил: крымчаки идут добивать «гуляй-город».
В теперешнем выигрышном для крымчаков и турок положении бумага, привезенная Грязным, не выглядела устрашающей. Признаков возвращающегося Шереметьева нигде не было. Крымчакам – поторопиться, и они расправятся с Воротынским до подхода любых московских сил. Все же Девлет послал две сотни на север подтвердить привезенное послание или опровергнуть.
Матвей искренне жалел товарищей. Он наблюдал ладных ханских воинов. Видел командиров, непрерывно получавших приказы и скакавших их выполнять, пригнувшись к гривам маленьких косматых коней. Окружение Девлета шевелилось, пульсировало и казалось разноцветной каплей, выпускавшей нити отростков – смерть. Плакало сердце о родном обреченном войске. Утемиш, не вдаваясь в чувства перебежчика, полагая выбор предательства правильным, с ленцой допрашивал Матвея о последних переменах в опричнине.
- За что же служит царю она вашему? Мы-то, ханского племени, идем с Девлетом за наживу, таков корм наш, то - достойнее, ибо ваши храбрецы ведомы страхом. Не спереди мы убьем, так ваши опосля расправятся сзади. Наслышаны о гонениях. Палец о палец не ударил бы за вашего царя. Вот и эти, друзья твои обреченные, почем зря сражаются? На что сие напрасное ожесточение?
- Не сражаются они, умирают, - угрюмо отвечал Матвей, видя, как падают один за другим опричники, чьи черные рясы и скуфейки, вороные кони растворялись в удушающем кольце неприятеля до исчезновения.
Утемиш насмешливо окидывал крепкую, чуть согбенную фигуру Матвея, прикидывал, сколько дадут за него на рабском рынке. Он не верил, что тот привез бумагу, способную изменить ход сражения. Хан тоже не верил и полагал, что Матвей, и, возможно, родичи его желают переметнуться на крымскую службу, потому и состряпали бесполезное услужливое донесение.
И вдруг волна прокатилась по ханскому флангу. Оттуда прискакал нукер, крича: значительные силы русских пробираются оврагами высохшего речного русла. Теснота места увеличивала страх числа. Растянувшиеся узкой линией московские воины представились юзбаши, отправившему нукера, тьмами и тьмами. Вместе с Георгием разглядели изображенья и ярославских медведей, и зубцов Суздаля.
