Григорий же, не веря Годунову, шел к родне за поддержкой. Он добился косвенного одобрения главы рода Василия Григорьевича. Его брались поддержать и уцелевшие Басмановы, и иные чиновники. Многие узнали его ближе по совместным поездкам к Девлету, когда тот стоял в Коломенском. Грязные переговаривались и с Собакиными. Те приближались ко двору, и не было сомнений, что означает сия милость государева. Отец Марфы Василий и дядя ее Григорий уже готовились получить места окольничих, брат ее Каллист присматривал место кравчего вместо Федора Басманова. Ожидая скорого венчания с Марфой, было выправлено особое дозволение митрополита на третий брак государя, перед Собакиными заискивали. Им несли дорогие подарки деньгами, мехами, ценным оружием. Если уместно так сказать, за Марфу было протатарское лобби. Ее воцарение противоречило замыслам Бомелия, отстаивавшего европейские интересы. Осилила бы своевольная Марфа нашептать царю отворот от борьбы с ханом - нет, но умные головы предполагали, что неминуемо замирится Иоанн с Девлетом, купит безопасность южных пределов ежегодными подарками, целиком сосредоточась на борьбе за Ливонию. Не собственной судьбой, но игралищем сил враждебных выдвигалась Марфа против западной партии. Ожидали с ней отучить государя от западничества, повернуть к обычаям древним. Но и западным послам сумел намекнуть «центрист» Годунов о миролюбии Марфы. Гуляла молва, что грозный царь охотно сажает себе на шею прихоти жен. Безотцовщина, привязанность к рано ушедшей матери склонили его обожествлять женщину, угождать. Считали, что в годы Судебника, Стоглава, сражений за Астрахань и Казань царь был сравнительно кроток не сам по себе, но по внушению Романовой. Уже Темгрюковну он ни во что не ставил… Через горничных к Марфе подлаживались льстивые ходатаи. Она туго понимала надежды, возлагаемые на ее слабую очаровательную головку. Родня – Собакины не были слепы и сыпали обещаниями.
Марфа тщеславно воодушевлялась нескончаемыми дарами. Несмотря на жару надевала в горностаевые и соболиные шубы на объярной синей, зеленой подкладке, вертелась перед зеркалом. Потела, краснела, представляла, как явится в царском выезде, гордо кивнет народу и знати из высоких саней или летнего возка, войдет в Успенский собор. Татары принесли Марфе столько подарков, что она задумывалась, не их ли она крови. Вроде бы в роду только русские. Подносили и иностранные послы: перстни с камнями, серьги, золотые обручи, и поножья, певчих птиц, комнатных собак для забавы, платья тонкого шитья. Бояре не жалели снедь: икру черную и красную, вяленую волжскую рыбу, осетровые балыки, особый мед и иные сладости. Митрополит и иереи с молитвой вручали, клали на сундук, будто не специально забывали, в серебряных окладах Евангелия и Деяния с Часословом, освященные благовонные ветви из Афона.
Папаша с дядей забирали гостинцы, разделяли, сносили в подвал терема. Храня невесту, пробовали кушанья. Сторонясь сглаза, ругали. не давали ей до венчания надевать дорогие одежды. Марфа ничего не боялась: вырывала одежду, наедалась бужениной до колик. Царь любил женщин в теле, и она была широка в кости, и тонка в талии.
Марфа не понимала, как способна она повлиять на государя, как оправдать дары, за которые батя с дядей и братом обещали дарителям исполнить пожелания. Иоанн казался совершенно неуправляемым. Он мужчин не слушал, как же послушает вкрадчивых ее увещеваний?! Наитие открыло Марфе глаза. До нее дошло, что страх движет подносителями. Они перепуганы государем, от ужаса дезориентированы. Казни и немилости, обрушиваемые на головы равно людей простого, дворянского и дворянского звания заставляют их трепетать шороха, вздрагивать, поймав непонятный взгляд прохожего, хулу юродивого. Все они в деснице царя, в его сложной прихоти. Никто не знает его, а потому страшится. С отчаяния власть и богатство предержащие кинулись к Марфе, не ведая, куда идти более. Разве что к Господу? Неисповедима, не просчитываема ни ласка, ни опала Иоанна, вот в чем ужас. Потому и метнулись люди светские и духовные в ноги слабой женщине. Искали повторную заступницу Анастасию. Мерещились просителям трупы на Полой (Красной) площади, псы, грызущие человеческие останки, лижущие кровь с плахи на Лобном месте. Слышался плач разлученных жен, вой испорченных дочерей. Воображенье обоняния щекотало ноздри дымным запахом разоренных зажженных имений, опаленной щетины ревущего сгоняемого скота. Холодный ум подсчитывал убыток от забранных в полон, проданных в рабство слуг и лошадей, расхищенных погребов с фамильными накоплениями.
Мерзкая клевета потекла из столицы, добралась до Слободы: Марфа – не девственница. Марфа дрожала: клевета или узнали ее тайну? Тайну не узнали, но пустили завистники грязный слух, вдруг неложный окажется. Шуйские и Нагие, ждавшие отстранения, передавали грязь. Ревнивый Иван Андреевич Шуйский , закусив бороду, ходил по Думе, стучал посохом, щелил половицы. Вот царь назначил знахарское обследование невест. Возглавил комиссию Елисей Бомелий. Под ним московские повитухи.
Явились знающие бабки, пожилые вдовы дотошно обследовать царских невест. Девы переживали: вроде не помнят греха, да как бы не сглазили, не пришла бы порча ночью во сне. Вящее многих переживала Марфа Собакина. Полагалась на искусство заморского чернокнижника и одно дрожала. Однако все оказалось благоприятно. Тонкие кишечные швы рассосались, остатки выпали незаметно. Ранее доставив немало усилий Матвею, девичья плева Марфы сейчас была покрепче иных. Девы чисты - прозвучал вердикт Елисея, кроме… Ну, тех в мешок, не Марфу. Могло ли иначе, когда государю на ложе предлагались? Не королевской крови брал, потому вдвойне должны быть незапятнанны. Спасшись, Марфа вздохнула с облегчением. Не любившие же ее продолжили подвохи. Обыкновенно верили не факту, но желаемому.
Царь подарил Марфе шитые наплечья. Она везде появлялась в них, не снимая даже на ночь. Они стали ее талисманом, чтобы царь не переменился. Мысли, что царь способен охладеть после свадьбы, в дальних закромах удерживались ей. Присмотревшись к Иоанну, Марфа с каждым днем любила государя сильнее. Он виделся ей непонятым, обиженным, необласканным. Ложь придворной жизни явственно открывалась ей. Не лишенная простодушия умница, она замечала заискивания, страх, притворство. Все изображали, что любят и преданы государю, но любил и предан был, не единственно ли грубоватый прямолинейный Малюта? Марфа тоже полюбит царя, избери он ее. Она отринет рассыпанные родней обещания на пути венцу. Все будет, как муж захочет. Вместе с Григорием Лукьяновичем сделается она Иоанна утешителем, плотским ангелом – хранителем. От нежной ласки царь смягчится, нрав станет ровнее, уйдет самодурство и вспыльчивость, когда он себя не помнит, совершает проступки, в которых потом горько раскаивается. Да, Марфа будет обновленной Анастасией, она встанет за Россию, за угнетенных и обиженных. Сколь тяжело ей будет полюбить другого, коли царь отвергнет.
Потайная и явная черная боярская зависть подкрадывалась к Собакиной. Сия прекрасная ягода выросла не на их поле. Им бы протащить царю на ложе собственную избранницу, малолетку Марию Нагую, а тут чужая просочилась. Безродцев собрал царь против бояр в опричнину, теперь и жениться желает на безродной. Чувствуя противодействие знати, Иоанн из духа соперничества стремился к Марфе. Он боялся знать и не уставал злить. Бояре отвечали ему незеркально. Чем больше ласк и подарков уделял он Марфе, тем более знать одобряла высочайший выбор, восторгалась Собакиной, и тем более желала ее погибели. Живя в произволе царя, они желали ему худого. Потеряй он Марфу - внешне поскорбели бы, внутренне посмеялись. Они готовы были в миг забыть расчеты с нею связанные. Интерес к своей ставленнице был гораздо могущественнее любых надежд на чужую.
Меж тем Григорий Грязной меж тем, сделанный впоследствии безосновно героем романтичной привязанности к претендентке, волочился и за ней, и за Екатериной Скуратовой. Не умел пробить девичью броню обоих. Екатерина не возвращала прежнего расположения. Нашептывания Годунова и Шуйского, а прежде – склонность сердца сыграли свою роль. Марфа же попускала красавцу авансы, еще не веря окончательной его опале, уповая, что Григорий в фаворе и замолвит царю слово похвальное. В ее положении ей приходилось со всеми держаться ласково. Вечно неудовлетворенные Грязные, стремясь к дальнейшим назначениям, насели на Матвея, требуя от него давить на Марфу, шантажируя тайной в их пользу, иначе объявят царю о ее нечестии. Василий Григорьевич упрямо настаивал на нарвском воеводстве. Остальные довольствовались постами думных дворян и окольничих. Зная слабость, отец подпаивал Матвея. Забывшись в пьянстве, тот неопределенно встряхивал туманной головой. Пыжась от мнимой значительности: с царицей спал! готовился поддержать родню.
