Мать на скору руку сварила молодой картошки, зажарила яичницу, нарезала домашней выпечки хлеба и положила малосольных огурчиков; поставила на стол мисочку сметаны с творогом и кувшин топленого свежего молока.
- Садись, поешь с дороги, - пригласила она Дусю за стол. - Небось там наголодались, - окидывая взглядом стол, произнесла она. - Вон какая худющая да почерневшая.
Пока мать готовила ужин, Дуся успела обмыться теплой, нагретой еще днем солнцем водой и, сменив пропитанное потом и дорожной пылью белье, уселась за стол.
- Да, ты права, поголодать пришлось, - со вздохом, вырвавшимся из ее груди, сказала Дуся. - Да и не только голодать, недосыпать, спать на соломенной трухе, а сколько земли перебросали. Считай, что каждый день погреб, как у нас, выкапывала.
- Ох, доченька, где же ты сил столько брала? - глядя с изумлением на дочь, говорила мать. - Отец, тогда был еще молодой, погреб копал четыре дня. Да он все же мужчина. А ты..? Такая девчушка. . ! Угробила ты совсем себя.
И мать с сожалением посмотрела на Дусю, которая с аппетитом проголодавшегося человека уплетала за обе щеки все, что попадалось на глаза, не соблюдая последовательности, как это принято у сытых, разбалованных едой людей.
Мать смотрела на жадно жевавшую дочь и тихонько качала головою, приговаривая: "Ешь, ешь, доченька, если мало, я еще подложу".
- Нет, мам, спасибо, много сразу есть нельзя, живот заболит, - прожевав очередную порцию пищи и проглотив, произнесла Дуся. - Я завтра лучше доем.
Мозг, как наиболее рациональная часть человеческого тела, командовала: "Хватит", а рука непроизвольно тянулась с ложкой к миске творога в сметане, другая - за хлебом, и обе выполняли приказ не мозга, а желудка, который, соскучившись по переработке нормальной пиши, все требовал и требовал новых порций.
- Ох, мам! Хватит, а то я и в самом деле объемся, - сказала Дуся и, пересиливая себя, положила ложку на стол. Но молока, налив в кружку, все же выпила. Вылезая из-за стола, она спросила: "А где же ребята? Ведь на дворе уже темно, а их все нет?"
- Да заигрались, небось, с друзьями, - спокойным голосом произнесла мать, привыкшая за эти годы к возвращению во двор детей в позднее время. - Топить у людей нечем, вот и бросились подбирать все, что может гореть. Они там хворост собирают и заодно играют. Там собирается детвора со всего крайка, и так заиграются иногда, что домой возвращаются за полночь, а утром не добудишься.
После сытного ужина Дуся решила прогуляться по свежему воздуху и, объяснив матери свое желание, вышла. Вечер был тихим и спокойным. Дневная жара спала и вечерняя прохлада бодрила душу и тело. Высоко над головой мерцали мириады звезд. Млечный путь протянулся с севера на юг широким трактом. Присмотревшись в вечерней тьме, Дуся прошла по двору и, не веря своим глазам, подумала: "Неужели я дома? Неужели, что было там, осталось позади, и я буду каждый день вот так ходить по двору?"
Она шла медленно, тихо ступая босыми ногами по еще не остывшей земле, и чувствовала, как родная, с детства знакомая до мелочей стежка, поросшая спорышом, успокаивающе влияла на весь организм, снимала напряженность, от чего на душе становилось легко и свободно. В такие минуты казалось, что никакой войны-то и нет, во всем мире стоит такая же тишина, так же ярко горят звезды у всех над головой и хочется мечтать о чем-то хорошем.
И почему-то в памяти всплыло раннее детство, когда отец, она хорошо помнит, был без рубашки и по этой стежке вел ее за руку. Так как стежка для двоих была узка, то он шел чуть впереди, а она сзади. В это время, она помнит, дружно цвел картофель, и ее привлекали белые картофельные цветочки. Она пальчиками тянулась к ним, но отец не замечал ее движений, тянул за руку дальше, и ей не удавалось сорвать цветочек.
Она заплакала. Отец остановился, нагнулся к ней и спросил: "Что случилось, моя маленькая?" Она перестала хныкать и ручонкой показала на цветки.
- А-а, понятно, - произнес отец, - Цветочек сорвать хочешь? - Он взял ее обеими руками под мышки и поставил в самую густую часть цветов, она, довольная, стала срывать их.
- Где он сейчас, жив ли? - подумала она, и ей захотелось увидеть отца. Понимая, что это невозможно, она от своей беспомощности тихо заплакала, как когда-то в детстве.
Но плакать долго не пришлось, она услышала голос, назвавший ее имя, и обернулась.
На меже стояла Мотя. На ней было светлое платье, и ее фигура заметно выделялась на темном фоне кустарника.
- А я смотрю, кто, думаю, у вас по огороду ходит? - услышала ее голос Дуся в темноте. - На мать не похоже, может, кто чужой? Так, что он на вашем огороде делает. Дай-ка присмотрюсь, может картошку копает. Тоже не похоже... Подошла ближе. Вижу, ты бродишь, о чем-то мечтаешь...
- С голодухи, Моть, мать так накормила, что дышать стало тяжело, - смеясь, говорила Дуся. - Вышла немного погулять перед сном. А тут вспомнила отца, как в детстве гуляла по этой стежке с ним, сгрустнула, и, признаться, немножко всплакнула.
- А я, помнишь, как мечтала, приехать домой, плотно поесть и на трое суток завалиться спать. А приехала, поела и потянуло побродить по земле раннего детства. Вот и вышла вначале во двор, а затем и на огород.
- У нас с тобой, оказывается, одинаковые чувства к раннему детству. Меня тоже потянуло на огород. Прошла по стежке, всколыхнулось в душе все прошлое, а вспомнив про отца и расплакалась, как когда-то в детстве.
- У меня до слез не дошло, но душу терзает. По-видимому у каждого человека есть такая слабость: в определенные минуты вспоминать детские годы, особенно яркие эпизоды с раннего детства. Вот эти воспоминания совсем прогнали во мне охоту ложиться в постель. Сейчас мне кажется, бродила бы я всю ночь и мечтала о разной чепухе. Как там Полина себя чувствует? - вспомнила она о подруге. - Небось, тоже не спит?
- Если мы не спим, то она и подавно. У нее теперь проблем на многие ночи.
- Пойдем узнаем, как она себя чувствует, - предложила Мотя. - До полночи еще далеко, а выспаться завтра еще успеем.
- А может, они уже спят? - ответила ей Дуся. - Нехорошо будить людей из-за того, что нам не спится.
- А мы посмотрим, если спят, вернемся.
- Ну что ж, пошли сходим. Я только зайду, скажу матери.
Переступив порог, она увидела при тусклом свете керосиновой лампы за столом брата и сестру, доедавших остатки ее ужина.
Младшая сестра выскочила из-за стола и, бросившись к ней на шею, закричала: "О! Дуся приехала!" Повисла на шее и, прижимаясь к ней, заболтала ногами.
- Да ты что, сдурела! - прикрикнула на нее мать. - Шею свернешь, не маленькая.
Нина, расцепив руки и став на ноги, прижалась к сестре всем телом.
- Соскучилась? - спросила ее Дуся, прижимая ее к себе и поглаживая по спине.
- Угу.
- А я думала, что вы туг без меня рады, - говорила Дуся, продолжая прижимать к себе сестру.
- Почему ты так думала? - спросила Нина, отстраняясь от сестры и заглядывая ей в глаза.
- Да я вас ругала, иногда трепки давала.
- Да то ж за дело. Когда мы зарабатывали. . .
Подошел брат, стесняясь, прижался к Дусе. "Уже большой вымахал", -подумала про себя Дуся, а вслух спросила: "Ну что, братик, помогал здесь матери, слушался?"
- Помогали.., обои помогали, - ответила мать за брата, довольная тем, что дети собрались все вместе. - Посмотрел бы сейчас отец на вас, какие вы стали уже большие, - сказала мать и кончиком платочка вытерла в углу глаза невольно набежавшую слезу. - Где он там мыкает свое горе?
Дверь открылась бесшумно, слегка звякнув щеколдой, и на пороге появилась Мотя.
- Здравствуйте! - произнесла она, остановившись на пороге.
- А-а, Мотя! Здравствуй! - отозвалась на ее приветствие мать. - Тоже приехала?
- Приехала, Матрена Ефремовна... А ты чего так долго собираешься? -обратилась она к Дусе. - Ждала, ждала... Думала, что ты передумала.
