- Товарищ сержант, а где же твоя краля? - спрашивает сержанта ефрейтор Васин.

- А тебе какое дело до нее? - недовольным голосом отвечает сержант вопросом на вопрос.

- Да так, просто спросил от скуки, - ответил Васин, уловив оттенок неудовольствия в голосе товарища.

- А-а. Вон в серой кофте на второй платформе гравий разгружает, - смягчаясь и глядя в сторону платформы, сказал сержант Мохов.

- А я вчера и не выбрал себе напарницу, - произнес Васин, как бы жалуясь сержанту.

- Что так? Ни одна не приглянулась?

Да нет, не в том дело. Просто я как-то об этом не думал. Танцевал то с одной, то с другой. Я люблю постоянство, а так, сегодня здесь, а завтра - там, не хочу.

- Понятно, каждому свое, - не то одобряюще, не то осуждающе сказал Мохов.

- Мне кажется, натура у меня не та, как у других, - вглядываясь куда-то вдаль, снова начал разговор Васин. - Я если познакомлюсь с девушкой и она мне понравится, то это навсегда. А так, просто на один вечер, я не могу, буду потом терзать себя, винить даже в том, в чем вообще, может, не виноват. Вот и сейчас работать на этой стройке осталось недельки две не больше, а затем перебросят неизвестно куда, а они останутся здесь. И что из этого? Одни переживания.

- Ты и вправду какой-то ненормальный, причем тут недели. Вечер потереться возле женщины - и то, что стоит для солдата. А ты - уедем, они останутся. Смотри, сколько вокруг нас солдат, и почти у каждого осталась дома жена, невеста. И что же, по-твоему, за всю войну они не должны смотреть на женщин? Держать себя в рамках до особого приказа? Ты тут не прав. А по-моему, отвести солдату душу с хорошенькой женщиной не такой уж и страшный грех.

- Не знаю, я так не могу.

- Ну, да ладно, у каждого своя жизненная дорожка. Пошли, а то мы с тобой слишком засиделись. Вон на нас уж посматривает лейтенант.

- Как будто и поговорить с минуту нельзя, мы и так на совесть вкалываем, -вставая, сказал Васин.

Как бы в подтверждение его словам гимнастерка на спине была сивая от не раз выступавшей соли и стояла коробом. Хотя им и разрешалось работать в жаркое время дня полуголыми, но все равно под действием солнца и степного ветра солдатская материя и та не выдерживала, коробилась.

А вот люди стояли и выдерживали любую погоду, будь сорок градусов жары или сорок градусов мороза. Да не просто так сидели или лежали в покое, а изрядно трудились, выполняя план на двести пятьдесят, а то и триста процентов.

Работая на разгрузке гравия, Полина все время чувствовала всей своей кожей, нутром, присутствие лейтенанта. Иногда украдкой она бросала быстрый взгляд в его сторону, и если там, куда она посмотрела, его не оказывалось в этот момент, она начинала волноваться и лихорадочно искать глазами до тех пор, пока обнаруживала его, а обнаружив, быстро тут же успокаивалась и как ни в чем ни бывало продолжала орудовать лопатой.

Ей казалось, что он все время за ней наблюдает, хотя уверенности не было.

Она безо всякой причины часто и громко смеялась, разговаривала, чтобы привлечь его внимание.

Подошел обеденный перерыв и, к удивлению женщин, их стали, хотя и отдельно от солдат кормить из той же походной кухни. Борщ и каша женщинам показались очень вкусными потому, что были заправлены не только свиной тушенкой, но и лучком.

После вкусного и сытного обеда женщины совсем размякли, разжаловались и солдаты для них стали чуть не родными, а солдаты, закурив цигарки, стали рассказывать солдатские байки, стараясь хоть чем-нибудь понравиться собеседницам. Вспоминали о доме, родных и близких.

Но обеденный перерыв длился недолго, и люди снова принялись за работу.

Вначале лейтенант появлялся то в одном месте, то в другом, наблюдая, а порой и подсказывая солдатам, где и что делать, а затем, сняв гимнастерку, непосредственно включился сам в работу. Он бросал гравий, засыпал между шпалами ямки, тут же разравнивал, и ему было приятно ощущать силу в молодых руках и еще приятнее видеть, как быстро продвигается работа. Никто не жаловался ни на горячее солнце, стоявшее в зените, ни на духоту спрессованного жарой воздуха. Солдаты и женщины понимали важность поставленной перед ними задачи и потому работали почти без перерыва.

Лейтенант изредка, украдкой, посматривал в сторону, где лопатами работали женщины, и среди них видел Полину. Каждый раз, как видел ее, сердце начинало учащенно колотиться, а душа проникалась необъяснимой нежностью к ней. Несмотря на то, что она вся была покрыта желтой пылью, все казалось в ней милым: и косынка, надвинутая на лоб, и оголенные, загорелые на солнце руки, и простое платьице, туго обтягивающее ее тело. Сейчас она стояла на платформе, опираясь подбородком о черенок лопаты, отдыхала и смотрела в его сторону. На него ли она смотрела, или просто в степную даль, где за холмами выжженной земли находилось ее родное село, ее дом.

Сзади он услышал покашливание и, обернувшись, увидел сержанта Мохова. Он был тоже раздет по пояс, и кожа, темно-коричневая от загара, лоснилась на солнце.

- Ух, и жарища! - произнес он, вытирая внутренней стороной пилотки выступивший на лице пот.

- Да. Как бы не было так градусов под сорок, не меньше, - ответил ему лейтенант. - Как раз середина лета.

- Это в тени, а на солнце и того больше, а вы лопатой орудуете! - сказал сержант, как бы жалеючи лейтенанта. - Что мы, без вас не управимся?

- Зарабатываю на хлеб, - отшутился лейтенант, сгребая лопатой со шпалы гравий.

Сержант понял по интонации его голоса, что лейтенант не желает разговора о нем, и перевел разговор на другую тему.

- Смотрю я на женщин и удивляюсь, откуда только силы у них берутся? Считай, целый день под палящим солнцем работают и почти не отдыхают. Даже в туалет редко бегают.

- А ты, сержант, я вижу, за женщинами внимательно наблюдаешь? - с усмешкой произнес лейтенант. - Тебя бы в разведку.

- Ну, а как же? За ними интересно наблюдать. Ха-ха-ха!

- Ничего интересного в этом нет. А что касается их работы, так это еще до нас замечено, что русская женщина в работе очень вынослива, - пояснил лейтенант, почему-то внутренне раздражаясь на сержанта.

Но вскоре понял, что его раздраженность возникла от того, что он хотел подойти к женщинам и хоть словечком переброситься с Полиной, но бросить работу и подойти к ней у всех солдат и женщин на виду он не посмел.

"И когда только наступит конец рабочего дня?" - думал про себя лейтенант, но от этих дум на душе становилось еще муторнее. И он с удовольствием нажимал на лопату, стараясь с ее помощью исправить настроение. Но невеселые мысли не покидали его, путались в голове, убивая желание работать и он стал смотреть, как солдаты переносили шпалы, цепляя их большими щипцами, укладывали на ровную насыпь, сверху клали рельсы, перенося их целым отделением. То и дело слышалась команда: "А - ну, взяли!', "Раз - два, взяли!", "Осторожней, пальцы!"

Рельсы были тяжелыми, тут бы к месту кран, но сейчас его не найти...

В это время он и услышал глухой, отдаленный, еле уловимый гул самолетов. Гул нарастал и усиливался. Лейтенант поднял голову, всматриваясь в ту сторону неба, откуда доносился гул, но солнце слепило глаза, и он ничего не видел.

- Летят сволочи, бомбить, по-видимому, Старый Оскол, - сказал рядом стоящий сержант, также вглядываясь в небо.

- Похоже на то, - подтвердил лейтенант. - Там, видимо скопилось много эшелонов с живой силой и боевой техникой, а мы тут копаемся. На месяц раньше надо было начинать строительство дороги, наполовину бы разгрузили Старый Оскол.

- Не зря сегодня с утра "Рама" кружила, все разнюхивала, - говорил сержант, посматривая на небо.

За ближайшим холмом дружным залпом ударили зенитки, и облачка разрывов раз за разом появлялись в зоне летящих самолетов, но вреда, как видно по их полету, им не причиняли. Только теперь, ориентируясь по разрывам, лейтенант увидел летящие самолеты. Они летели, как казалось, ему спокойно, не нарушая строя и не обращая внимания на огонь зениток.