1812 т. августа 18. — Из записок А. Д. Бестужева-Рюмина об отношении крестьян к бегству московского населения.

…Те люди, которые не имели нужды просить особенных паспортов, удаляясь из Москвы, находили в пути своем большие неприятности или, лучше сказать, были в величайшей опасности от подмосковных крестьян, чрез селения которых должны были ехать. Они называли удалявшихся трусами, изменниками и бесстрашно кричали вслед тем, которые мимо селений ехали: «Куда, бояре, бежите вы с холопами своими? Али невзгодье и на вас пришло? И Москва в опасности вам не мила уже?» И которые из удалявшихся по необходимости должны были останавливаться в селениях для отдохновения и корму лошадей, то таковые вынуждаемы были хозяевами дворов, у которых останавливались, платить себе за овес и сено втридорога, и сверх того, просто за постой не по 5 коп. с человека, как то обыкновенно платили, но по рублю и более, и беспрекословно должны были повиноваться сему закону, если не хотели сделаться жертвою негодования против своего побегу освирепевшего народа. Многие из удалявшихся из Москвы на своих собственных лошадях возвратились опять в Москву пешками, лишившись дорогою и лошадей своих с экипажем, и имущества. Я свидетельствуюсь в истине сих- происшествий теми, кои удалялись. в то время из Москвы и сами рассказывали со слезами о горестном своем положении. Между тем в самой Москве так вздорожал наем извощичьих и даже крестьянских лошадей, что за 50 верст просили с нанимающегося на 3 лошади 300 руб. и более, потому что богатые господа и купцы всех лошадей забрали; следовательно, обремененный семейством человек в недостатках своих поневоле должен был остаться во власти неприятеля, тогда в скором времени овладевшего Москвою…

1812 г. июля 15. — Из записок А. Д. Бестужева-Рюмина о торговле оружием в Москве.

… С чувством истинного прискорбия, невольно делаю некоторое замечание, совершенно однако ж справедливое. Оно может показаться весьма неприятно, но правда всегда священна. До воззвания к первопрестольной столице Москве государем императором, в лавках купеческих сабля и шпага продавались но 6 руб. и дешевле; пара пистолетов тульского мастерства 8 и 7 руб.; ружье, карабин того же мастерства 11, 12 и 15 руб.; дороже не продавали. Но когда прочтено было воззвание императора и учреждено ополчение противу врага-то та же самая сабля или шпага стоила уже 30 и 40 руб.; пара пистолетов 35 и даже 50 руб.; ружье, карабин не продавали ниже 80 руб. и проч. Купцы видели, что с голыми руками отразить неприятеля нельзя, и бессовестно воспользовались этим случаем для своего обогащения. Мастеровые, как то: портные, сапожники и другие, утроили или учетверили цену работы своей; словом, все необходимо нужное, даже съестные припасы, высоко вздорожало. Гр. Ростопчин, главнокомандующий в Москве, мог бы легко такое беззаконное лихоимство властию своею остановить и предать виновных суду, но он смотрел на это зло равнодушно и за неделю только до входа неприятеля в Москву публиковал в ведомостях следующее: «Дабы остановить преступное лихоимство купцов московских, которые берут непомерную цену за оружие, необходимое для вступивших в ополчение противу врага, он, главнокомандующий, открыл государственный цейхауз, в котором будет продаваться всякое оружие дешевою ценою».

Действительно, цена продаваемому оружию из Арсенала или цейхауза была очень дешева, ибо ружье или карабин стоил 2 и 3 руб., сабля 1 руб., кортик, пики и проч., все очень дешево, но, к сожалению, все это оружие к употреблению не годилось: ибо ружья или карабины были или без замков, или без прикладов или стволы у них согнутые, или измятые? сабли без эфесов, у других клинки сломаны, зазубрены, и лучшее, что было в цейхаузе, то скуплено уже было купцами; но, невзирая на негодность оставшегося оружия, покупали еще оное, и Арсенал или цейхауз был полон народу.

Из записок С. Г. Волконского о настроениях во время войны.

… В один день получил я от подполковника Розенберга извещение, что, по назначенной реквизиции фуража и людского продовольствия командуемого им Изюмского гусарского полка из имений ген. — адъютанта Балашева, управляющий этим имением не только что отказал в выдаче по ассигновке, но выгнал фуражировавшую команду и отправил нарочного в Тверь, чтоб оттуда послать эстафету с жалобой на действия военного управления. Розенберг был, по содержанию его записки ко мне, видимо, испуган и просил моего совета.

Я, зная образ суждения Винценгероде в отношении общих тогдашних обстоятельств, понес прямо записку Розенберга к Винценгероде, доложил о содержании оной и получил приказание передать Розенбергу, чтоб он, если не хотят ему дать назначенное мирным путем, взял бы вдвое силою. К этому же Винценгероде еще сказал, что впоследствии от царя зависит платить за забранное, но теперь, когда правительству на защиту отечества нужна каждая копейка, нечего заботиться о выгодах помещичьих, и что грустно будет, если приближенные к царю не будут давать примера пожертвованиями, и особенно в предстоящих обстоятельствах, потому что зачем было беречь теперь русским то, что завтра, если сохранено будет, может быть взято французами?

Но вопль чиновников, которым препятствовал Винценгероде делать закупы по фабулезным ценам, и таковой же вопль господ помещиков, которые, как тогда, так и теперь, и всегда будут это делать, кричать об их патриотизме, но из того, что может поступить в их кошелек, не дадут ни алтына, — этот вопль нашел приют в Питере, и на эти жалобы, хотя в выражениях весьма учтивых, от гр. Аракчеева был прислан Винценгероде запрос

Имея рыцарские чувства, Винценгероде, получив это, вспылил, не отвечал графу, но, написав письмо прямо государю, приказал мне немедленно отправиться с этим письмом в Петербург и дал мне собственноручную записку, в чем объясниться с царем, как по предмету нанесенной на него жалобы, так и по многим другим обстоятельствам. Сборы мои не были долги; занимаемую мною должность передал я Нарышкину, сел на тройку и помчался в Питер.

По тогдашнему заведенному порядку, приезжие курьеры прямо привозились к гр. Аракчееву и оттоль, смотря по лицам и обстоятельствам, он, или один, взявши депеши, или с прибывшим, ехал во дворец, и тогда прибывший допускался до царя. Гр. Аракчеев повез меня во дворец, и я лично и без него был допущен к государю. Подав ему депешу, доложил, что имею записку о личном докладе ему содержания оной. Он и ту взял и, переговорив со мною о содержании всего врученного, сказал мне: «Ты немного отдохнешь, а потом получить отправление от графа». Тут он мне сделал следующие вопросы:

1. Каков дух армии? Я ему отвечал: «Государь! От главнокомандующего до всякого солдата, все готовы положить свою жизнь к защите отечества и вашего и. в.»

2. А дух народный? — На это я ему отвечал: «Государь! Вы должны гордиться им; каждый крестьянин — герой, преданный отечеству и вам».

3. А дворянство? — «Государь! — сказал я ему, — стыжусь, что принадлежу к нему — было много слов, а на деле ничего.»

Из воспоминаний А. Я. Ермолова о военном совете в Филях.

… В совете были: главнокомандующий военный министр Барклай де-Толли, ген. — от-кав. барон Беннигсен, ген. — от-инф. Дохтуров, ген.-л. Коновницын, ген. — адъютант Уваров, гр. Остерман-Толстой и Раевский, приехавший из арьергарда после всех. Ген. Милорадович не мог оставить арьергарда, ибо он был в близком весьма расстоянии от неприятеля. Главнокомандующий говорил следующее: «Позиция весьма невыгодна: дожидаться в ней неприятеля опасно; превозмочь, по превосходству сил его, сомнительно. Если бы после сражения мы и не были принуждены к отступлению, но, потерпев такую же убыль, какую в Бородине, не будем в состоянии защищать столь обширного города. Потерю Москвы примет государь хотя чувствительно, к окончанию однако ж войны она его не склонит и к тому он приготовлен. Сохранив Москву, не сохраним России, но, сберегши армию, не уничтожим надежды отечества, и война, единое средство к спасению, может продолжаться удобно. Лучше пожертвовать Москвою и выиграть время, чтобы успеть соединиться с войсками, приготовляемыми во Владимире ген. — от-инф. кн. Лобаиовым-Ростовским, и чтобы могли сформироваться войска, в Нижнем находящиеся. С потерею Москвы мы не лишаемся никаких средств, ибо все рекрутские депо заблаговременно перемещены в губернии, за Москвою лежащие; литейный завод вновь учрежден в Казани; в Туле оканчивается заготовление небольшого количества ружей из остающихся материалов и основан большой Ижевский ружейный завод; Киевский арсенал вывезен; из Шостенского порохового завода большое количество пороха отправлено внутрь России». Барклай де-Толли предлагал взять направление на Владимир, дабы сохранить сообщение с Петербургом и особенно с царскою фамилиею. Потому ли, что я был младший, или вследствие моего звания, Кутузов потребовал мое мнение.