– Она мою шубу нахваливала, – ответила Люся, – спрашивала, сколько та стоит, где купила.

– Что ты ей сказала? – занервничала владелица гимназии.

– Правду. Норку мне Полина Владимировна подарила за уход по собственному желанию, чтобы она Веру могла на мое место взять, – сказала бывшая библиотекарша.

Хатунова остановилась.

– Господи! Я же тебя просила молчать!

Люся обняла ее.

– Поля! Прости, я глупо пошутила! Придумала, будто обновка мне в наследство от покойной свекрови досталась.

– Вот же повезло тебе с Федотовой столкнуться! – в сердцах воскликнула директриса. – Что ее в этот магазин занесло! Чего она на другой конец Москвы поехала? Еще, не дай бог, сейчас с ней столкнемся, не надо, чтобы она нас вместе видела!

– Не нервничай, – успокоила бывшую начальницу Мусина, – Нина хороший человек, она уже забыла, что меня встретила, торговый центр огромный, Федотова на другом этаже шастает. Давай в обувной бутик заглянем.

Я поняла, что они налево свернут, и бочком-бочком в какой-то отдел ввинтилась. Понимаешь, да?

Я прикинулась дурочкой.

– Полина Владимировна попросила Людмилу написать заявление по собственному желанию и подарила ей за это дорогую шубу. Но зачем она это сделала?

Федотова снисходительно похлопала меня по плечу.

– Виола, это же элементарно. Полина решила взять в гимназию Веру Борисовну, ей это зачем-то надо было. Хатунова новую библиотекаршу опекала, хотя толку от нее никакого. Людмила активно с детьми работала, диспуты по произведениям классиков устраивала, клуб книголюба открыла, приучала ребят к чтению. А Соева сидит совой, только книги выдает с недовольным видом, и все. Ребят она не любит, морщится, когда на переменах они шумят. С коллегами нелюбезна. Вчера я к ней в читальный зал заглянула, попросила: «Сдайте, пожалуйста, тысячу на Новый год, мы в буфете стол накроем». Думаете, Вера поинтересовалась, что мы купить собираемся, предложила свою помощь? Сунула мне купюру и съязвила: «Надеюсь, Ангелину не попросите пироги печь, они у нее ужасные». Здорово, да?

– Не очень вежливо, – поддакнула я.

– Вот и мне так показалось, – нахмурилась Нина. – Вышла я в коридор, наткнулась на Полину Владимировну, ну и не сдержалась, сказала ей: «Вера Борисовна очень вредная и злая. Неудивительно, что дети теперь в библиотеку не спешат. Вот Мусина замечательная была, ее школьники и учителя обожали». Директриса покраснела и заявила: «Уважаемая Нина Максимовна, меня, как руководителя, Соева устраивает целиком и полностью. Если вы недовольны Верой Борисовной, не желаете с ней бок о бок работать, то можете уволиться». И унеслась! Я прямо онемела, никогда Хатунова ни с кем в таком тоне не говорила. Потом я вспомнила, как Полина на сторону Веры в конфликте с голубями встала, и до меня с опозданием дошло: Соева для нее особенный человек. Вот вы как поступите? Представьте, что являетесь директором, прибегает к вам в кабинет Мария Геннадьевна и просит: «Пожалуйста, запретите библиотекарше кормить птиц, дерьмо падает прямо на окна моего кабинета. Мне приходится каждый день их мыть. Неприятно любоваться на гуано, и голуби заразу разносят, а у нас дети, подхватят орнитоз, беды не оберемся, санитарная инспекция на гимназию штраф наложит».

– Ну, – протянула я, – наверное, я бы вежливо поговорила с Верой Борисовной, объяснила ей, что сизари часто являются переносчиками опасных инфекций, школа несет ответственность за учащихся, и приказала прекратить приманивать пернатых.

Федотова скривилась.

– Это реакция умного человека. А Полина отчитала Машу за нелюбовь к живой природе, велела ей думать о работе, а не пялиться во время урока в окно, заявила: «Я не могу исполнять капризы коллег. Сегодня вам не нравятся птицы, завтра вы потребуете убрать аквариумы с рыбками, хомячка и морских свинок из живого уголка. Что дальше? Будете настаивать на увольнении коллег? Это моя гимназия, и порядки в ней устанавливаю я. Не согласны с решениями директора? Дверь на улицу открыта. На ваше место через пять минут сто претенденток примчится. Вы свободны». Во как она Шитову, словно первоклассницу, на место поставила! На что угодно спорить готова, Хатунову и Соеву связывали какие-то отношения…

Разговор прервал звонок.

– Урок закончился, – засуетилась Нина. – Виола, спрячь пирожки, сейчас Ангелина придет, увидит их и вмиг слопает, у Жориной пищевая распущенность, что видит, то и жрет. Не зря у нее такая фамилия. Ой, Ангелиночка, здравствуй, как у тебя дела? Выглядишь усталой!

Оставив Федотову и Жорину пить чай с оставшимися пирожками, я поднялась на третий этаж и вошла в библиотеку. В нос ударил специфический запах старых книг, пыли и каких-то знакомых духов. Сидевшая за стойкой женщина подняла голову и вопросительно глянула на меня.

– Здравствуйте, Вера Борисовна. Мы с вами до сих пор встречались только в учительской и в буфете. Вот, заглянула посмотреть, какие книги тут есть, – начала я разговор, оглядывая помещение.

Надо признать, Нина Максимовна была права, рассказывая про странный интерьер библиотеки. Помещение смахивает на офис Гринписа, зоопарка или ветеринарной клиники, на храм книг оно мало похоже. На стенах множество постеров с изображением котят-щенков, на подоконниках лежат плюшевые Барсики и Полканы, на столах, где дети могут читать книги любимых писателей, стоят дешевые статуэтки китайского производства. Угадайте, кого они изображают?

– Фонд хороший, есть литература как по школьной программе, так и по внеклассному чтению, – пояснила Соева. – К сожалению, ребята сюда не забегают, они предпочитают телевизор и компьютер.

– Вот поэтому я и пришла, – обрадовалась я удачному повороту беседы. – Давайте сделаем совместное мероприятие, диспут, например, или…

– Уважаемая Виола Ленинидовна, – остановила меня библиотекарь, – с завтрашнего дня я тут больше не работаю, меня уволили. Велено отработать положенные по закону дни и уматывать. Если не подам заявление по собственному желанию, выгонят со скандалом.

– Кто? – оторопела я. – Почему?

По лицу Веры Борисовны скользнула тень улыбки.

– Одна из первых акций Карелии Алексеевны на новом посту: гнать Соеву в шею. Мне даже лестно. Не думала, что являюсь столь значимой для Линьковой личностью.

– Что плохого вы совершили? – продолжала я удивляться.

– Я не педагог, – вздохнула Вера Борисовна, – специального образования не имею, в школе никогда не работала, но наивно считала учителей грамотными людьми, они обязаны изъясняться на правильном русском языке.

Соева открыла ящик стола и вынула оттуда блокнот.

– Сейчас зачитаю вам перлы, которые выдает Карелия Алексеевна. На собрании коллектива она всем объявила: «Внимание! Многие дети стараются удрать с уроков в сортир. Вчера Обозов четыре раза на математике руку тянул и ныл: «Мне выйти надо». Неделю болел, вернулся на занятия и сразу в туалет захотел. Значит, так! Теперь вы пускаете учащихся младших классов в клозет только с большим желанием на лице. А старшим детям объясните: в выпускном классе в туалет ходить стыдно!»

Я засмеялась. Вера Борисовна укоризненно щелкнула языком.

– Тц, тц, тц. Совсем не смешно. Могу продолжить, вот обращение завуча к детям перед началом торжественной линейки по случаю окончания учебного года: «Всем построиться в верхнем правом углу коридора!»

Соева перевернула листок.

– Цитировать Линькову можно бесконечно. «Удача повернулась к вам задом моего лица». Это она заявила, сказав десятиклассникам про контрольную: «На оси координат крестиками проставьте кружочки». Я долго удивлялась, слушая Линькову, а потом показала свои записи Хатуновой и задала справедливый вопрос: «Может ли абсолютно безграмотная баба работать с детьми?» Полина Владимировна была человеком добрым, ответила: «Карелия Алексеевна прекрасный завуч, любит детей. Я с ней поговорю, попрошу следить за речью». Через день после беседы, когда я вошла в учительскую, Линькова демонстративно встала и, громко сказав: «В присутствии особо грамотных людей мне находится не хочется», – демонстративно покинула помещение. С той поры она начала ко мне придираться, делала массу замечаний не по делу, а теперь, заняв кресло начальницы, решила избавиться от меня. Но я, Виола Ленинидовна, о своем поступке не жалею. Педсостав молчит, не хочет с Линьковой отношения портить, а я лицемерить не приучена.