— Кто это? — спросил раненый.

— Наша фельдшерица. Ее муж в Красной Армии, а она тут живет, прячется от немцев. Полицаи ее пока не трогают, потому что им она тоже нужна, — сказал Колька, и оба стремглав помчались в глубь леса, где уже слышался нетерпеливый крик заждавшегося Яшки.

Проснувшись, Стародуб открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Полежав еще немного, он, чуть-чуть приподнял веки и сразу понял, что свет падает через дверь. Значит, он в помещении. Посмотрел вверх — потолок из двух сухих бетонных плит. Значит, это тот дот, о котором говорили мальчишки. Посмотрел направо вдоль стены и в удивлении поднял голову. Что это? Откуда столько оружия?! Вдоль стенки в стройном ряду стояли русские и немецкие автоматы и винтовки. В левом углу блестел обильно смазанный пулемет «максим». На стволе его висел немецкий котелок с водой. Вдоль дальней стены в ряд лежали в два яруса отличные кавалерийские седла. Пол был выложен желтыми кирпичиками, похожими на куски хозяйственного мыла.

«Неужели тол? — удивился Стародуб. — Да, тол. Ну и хозяйственный народ».

Почти у двери на старом коврике лежали гранаты и две мины к батальонному миномету. Все было разложено и расставлено в безупречном порядке. И Стародуб невольно воскликнул:

— Молодцы! Молодцы ребята!

Тотчас послышался слабый шорох за дверью и ласковый, уже знакомый Стародубу мальчишеский голос:

— Проснулись, товарищ командир?

И на пороге в сиянии горячего солнца показался Миша.

— Здорово, друг мой. Но почему ты называешь меня командиром? Может, я даже и не военный совсем.

— Утром, когда мы пригнали коров, фельдшерица наказала нам, чтоб мы вас берегли пуще своей жизни, потому что вы большой военный начальник. Значит, командир.

— А она-то откуда это взяла?

— Вы сами все рассказали ночью, когда у вас был жар.

— Ну что ж, раз проговорился, так тому и быть. Но лучше, если ты и твои друзья будете меня называть просто Сергей Петрович.

— Есть, товарищ командир, называть вас просто Сергей Петрович! — приложив руку к пилотке, воспользовался Миша, может быть, единственной возможностью показать свою военную выправку. — А я Миша.

— Что мы будем дальше делать, Миша? — как-то уныло спросил Стародуб.

— Придет время, будем воевать! — хитренько кивнув на свои трофеи, ответил подросток. — А пока что вам нужно только кушать и спать. Кушать и спать. Фельдшерица сказала, что у вас полное истощение. Ни кровинки не осталось.

Миша выскочил и тут же вбежал с котелком, прикрытым белой тряпочкой.

— Вот суп, я уже несколько раз его подогревал. Я вам положу что-нибудь под голову, чтоб удобно было есть.

— Ничего не надо, я сяду.

— Нет! Нет! — в ужасе закричал Миша. — Вам же сделали операцию в ноге и на боку. Вы не помните, потому что, как вас положили на носилки, сразу потеряли сознание.

— А ты и это знаешь?

Миша подложил под голову больного сложенную вдвое шинель, лежавшую рядом с носилками, и, поставив на грудь ему котелок, дал маленькую деревянную ложку.

— Кушайте, а я расскажу, — подав кусок мягкого хлеба, Миша присел на порожке. — Я ведь не надеялся, что мне так повезет. Я только вернулся с коровами, отец мне сердито: «Почему так поздно да отчего ты такой взъерошенный?» Я молчал, молчал, а потом и бабахнул: «Не скажу! Это тайна, а ты сам учил хранить тайну до смерти!» Ну и пристал он.

— А кто у тебя отец?

— Учитель. Только сейчас он не работает и не будет. Ему легко отвязаться от фашистов, он без одной ноги. Это у него после Хасана. Помните?

Стародуб, занятый едой, только кивнул, мол, помню, что такое Хасан. А Миша продолжал:

— Пришлось рассказать правду, чтоб не подумал чего плохого. Так это он потом и фельдшерицу привел. А я им дорогу показывал. Они и дота ни за что не нашли бы сами. Это ведь далеко от нашего села.

— Как ни далеко, а долго здесь оставаться нельзя. Могут выследить.

— Теперь это нестрашно. Теперь вы тут не одни.

Стародуб тревожно вскинул глаза на мальчугана.

— Другие переселились в шалаш, здесь недалеко. Они и до вас тут только в дождь прятались. Этот дот у нас с ними — общий арсенал.

Стародуб даже есть перестал:

— А кто ж эти другие?

— Бывший председатель сельсовета. Два красноармейца и наша депутатка районная. Так что вдруг какая тревога, они вас унесут в другое место.

— Так ты их приведи сюда, познакомь меня.

— Не, пока раны не заживут, вас никто не должен тревожить. А ухаживать будем по очереди, я днем, папа ночью, а Софья Ивановна будет наведываться, когда нужно.

— Миша, ты мой главнокомандующий, я во всем тебя буду слушаться, — отставив пустой котелок и поблагодарив за обед, тихо заговорил Стародуб. — Но у меня есть одно очень важное дело. Мне надо посоветоваться…

— Только со взрослыми? — с заметной обидой спросил Миша.

— Да как тебе сказать… Может, и ты помог бы, но ведь ты целыми днями в лесу со стадом и не знаешь, что теперь делается в селах.

— Ну, я от мальчишек первый все узнаю! — весело подмигнул Миша и принес подогретую на угольках кружку молока. — Выпейте и спите снова, а потом расскажете хоть мне, хоть папе.

— Да в этом и тайны-то никакой нет, — взяв в руку кружку, печально заговорил раненый. — Видишь ли, Миша, у меня был друг, совсем молодой парень, который спас мне жизнь и притащил в этот лес. Так вот он ушел несколько дней назад куда-то за едой и пропал.

— К нам не приходил, — покачал головой Миша. — А если бы пришел, то не пропал бы, потому что в нашем селе ни немцев, ни полиции. Это в соседнем селе и фашисты и полиция. К нам они только два раза приезжали, один раз за хлебом, а другой раз за коммунистами. Хлеб мы отдали, а коммунисты попрятались в лесу. А какой он был? Может, еще появится, так хоть знать буду.

— Невысокого роста. Черный. По национальности он калмык.

— Черный? Не негр, а просто загорелый? — встрепенулся Миша. — А фамилия как?

— Фамилия у него трудная, калмыцкая. А что?

— Если калмыцкая, тогда не он, — успокоился Миша. — То на хуторе за соседним селом один кулак для нашего снайпера, когда тот пришел просить еду.

— Ну — больной встрепенулся и весь потянулся к мальчишке. — Ну и что? Где он теперь?

— Так то другой человек, Сергей Петрович, — успокоил Миша. — Я точно знаю, что фамилия у него совсем нетрудная. Зовут его, как и меня, Мишей. А фамилия так и есть — Черный.

— Где он теперь? Что с ним? — бледнея и теряя силы, спросил раненый.

— Да вы не бойтесь! Он уже снова на воле. Его сперва поймали. Посадили. А потом он убежал.

— Когда он убежал? Когда?

— О побеге я только сегодня узнал. Староста развесил приказ полиции искать Мишку Черного. А тому, кто найдет, десять тысяч марок обещают, дом и корову! Да только у нас таких нет, как тот предатель. Ручаюсь, во всем селе ни одного.

Раненый долго молчал, учащенно дыша. Потом тихо сказал, что все-таки ему хотелось бы как можно скорее поговорить с отцом мальчика.

Мишка Черный, наверное, это и есть его друг. Он теперь придет на поляну к березе и не найдет его.

На лбу раненого вдруг выступил пот, глаза закрылись, голова бессильно повернулась набок и он потерял сознание.

Миша испугался, что командир так и умрет, и побежал за фельшерицей.

…Шли дни, Стародуб понемногу поправлялся. А когда смог ходить, встретился с укрывавшейся в лесу группой красноармейцев и местных коммунистов. Через месяц они организовали партизанский отряд и вот пустили первый поезд под откос…

Между прочим, Стародуб сказал и о том, что видел ребячью могилу с флажком.

— Сначала удивился, что там была приписана моя фамилия. А потом догадался, что это приходил ты, что тебя ввели в заблуждение, — говорил Стародуб. — Я стер свою фамилию и написал тебе несколько слов. Назначил день, когда приду опять к этой могиле на случай возможной встречи с тобой. Но ты не пришел ни в первый, ни в другие дни.