Евгений Иванович Якушкин, рассказывая о Свистунове, прослеживает истоки становления его незаурядной личности: «Свистунов, сосланный лет 19 или 20-ти, — читаем мы в бумагах опубликованной части архива Якушкиных, — не имел даже, может быть, прежде ни того человеческого взгляда, ни того увлечения, которое в нем есть теперь (это 1854 год — письмо из Сибири. — Н. Р.). Его образование общее заключалось (в Петровском заводе) общением со многими умными, развитыми и даже замечательными людьми и от понятий, которые получил он там, он никогда не сможет отделаться»[281].

Вспоминая в «Отповеди» Михаила Сергеевича Лунина, восхищаясь этим необыкновенным человеком, Свистунов, говоря о нем, видимо, имел в виду и себя: «Он был того мнения, что настоящее житейское поприще наше началось со вступлением нашим в Сибирь, где мы призваны словом и примером служить делу, которому себя посвятили»[282].

Впрочем, Свистунов был сложный человек. Его биография не похожа на безупречную прямую — в ней имелись свои отступления, свои «но», свои тайники; в его жизни были и припадки малодушия, и попытка к самоубийству, был период, когда он, озверев от горя и тоски в Сибири, ушел в неразборчивую эротику.

В начале пребывания на каторге, свидетельствует Е. И. Якушкин, «закинутый судьбой в глушь, он (Свистунов. — Н. Р.) опустился, а между тем точка опоры была ему нужнее, чем когда-нибудь»[283].

Высокая нравственность, человеколюбие, чувство локтя, ответственность за себя и других пришли к нему вместе с духовной зрелостью. Наверное, он душевно открывался Толстому и преодоление самого себя, вероятно, и интересовало и волновало писателя. О попытке самоубийства Лев Толстой, во всяком случае, знал: «Я был в Петропавловской крепости и там мне рассказывали, что один из преступников бросился в Неву и потом ел стекло. Не могу выразить того странного и сильного чувства, которое я испытал, зная, что это были Вы. Подобное же чувство я испытал там же, когда мне принесли кандалы ручные и ножные 25-ого года»[284].

Петр Николаевич Свистунов родился в Петербурге 27 июля 1803 года. Отец его был камергер, представитель старинного дворянского рода, мать — дочь сенатора, любимца Павла I, владелица 5 тысяч крепостных душ. Он обучался в частных пансионах, Пажеском корпусе, поступил на службу в кавалергардский полк.

«Я заимствовал свободный образ мыслей в конце 1823 года, — заявил Свистунов следствию. — К ускорению сих мыслей способствовали разговоры с Матвеем Муравьевым и Ватковским»[285].

В 1824 году юный корнет познакомился с Павлом Ивановичем Пестелем. Спустя 46 лет после этой встречи с вождем Южного общества Свистунов рассказывал, что он находился под обаянием ума и красноречия Пестеля и страстно сочувствовал идее истребления тирана. Вместе с Федором Вадковским под влиянием Пестеля он стал разрабатывать всевозможные планы цареубийства. Пестель возвел молодых людей в звание «бояр», они представляли в Петербурге северную ячейку Южного общества и готовили себя в «когорту обреченных». Развернув энергичную, кипучую деятельность, Свистунов принял в эту ячейку также И. А. Анненкова, Д. А. Арцыбушева, Н. А. Васильчикова, А. С. Горожанского, А. С. Гангеблова. Но после смерти Александра I срок и планы восстания стали вызывать возражения Свистунова и он с той же энергией, с какой агитировал за вступление в Тайный союз, теперь заражал ироническим скептицизмом своих товарищей.

К личности Пестеля, однако, Петр Николаевич сохранил огромное уважение и на склоне лет: «Если и предположить в нем страсть к почестям и к преобладанию, можно безошибочно сказать, что он вполне мог надеяться достичь своей цели»[286]. Свистунов привел высказывания о Пестеле одного из боевых генералов 1812 года: «Из полковых командиров Пестель у нас исключение; он на все годится: дай ему командовать армией или сделай его каким хочешь министром, он везде будет на своем месте»[287].

Итак, незадолго перед восстанием Свистунов не считал заговорщиков практически к нему подготовившимися: «Хотя по летам и по чину я был весьма незначительное лицо, находясь у него (Трубецкого. — Н. Р.) дня за три до 14 декабря, я в качестве представителя петербургских членов Южного общества откровенно высказался при нем и при Оболенском против готовившегося восстания в надежде отклонить их от предприятия, предвещающего лишь гибель. Из 11 членов Южного общества нас было тогда шесть налицо, не соглашающихся принять участие в восстании»[288]. Позднее это обстоятельство спасло ему жизнь.

Но Свистунов был членом тайной революционной организации и обязан был подчиняться ее решениям.

С. П. Трубецкой посылает 22-летнего поручика с письмом к Михаилу Федоровичу Орлову в Москву, чтобы предупредить московский филиал тайного общества — Управу и Практический Союз — о готовящемся выступлении в столице.

Свистунов спешит на перекладных, а тем временем на Сенатской площади разыгрывается известная кровавая драма. Воцарившийся Николай I тоже шлет в Москву своего посла — старого графа, дипломата Е. Ф. Комаровского. Миссия последнего имеет целью встречу с московским митрополитом Филаретом, который должен огласить завещание Александра I в Кремлевском Успенском соборе и подтвердить законные права великого князя на российский престол.

Посол Тайного революционного союза и посол императора встречаются в дороге. «Остановясь на одной станции, не доезжая Вышнего Волочка, — вспоминал позднее граф, — я вижу кибитку, у которой стоял человек в форменной шинели. Я спросил — Кто едет? — Он отвечал: — Кавалергардского полка поручик Свистунов за ремонтом.

Мне сказывал после генерал-адъютант кн. Трубецкой, что выезд Свистунова очень беспокоил государя, и, когда его величество узнал от одного приезжего, что я Свистунова объехал до Москвы, то сие его величеству было очень приятно»[289].

Еще более приятно было его величеству посадить революционеров-заговорщиков на скамью подсудимых. Свистунов был осужден по II разряду, следственная комиссия квалифицировала его действия «как участие в умысле цареубийства и истребления императорской фамилии согласием и в умысле бунта принятием в общество товарищей»[290].

Петр Николаевич был в молодости близок с внуком Суворова. Они вместе воспитывались в Пажеском корпусе, и юный князь Александр Аркадьевич Суворов разделял идеи о свободе народа, республике и свержении самодержавия. В воспоминаниях некоего В. Лясковского, служившего потом при А. А. Суворове, рассказывается любопытный факт. «Незадолго до кончины он (А. А. Суворов. — Н. Р.) встретился со своим товарищем по воспитанию и соучастником в деле декабристов П. Н. Свистуновым. Свидание это происходило при мне. Старики, не видавшись пятьдесят пять лет, встретились так, как будто расстались накануне. Тут же рассказали они мне и обстоятельства их последнего свидания.

Суворова призвал к себе государь Николай Павлович и, не слушая того, что молодой князь хотел говорить ему, сказал: „Внук Суворова не может быть изменником. Я не хочу тебя слушать — ступай!“ В коридоре Суворов встретился со Свистуновым и шепнул ему: „Меня простил — авось простит и тебя“»[291].

Но царь не простил Свистунова, не счел его нашкодившим школьником. 20 лет каторги были подарены молодому аристократу «с отличной предстоящей ему карьерой» за любовь к свободе.